Бьют часы. Бегут мгновенья.
Вечер вспыхнул и погас.
И настойчивы мученья
В этот поздний горький час.
Луч Луны кладет узоры
На морозное стекло.
Сердца трепетные взоры
Ищут правды, видят зло.
Нет отрады, нет привета
Вне Земли и на Земле,
В царстве солнечного света,
И в холодной лунной мгле.
Мир молчит, а сердце внемлет,
Мчатся годы и века,
Не заснет и не задремлет
Неустанная тоска.
В Небесах плывут Светила
Безутешной чередой,
И бессменно и уныло
Тучи стелются грядой.
Зло с добром, печаль с мечтою
Нераздельная семья,
И бесцельной Красотою
Вспыхнул светоч Бытия.
И как будто кто-то тонет
В этой бездне мировой,
Кто-то плачет, кто-то стонет
Полумертвый, но живой.
И бегут, бегут мгновенья,
Новый вечер вновь погас,
И настойчивы мученья
В этот поздний горький час.
И напрасно ищут взоры
Разгадать добро и зло.
И Луна кладет узоры
На морозное стекло.
Я не верю в черное начало,
Пусть праматерь нашей жизни ночь,
Только солнцу сердце отвечало
И всегда бежит от тени прочь.
Я не верю. Нет закона веры.
Если верю, знает вся душа,
Что бессильны всякие примеры
И что жизнь в основе хороша.
И сегодня будет час заката,
И сегодня ночь меня скует,
Но красивы волны аромата,
И цветок в ночи готовит мед.
Если камень вижу я случайно,
И его окраска холодна,
Знаю я, что волшебствует тайна,
Лишь ударь, и искра в нем красна.
Если скажут: солнцу быть не вечно,
Есть конец и солнечной игры,
Я взгляну, полнеба светит млечно,
Там миры баюкают миры.
Нам даны ступени темных лестниц,
Чтоб всходить к горнилу всех лучей,
Все минуты мчатся с ликом вестниц,
В новом всходе будешь петь звончей.
Снова будем в ласковом тумане,
В радости узнать начальный час,
И нашепчет голос старой няни
Вечно-торжествующий рассказ.
Серебряные звезды, я сердце вам отдам,
Но только вы скажите — вы что ночным цветам
Сюда сияньем льете, сияя вечно там?
Серебряные мысли полночной тишины,
Вы нежны и нарядны на Празднике Весны,
Но что в вас тайно дышит? Какие в звездах сны?
Серебряные воды просторов неземных,
В зеркальностях Природы какой поете стих?
Вселенские озера! Потоки вод живых!
Так молча звезды с сердцем старался я сплести,
Душой своей вздыхая у Млечного Пути,
И талисман мечтая меж дружных звезд найти.
Я спрашивал, я слышал незримую струну,
Забыл, глядел ли в Небо, в свою ли глубину,
Но я любил, лелеял влюбленность и Весну.
Душа моя дрожала от пенья тайных строк,
В душе моей раскрылся неведомый цветок,
Узнать его названье я никогда не мог.
Но весь я полон пенья, сиянья странных снов,
О, праздник обрученья Небес и лепестков,
О, таинство венчанья созвездий и цветов!
Напряженно-могучий Лингам,
Восприимчиво-влажная Йони,
Эта песня лелейная — вам,
Жизнь и свет на немом небосклоне,
Завлекательно-жадная Йони,
Безыстомно-горячий Лингам.
Вы — отрада зверям и богам,
Вы — заветная радость людская,
Вы дарите гирлянды векам,
И родятся созвездья, сверкая,
Жизнь — все та же, и вечно — другая,
Нераздельны в ней Йони-Лингам.
Вы подобны пьянящим цветкам,
Вы растете в далеком Тибете,
Вы влечете к чужим берегам,
Это вы — Афродита в расцвете,
Адонис в упоительном лете,
И Милитта, о, Йони-Лингам.
Вы подобны бессмертным цветкам,
Вы светло зажигаете взоры,
И Венера идет по волнам,
Будит Пан задремавшие горы,
И в зеленых пещерах Эллоры
Обнимаются Йони-Лингам.
И Изида — добыча мечтам,
И в Истар загорелись порывы,
Стон идет по холмам и лесам,
И глаза так безумно-красивы
У него, андрогинного Сивы,
Сочетавшего Йони-Лингам.
Как страшно-радостный и близкий мне пример,
Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер,
Любовник ужасов, обрывов, и химер!
Ты, павший в пропасти, но жаждавший вершин,
Ты, видевший лазурь сквозь тяжкий желтый сплин,
Ты, между варваров заложник-властелин!
Ты, знавший Женщину, как демона мечты,
Ты, знавший Демона, как духа красоты,
Сам с женскою душой, сам властный демон ты!
Познавший таинства мистических ядов,
Понявший образность гигантских городов,
Поток бурлящийся, рожденный царством льдов!
Ты, в чей богатый дух навек перелита
В одну симфонию трикратная мечта:
Благоухания, и звуки, и цвета!
Ты, дух блуждающий в разрушенных мирах,
Где привидения Друг в друге будят страх,
Ты, черный, призрачный, отверженный монах!
Пребудь же призраком навек в душе моей,
С тобой дай слиться мне, о, маг и чародей,
Чтоб я без ужаса мог быть среди людей!
Были когда-то три страстные,
Были три вещих Сестры
Старшую звали Ласкавицей,
Среднюю звали Плясавицей,
Младшую звали Летавицей,
Жили они для игры.
Жили они для веселия,
Взять, заласкать, заплясать.
Что ж, говорят, в самом деле я
Сердце-то буду вязать?
Так говорили. И с каждою
То же все было одно:
Взманят, замучают жаждою,
Бросят на самое дно.
Ум заласкает Ласкавица,
Пляской закружит Плясавица,
В лете, в полете Летавица
Души закрутит в звено.
Но от игранья беспечною
Рок им велел отойти.
В Небе, у самого Млечною,
В Вечность потока, Пути,
Светят три звездочки малые,
Век им быть в месте одном,
Вечно они запоздалые,
Возле Пути, но не в нем
Звеэды дорогою Млечною
Быстро бегут и бегут,
В новую жизнь, бесконечную,
Эти же вечно все тут,
Светятся Сестры-Красавицы,
Да, но на месте одном,
В собственной сети Лукавицы,
Возле Пути, но не в нем.
Горный король на далеком пути
— Скучно в чужой стороне. —
Деву-красавицу хочет найти.
— Ты не вернешься ко мне. —
Видит усадьбу на мшистой горе.
— Скучно в чужой стороне. —
Кирстэн-малютка стоит на дворе.
— Ты не вернешься ко мне. —
Он называет невестой ее.
— Скучно в чужой стороне —
Деве дарит ожерелье свое
— Ты не вернешься ко мне —
Дал ей он кольца, и за руку взял
— Скучно в чужой стороне. —
Кирстэн-малютку в свой замок умчал
— Ты не вернешься ко мне
Годы проходят, пять лет пронеслось.
— Скучно в чужой стороне —
Много бедняжке поплакать пришлось
— Ты не вернешься ко мне. —
Девять и десять умчалось лет
— Скучно в чужой стороне —
Кирстэн забыла про солнечный свет.
— Ты не вернешься ко мне. —
Где-то веселье, цветы, и весна
— Скучно в чужой стороне —
Кирстэн во мраке тоскует одна
— Ты не вернешься ко мне. —Год написания: без даты
Безумие и разум равноценны,
Как равноценны в мире свет и тьма.
В них — два пути, пока мы в мире пленны,
Пока замкнуты наши терема.И потому мне кажется желанной
Различность и причудливость умов.
Ум английский — и светлый и туманный,
Как море вкруг несчетных островов.Бесстыдный ум француза, ум немецкий —
Строительный, тяжелый и тупой,
Ум русский — исступленно-молодецкий,
Ум скандинавский — вещий и слепой.Испанский ум, как будто весь багряный,
Горячий, как роскошный цвет гвоздик,
Ум итальянский — сладкий, как обманы,
Утонченный, как у мадонны лик.Как меч, как властный голос — ум латинский,
Ум эллинский — язык полубогов,
Индийский ум, кошмарно-исполинский, —
Свод радуги, богатство всех тонов.Я вижу: волны мира многопенны,
Я здесь стою на звонком берегу,
И кто б ты ни был, Дух, пред кем мы пленны,
Привет мой всем — и брату, и врагу.
Я сидел с тобою рядом,
Ты была вся в белом.
Я тебя касался взглядом,
Жадным, но несмелым.
Я хотел в твой ум проникнуть
Грёзой поцелуя.
Я хотел безгласно крикнуть,
Что тебя люблю я.
Но кругом сидели люди,
Глупо говорили.
Я застыл в жестоком чуде,
Точно был в могиле.
Точно был в гробу стеклянном,
Где-то там — другие.
Я — с своим виденьем странным,
В сказке летаргии.
И твои глаза горели
В непостижной дали.
Но мои сказать не смели,
Почему мерцали.
Ты — невеста, ты — чужая,
Ты и он — мечтанья.
Но застыл я, твёрдо зная,
Что любовь — страданье.
Вижу, вижу, как другого
Счастье ослепило.
Я утратил силу слова,
Но сильна могила.
Кто узнал с другим слиянье,
Тем не возродиться.
Я застыл, как изваянье,
Знаю, нам не слиться.
Смерть свои соткала сети,
Смерть непобедима.
Если есть любовь на свете,
Ты лишь мной любима!
Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
О прощении молил.И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши.Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
Видел правду в первый раз.
Скандинавская песняГорный король на далеком пути.
— Скучно в чужой стороне.-
Деву-красавицу хочет найти.
— Ты не вернешься ко мне.-
Видит усадьбу на мшистой горе.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн-малютка стоит на дворе.
— Ты не вернешься ко мне.-Он называет невестой ее.
— Скучно в чужой стороне.-
Деве дарит ожерелье свое.
— Ты не вернешься ко мне.-Дал ей он кольца, и за руку взял.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн-малютку в свой замок умчал.
— Ты не вернешься ко мне.-Годы проходят, пять лет пронеслось.
— Скучно в чужой стороне.-
Много бедняжке поплакать пришлось.
— Ты не вернешься ко мне.-Девять и десять умчалось лет.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн забыла про солнечный свет.
— Ты не вернешься ко мне.-Где-то веселье, цветы, и весна.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн во мраке тоскует одна.
— Ты не вернешься ко мне.
Е.Н. ЛисагоровскойКто это ходит в ночной тишине,
Кто это бродит при бледной Луне?
Сонные ветви рукою качает,
Вздохом протяжным на вздох отвечает.
Кто над немою дремою стоит,
Влажным дыханием травы поит?
Чье это видно лучистое око —
Ближе и ближе — и снова далеко?
Слышно, как старые сосны шумят,
Слышен гвоздики ночной аромат.
В сонном болоте знакомые травы
Больше не дышат дыханьем отравы.
Тише! Останься, помедли со мной!
Кто ты, — не знаю, о, призрак ночной.
Сладко с тобой под Луною встречаться,
С призраком — призраком легким качаться.
Что же ты вновь убегаешь, скользя, —
Или нам ближе обняться нельзя?
Или подвластны мы чарам запрета
В царстве холодного лунного света?
Кто ж это гонится там за тобой? —
Призрак сверкает блестящей стопой.
Легким виденьем тень убегает, —
Только на небе зарница мелькает.Год написания: без даты
Свежий запах душистого сена мне напомнил далекие дни,
Невозвратного светлого детства предо мной загорелись огни;
Предо мною воскресло то время, когда мир я безгрешно любил,
Когда не был еще человеком, но когда уже богом я был.
Мне снятся родные луга,
И звонкая песня косца,
Зеленого сена стога,
Веселье и смех без конца.
Июльского дня красота,
Зарница июльских ночей,
И детского сердца мечта
В сияньи нездешних лучей.
Протяжное пенье стрекоз,
Чуть слышные всплески реки,
Роптание лип и берез,
В полуночной тьме светляки
И все, что в родной стороне
Меня озарило на миг,
Теперь пробудило во мне.
Печали певучий родник.
И зачем истомленною грудью я вдыхаю живой аромат;
Вспоминая луга с их раздольем, и забытый запущенный сад?
Свежий запах душистого сена только болью терзает меня:
Он мне душною ночью напомнил отлетевшие радости дня.
Как ни странно это слышать, все же истина верна: —
Свет противник, мрак помощник прорастанию зерна.
Под землею призрак жизни должен выждать нужный срок,
Чтобы колос золотистый из него родиться мог.
В черной тьме биенье жизни, зелень бледная, росток,
Лишь за этим стебель, колос, пышность зерен, желтый сок.
Мировой цветок, который назван Солнцем меж людей,
Утомясь, уходит в горы, или в глубь ночных морей.
Но, побывши в сонном мраке, в час рассвета, после грез,
Он горит пышнее, чем маки, ярче самых пышных роз.
Черный уголь — символ жизни, а не смерти для меня: —
Был Огонь здесь, говорю я, будет вновь напев Огня,
И не черный ли нам уголь, чтоб украсить светлый час,
Из себя произрождает ярко-праздничный алмаз.
Все цвета в одном согласны входят все они — в цветы.
Черной тьме привет мой светлый мой светлый, в Литургии Красоты!
Фея в сад гулять пошла,
Так нарядна и светла,
Говорит с цветами,
Ей цветы: Будь с нами.
Фея, будь, как мы, цветок,
Развернись как лепесток.
Будь рябинкой дикой,
Или повиликой.
Будь анютиным глазком,
Или синим васильком.
Иль ещё, малюткой,
Синей незабудкой.
Прилетит на лепесток
Желтокрылый мотылёк,
Хоботком коснётся.
Фея улыбнётся.
Прилетит к тебе пчела,
Прожужжит, не бойся зла,
Я лишь пыль сбираю,
Мёд приготовляю.
Покачнув на тыне хмель,
Прогудит мохнатый шмель:
Ну-ка, поцелую
Фею молодую.
А когда придёт закат,
Все цветы проговорят:
В росах умываться,
Спать приготовляться.
Фея слушала цветы,
Фея нежила листы,
Но, сама причуда,
Прочь пошла оттуда.
Или я на мотылька
Променяю светлячка?
Не хочу меняться. —
И давай смеяться.
Скрылась в замок под листком,
Забавлялась с Светляком.
Цветиком не стала,
Звонко хохотала.
Когда Сигурд отведал крови
Убитого Фафнира,
Весь Мир ему открылся вновь,
Узнал он утро Мира
Он увидал рожденье грома,
Проник в язык он птиц,
И все, что было так знакомо,
Оделось в блеск зарниц.
Певец, что был лицом прекрасен,
И был в словах разумен,
Узнал, как смысл явлений ясен,
Как хор их многошумен.
Он был избранником для пира,
Прочь то, что нас гневит,
Он звал соперником Фафнира,
Соперник был убит.
Сигурд, Сигурд, ты был властитель,
Возлюбленный Судьбою,
Да будет славен победитель,
Ты взял добычу с бою.
Сигурд, Сигурд, ты звался Чудом,
Ты смело в Мире шел,
Ты видел Землю изумрудом,
И пел тебе орел.
«Возьми», он пел напевом властным,
«Запястья золотые,
В них день горит, с отливом красным,
В них звезды молодые.
Налей свой кубок, в блеске пира,
Забудь, что было встарь,
Тебе открыто утро Мира,
И ты в том Мире — Царь».
Я видел Норвежские фьорды с их жёсткой бездушной красой,
Я видел долину Арагвы, омытую свежей росой,
Исландии берег холодный, и Альп снеговые хребты, —
Люблю я Пустыню, Пустыню, царицу земной красоты.
Моря, и долины, и фьорды, и глыбы тоскующих гор
Лишь краткой окутают лаской, на миг убаюкают взор,
А образ безмолвной Пустыни, царицы земной красоты,
Войдя, не выходит из сердца, навек отравляет мечты.
В молчаньи песков беспредельных я слышу неведомый шум,
Как будто в дали неоглядной встаёт и крути́тся самум,
Встаёт, и бежит, пропадает, — и снова молчанье растёт,
И снова мираж лучезарный обманно узоры плетёт.
И манит куда-то далёко незримая чудная власть,
И мысль поднимается к Небу, чтоб снова бессильно упасть:
Как будто бы Жизнь задрожала, с напрасной мечтой и борьбой,
И Смерть на неё наступила своею тяжёлой стопой.
Странный Волк у этой Феи
Я спросил его: «Ты злой?» —
Он лизнул цветок лилеи,
И мотнул мне головой.
Это прежде, мол, случалось,
В старине былых годов.
Злость моя тогда встречалась
С Красной Шапочкой лесов.
Но, когда Охотник рьяный
Распорол мне мой живот,
Вдруг исчезли все обманы,
Все пошло наоборот.
Стал я кроткий, стал я мирный,
Здесь при Фее состою,
На балах, под рокот лирный,
Подвываю и пою.
В животе же, плотно сшитом,
Не убитые теперь
Я кормлюсь травой и житом,
Я хоть Волк, но я не зверь.
Так прошамкал Волк мне серый,
И в амбар с овсом залез. —
Я ж, дивясь ему без меры,
Поскорей в дремучий лес.
Может, там другой найдется
Серый Волк и злющий Волк.
Порох праздника дождется,
И курок ружейный — щелк.
А уж этот Волк, лилейный,
Лирный, мирный, и с овсом,
Пусть он будет в сказке фейной,
И на «ты» с дворовым псом.
Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном я.
Тот, в чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Тот, Кому они — покровы
Для сокрытого ума, —
Тот, Кто близко и далеко,
Перед Кем вся жизнь твоя
Точно радуга потока, —
Только Тот есть вечно — я.
Все закаты, все рассветы
В нем возникли и умрут,
Все сердечные приметы
Там зажглись, блистая — тут.
Все лучи в росе горящей
Повторяют тот же лик,
Солнца лик животворящий,
В Солнце каждый луч возник.
Все, что — здесь, проходит мимо,
Словно тень от облаков.
Но очам незримым — зрима
Неподвижность вечных снов.
Он живет, пред Кем проводит
Этот мир всю роскошь сил,
Он, Единый, не уходит,
В час захода всех светил!
Светлый голос мандолины сладкой лаской прозвучал.
Точно кто-то поцелуй мой с поцелуем обвенчал.
Точно кто-то, властным словом, вызвав к жизни брызги струй,
Дал им литься, дал им слиться в долгий влажный поцелуй.
О, Неаполь! Волны Моря! Афродиты колыбель!
Легкий звон растет, лелея. Веет млеющий Апрель.
Белый снег в горах растаял, блеском влажности плывет.
Капля с каплей тесно слиты, ключ звенит, и ключ зовет.
Возвеличились, запели, закипели ручейки,
И в русле, как в колыбели, стало тесно для реки.
И река, в своем стремленьи, впала в Море, в блеск и гул,
В пенной зыби, в смутном пеньи, призрак ласковый мелькнул.
Губы нежный цвет коралла, очерк бледного лица,
Струи, струи, поцелуи, струи, струи, без конца.
Сладкий голос мандолины, Итальянский светлый сон,
Нежный с нежным, близок мысли, юный с юным, в Жизнь влюблен.