Великому Князю
Сергею Александровичу
Дождь по листам шелестит,
Зноем томящий сад
Жажду теперь утолит;
Слаще цветов аромат.
Друг, не страшись. Погляди:
Гроз не боятся цветы,
Чуя, как эти дожди
Нужны для их красоты.
С ними и я не боюсь:
Радость мы встретим опять…
Можно ль наш тесный союз
Жизненным грозам порвать?
Счастье не полно без слез;
Небо синей из-за туч, —
Лишь бы блистал среди гроз
Солнышка радостный луч.
Распустилась черемуха в нашем саду,
На сирени цветы благовонные;
Задремали деревья… Листы, как в бреду,
С ветром шепчутся, словно влюбленные.
А отливы заката, алея, горя,
Синеву уж румянят небесную:
На весну наглядеться не может заря,
Жаль покинуть ей землю чудесную.
Напоенный душистым дыханьем берез,
Воздух в юную грудь так и просится, —
И, волшебных, чарующих полная грез,
Далеко моя песня разносится!
Венчанный славою нетленной,
Бессмертных образов творец!
К тебе приблизиться смиренно
Дерзал неопытный певец.
Ты на него взглянул без гнева,
Своим величьем не гордясь,
И звукам робкого напева
Внимал задумчиво не раз.
Когда ж бывали песни спеты,
Его ты кротко поучал;
Ему художества заветы
И тайны вечные вещал.
И об одном лишь в умиленье
Он ныне просит у тебя:
Прими его благодаренье
Благословляя и любя!
Сраженный стрелою парфянскою, пал
Кесарь, отступник Христова учения;
В смертной тоске к небесам он воззвал:
«Ты победил, Галилеянин!»
Погиб Юлиан, враг Христова креста,
Церковь свободна от злого гонения.
Снова воскликнули верных уста:
«Ты победил, Галилеянин!»
Расторгнем же сети порока и зла,
К свету воспрянем из тьмы усыпления;
Вновь да раздастся и наша хвала:
«Ты победил, Галилеянин!»
Принцессе
Евгении Максимилиановне,
Ольденбургской
Мне бессильным не выразить словом,
Как у вас отдыхает душа,
Как под вашим приветливо кровом
И как ваша Рамонь хороша!
Хороша она далью лесною
И дворцом над обрывом крутым,
Хороша тихоструйной рекою
И привольным простором степным.
Но милее и лучше, и краше
Гор, оврагов, озер и полей
Дорогое радушие ваше
С простотой деревенской своей.
Давно забытая под слоем пыли
Умолкла лира… Песни молодые,
Созвучья вдохновенные застыли,
И порвалися струны золотые.
Была пора… Со мною то же было:
Недугом тягостным душа болела,
И все в ней лучшее дремало, стыло…
Любить, надеяться она не смела…
Но день придет: вернется вдохновенье,
Вновь порванные струны натяну я,
И вновь мое раздастся песнопенье,
Денницу новой жизни торжествуя.
Повеяло черемухой,
Проснулся соловей,
Уж песнью заливается
Он в зелени ветвей.
Учи меня, соловушко,
Искусству твоему!
Пусть песнь твою волшебную
Прочувствую, пойму.
Пусть раздается песнь моя
Могуча и сильна,
Пусть людям в душу просится,
Пусть их живит она;
И пусть все им становится
Дороже и милей,
Как первая черемуха,
Как первый соловей!
Когда с зарей над сонною землею
Забрезжит луч небесного огня,
Я начинаю новый день мольбою:
Благослови меня!
Лишь только вечер, тихо догорая,
Подернет сумраком сиянье дня,
Я говорю тебе, о, дорогая:
Благослови меня!
И если знаешь ты, мой ангел милый,
Как дорога молитва мне твоя,
То и всегда, всю жизнь и до могилы
Благословляй меня!
Княгине С. Н. Голицыной
Родного севера картина:
Полей зеленых предо мной
Необозримая равнина
И церковь Божья над рекой.
Кругом, что ни обнимут взоры,
Жилья далеко не видать;
Луга, овраги, лес да горы,
Простор, раздолье, — благодать!
Как веют на сердце целебно
И этот мир, и тишина!
И песнью радостно хвалебной
Опять душа моя полна.
И. Н. Дараган
Алеет Нил румяным блеском…
Длиннее тени пирамид…
Багряный вал ленивым плеском
С прибрежной пальмой говорит.
Обята заревом пустыня.
Все ниже солнце… Через миг
Надгробья царского твердыня
Сокроет пламеносный лик.
Коснувшись грани мавзолея,
Горит он кругом огневым
И закатился, пышно рдея,
За исполином вековым.
В Страстную пятницу недаром он родился,
В Страстную пятницу недаром умер он!
В него божественный дух творчества вселился,
Он свыше тайною был силой облечен.
Небесной, ангельской красою одаренный,
Недаром имя он бесплотного носил,
И верить хочется, что кистью несравненной
Его руководил архангел Рафаил…
Главой венча́нною снегами
Как высоко, громада гор,
Ты вознеслася над долами
В недосягаемый простор!
Что́ перед мощью горделивой
Твердыни царственной твоей
В борьбе тревожно суетливой
Заботы жалкие людей?
Душой из дольнего я мира
Стремлюся в эти высоты́,
Обитель отдыха и мира,
Приют нетленной чистоты.
Принцессе Елизавете
Саксен-Альтенбургской
Взошла луна… Полуночь просияла,
И средь немой, волшебной тишины
Песнь соловья так сладко зазвучала,
С лазоревой пролившись тишины.
Ты полюбила, — я любим тобою,
Возможно мне, о друг, тебя любить!
И ныне песнью я зальюсь такою,
Какую ты могла лишь вдохновить.
Когда меня волной холодной
Обемлет мира суета,
Звездой мне служат путеводной
Любовь и красота.
О, никогда я не нарушу
Однажды данный им обет:
Любовь мне согревает душу,
Она — мне жизнь и свет.
Не зная устали, ни лени,
Отважно к цели я святой
Стремлюсь, чтоб преклонить колени
Пред вечной красотой.
Una cosa vеramеntе rarиssиma
е sиngolarе
Vasarи.
Глядишь на этот образ запрестольный,
И слово замирает на устах:
Молиться хочется невольно,
И слезы копятся в глазах.
Так и влечет в священном восхищенье,
Как папа Сикст, колени преклонить
И, как Варвара, в умиленье
Взор недостойный опустить!
Одной прекрасною душою
Меж нами менее опять, —
Она рассталася с землею,
Чтобы бессмертие приять.
Она из мира слез и тленья
Переселилася туда,
Где ждет ее упокоенье
От многой скорби и труда.
Но в небесах не позабудет
Она земной юдоли сей:
За нас, горюющих по ней,
Она молитвенницей будет.
. . . . Мы на далекий север уплывали;
В последний раз на небо голубое,
На голубые волны мы взирали . . . .
Прошло, прошло то время золотое!
А впереди синел простор безбрежный;
Залив пылал вдали в лучах заката,
И доносился чей-то голос нежный:
«O bеlla Napolи! O suol bеato!»
И
Надпись к картине
С какою кроткостью и скорбью нежной
Пречистая взирает с полотна!
Грядущий час печали неизбежной
Как бы предчувствует Она!
К груди Она Младенца прижимает
И Им любуется, о Нем грустя…
Как Бог, Он взором вечность проницает
И беззаботен, как дитя!
Сперва, обуянный гордыней слепою,
Себя одного лишь любя,
Твоей не пленяясь душевной красою,
Ценить не умел я тебя.
Но гордое сердце смирилося ныне,
Повязка упала с очей, —
И набожно я поклоняюсь святыне
Души несравненной твоей.