Пустыня, грусть в степных просторах.
Синеют тучи. Скоро снег.
Леса на дальних косогорах,
Как желто-красный лисий мех.
Под небом низким, синеватым
Вся эта сумрачная ширь
И пестрота лесов по скатам
Угрюмы, дики как Сибирь.
Я перейду луга и долы,
Где серо-сизый, неживой
Осыпался осинник голый
Лимонной мелкою листвой.
Я поднимусь к лесной сторожке -
И с грустью глянут на меня
Ее подслепые окошки
Под вечер сумрачного дня.
Но я увижу на пороге
Дочь молодую лесника:
Малы ее босые ноги,
Мала корявая рука.
От выреза льняной сорочки
Ее плечо еще круглей,
А под сорочкою — две точки
Стоячих девичьих грудей.
С темной башни колокол уныло
возвещает, что закат угас.
Вот и снова город ночь сокрыла
в мягкий сумрак от усталых глаз.
И нисходит кроткий час покоя
на дела людские. В вышине
грустно светят звезды. Все земное
смерть, как страж, обходит в тишине.
Улицей бредет она пустынной,
смотри в окна, где чернеет тьма
Всюду глухо. С важностью старинной
в переулках высятся дома.
Там в садах платаны зацветают,
нежно веет раннею весной,
а на окнах девушки мечтают,
упиваясь свежестью ночной.
И в молчанье только им не страшен
близкой смерти медленный дозор,
сонный город, думы черных башен
и часов задумчивый укор.
Шесть золотистых мраморных колонн,
Безбрежная зеленая долина,
Ливан в снегу и неба синий склон.Я видел Нил и Сфинкса-исполина,
Я видел пирамиды: ты сильней,
Прекрасней, допотопная руина! Там глыбы желто-пепельных камней,
Забытые могилы в океане
Нагих песков. Здесь радость юных дней.Патриархально-царственные ткани —
Снегов и скал продольные ряды —
Лежат, как пестрый талес на Ливане.Под ним луга, зеленые сады
И сладостный, как горная прохлада,
Шум быстрой малахитовой воды.Под ним стоянка первого номада.
И пусть она забвенна и пуста:
Бессмертным солнцем светит колоннада.В блаженный мир ведут ее врата.
На диких берегах Бретани
Бушуют зимние ветры.
Пустую в ветре и тумане
Рыбачьи черные дворы.
Печально поднят лик мадонны
В часовне старой. Дождь сечет,
С ее заржавленной короны
На ризу белую течет.
Единая, земному горю
Причастная! Ты, что дала
Свое святое имя Морю!
Ночь тяжела для нас была.
Огнями звездными над нами
Пылал морозный ураган.
Крутыми черными волнами
Ходил гудящий океан.
Рукой, от стужи онемелой,
Я правил парус корабля.
Но ты сама, в одежде белой,
Сошла и стала у руля.
И креп я духом, маловерный,
И в блеске звездной синевы
Туманный нимб, как отблеск серный,
Сиял округ твоей главы.
Горный ключ по скатам и оврагам,
Полусонный, убегает вниз.
Как чернец, над белым саркофагом
В синем небе замер кипарис.
Нежные, как девушки, мимозы
Льют над ним узор своих ветвей,
И цветут, благоухают розы
На кустах, где плачет соловей.
Ниже — дикий берег и туманный,
Еле уловимый горизонт:
Там простор воздушный и безгранный,
Голубая бездна — Геллеспонт.
Мир тебе, о юная! Смиренно
Я целую белое тюрбэ:
Пять веков бессмертна и нетленна
На Востоке память о тебе.
Счастлив тот, кто жизнью мир пленяет.
Но стократ счастливей тот, чей прах
Веру в жизнь бессмертную вселяет
И цветёт легендами в веках!
За рекой луга зазеленели,
Веет легкой свежестью воды;
Веселей по рощам зазвенели
Песни птиц на разные лады.
Ветерок с полей тепло приносит,
Горький дух лозины молодой…
О, весна! Как сердце счастья просит!
Как сладка печаль моя весной!
Кротко солнце листья пригревает
И дорожки мягкие в саду…
Не пойму, что душу раскрывает
И куда я медленно бреду!
Не пойму, кого с тоской люблю я,
Кто мне дорог… И не все ль равно?
Счастья жду я, мучась и тоскуя,
Но не верю в счастье уж давно!
Горько мне, что я бесплодно трачу
Чистоту и нежность лучших дней,
Что один я радуюсь и плачу
И не знаю, не люблю людей.
Нет солнца, но светлы пруды,
стоят зеркалами литыми,
и чаши недвижной воды
совсем бы казались пустыми,
но в них отразились сады.
Вот капля, как шляпка гвоздя,
упала — и, сотнями игол
затоны пруда бороздя,
сверкающий ливень запрыгал -
и сад зашумел от дождя.
И ветер, играя листвой,
смешал молодые березки,
и солнечный луч, как живой,
зажег задрожавшие блестки,
а лужи налил синевой
Вон радуга. Весело жить
и весело думать о небе,
о солнце, о зреющем хлебе
и счастьем простым дорожить;
С открытой бродить головой,
глядеть, как рассыпали дети
в беседке песок золотой
Иного нет счастья на свете.
Ночью в полях, под напевы метели,
Дремлют, качаясь, берёзки и ели…
Месяц меж тучек над полем сияет, —
Бледная тень набегает и тает…
Мнится мне ночью: меж белых берез
Бродит в туманном сиянье Мороз.
Ночью в избе, под напевы метели,
Тихо разносится скрип колыбели…
Месяца свет в темноте серебрится —
В мёрзлые стекла по лавкам струится…
Мнится мне ночью: меж сучьев берез
Смотрит в безмолвные избы Мороз.
Мёртвое поле, дорога степная!
Вьюга тебя заметает ночная,
Спят твои сёла под песни метели,
Дремлют в снегу одинокие ели…
Мнится мне ночью: не степи кругом —
Бродит Мороз на погосте глухом…
Скачет пристяжная, снегом обдает…
Сонный зимний ветер надо мной поет,
В полусне волнуясь, по полю бежит,
Вместе с колокольчиком жалобно дрожит.
Эй, проснися, ветер! Подыми пургу;
Задымись метелью белою в лугу,
Загуди поземкой, закружись в степи,
Крикни вместо песни: «Постыдись, не спи!»
Безотраден путь мой! Каждый божий день —
Глушь лесов да холод-голод деревень…
Стыдно мне и больно… Только стыд-то мой
Слишком скоро гаснет в тишине немой!
Сонный зимний ветер надо мной поет,
Усыпляет песней, воли не дает,
Путь заносит снегом, по полю бежит,
Вместе с колокольчиком жалобно дрожит…
В жарком золоте заката Пирамиды,
Вдоль по Нилу, на утеху иностранцам,
Шёлком в воду светят парусные лодки
И бежит луксорский белый пароход.
Это час, когда за Нилом пальмы чётки,
И в Каире блещут стёкла алым глянцем,
И хедив в ландо катается, и гиды
По кофейням отдыхают от господ.А сиреневые дали, — там, на юге,
На нубийском диком юге, — мутны, знойны
И всё так же миру чужды, заповедны,
Как при Хуфу, при Камбизе… Я привёз
Лук оттуда и колчан зелёно-медный,
Щит из кожи бегемота, дротик стройный,
Мех пантеры, сеть заржавленной кольчуги,
Но какая мне в них надобность — вопрос.
Поэзия темна, в словах невыразима:
Как взволновал меня вот этот дикий скат.
Пустой кремнистый дол, загон овечьих стад,
Пастушеский костер и горький запах дыма! Тревогой странною и радостью томимо,
Мне сердце говорит: «Вернись, вернись назад!»—
Дым на меня пахнул, как сладкий аромат,
И с завистью, с тоской я проезжаю мимо.Поэзия не в том, совсем не в том, что свет
Поэзией зовет. Она в моем наследстве.
Чем я богаче им, тем больше — я поэт.Я говорю себе, почуяв темный след
Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве:
— Нет в мире разных душ и времени в нем нет!
О, если б узы гробовые
Хоть на единый миг земной
Поэт и Царь расторгли ныне!
Где Град Петра? И чьей рукой
Его краса, его твердыни
И алтари разорены?
Хлябь, хаос — царство Сатаны,
Губящего слепой стихией.
И вот дохнул он над Россией,
Восстал на Божий строй и лад -
И скрыл пучиной окаянной
Великий и священный Град,
Петром и Пушкиным созданный.
И все ж придет, придет пора
И воскресенья и деянья,
Прозрения и покаянья.
Россия! Помни же Петра.
Петр значит Камень. Сын Господний
На Камени созиждет храм
И скажет: "Лишь Петру я дам
Владычество над преисподней".
Здесь, в старых переулках за Арбатом,
Совсем особый город… Вот и март.
И холодно и низко в мезонине,
Немало крыс, но по ночам — чудесно.
Днем — ростепель, капели, греет солнце,
А ночью подморозит, станет чисто,
Светло — и так похоже на Москву,
Старинную, далекую. Усядусь,
Огня не зажигая, возле окон,
Облитых лунным светом, и смотрю
На сад, на звезды редкие… Как нежно
Весной ночное небо! Как спокойна
Луна весною! Теплятся, как свечи,
Кресты на древней церковке. Сквозь ветви
В глубоком небе ласково сияют,
Как золотые кованые шлемы,
Головки мелких куполов…
В степи, с обрыва, на сто миль
Морская ширь открыта взорам.
Внизу, в стремнине — глина, пыль,
Щепа и кости с мелким сором.Гудели ночью тополя,
В дремоте море бушевало —
Вдруг тяжко охнула земля,
Весь берег дрогнул от обвала! Сегодня там стоят, глядят
И алой, белой павиликой
На солнце зонтики блестят
Над бездной пенистой и дикой.Никто не знал, что здесь — погост,
Да и теперь — кому он нужен!
Весенний ветер свеж и прост,
Он только с молодостью дружен! Внизу — щепа, гробы в пыли…
Да море берег косит, косит
Серпами волн — и от земли
Далеко сор ее уносит!
Царь! Вот твой сон: блистал перед тобою
Среди долин огромный истукан,
Поправший землю глиняной стопою.Червонный лик был истукану дан,
Из серебра имел он грудь и длани,
Из меди — бедра мощные и стан.Но пробил час, назначенный заране, -
И сорвался в долину сам собой
Тяжелый камень с дальней горной грани.Царь! Пробил час, назначенный судьбой:
Тот камень пал, смешав металлы с глиной,
И поднял прах, как пыль над молотьбой.Бог сокрушил металла блеск в единый
И краткий миг: развеял без следа,
А камень стал великою вершиной.Он овладел вселенной. Навсегда.
Льёт без конца. В лесу туман.
Качают ёлки головою:
«Ах, Боже мой!» — Лес точно пьян,
Пресыщен влагой дождевою.
В сторожке тёмной у окна
Сидит и ложкой бьёт ребенок.
Мать на печи, — всё спит она,
В сырых сенях мычит телёнок.
В сторожке грусть, мушиный гуд…
— Зачем в лесу звенит овсянка,
Грибы растут, цветы цветут
И травы ярки, как медянка?
Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой,
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник ложкой?
Мычит телёнок, как немой,
И клонят горестные ёлки
Свои зелёные иголки:
«Ах, Боже мой! Ах, Боже мой!»
Гаснет вечер, даль синеет,
Солнышко садится,
Степь да степь кругом — и всюду
Нива колосится!
Пахнет медом, зацветает
Белая гречиха…
Звон к вечерне из деревни
Долетает тихо…
А вдали кукушка в роще
Медленно кукует…
Счастлив тот, кто на работе
В поле заночует!
Гаснет вечер, скрылось солнце,
Лишь закат краснеет…
Счастлив тот, кому зарею
Теплый ветер веет;
Для кого мерцают кротко,
Светятся с приветом
В темном небе темной ночью
Звезды тихим светом;
Кто устал на ниве за день
И уснет глубоко
Мирным сном под звездным небом
На степи широкой!
В полночный час я встану и взгляну
На бледную высокую луну,
И на залив под нею, и на горы,
Мерцающие снегом вдалеке…
Внизу вода чуть блещет на песке,
А дальше муть, свинцовые просторы,
Холодный и туманный океан… Познал я, как ничтожно и не ново
Пустое человеческое слово,
Познал надежд и радостей обман,
Тщету любви и терпкую разлуку
С последними, немногими, кто мил,
Кто близостью своею облегчил
Ненужную для мира боль и муку,
И эти одинокие часы
Безмолвного полуночного бденья,
Презрения к земле и отчужденья
От всей земной бессмысленной красы.
Сумрак ночи к западу уходит,
Серой мглой над чёрной пашней бродит,
По бурьянам стелется к земле…
Звёзды стали тусклы и далёки,
Небеса туманны и глубоки,
Но восток уж виден в полумгле.Лошади продрогли. Север дышит
Ветром ночи и полынь колышет…
Вот и утро! — В колеях дорог
Грязь чернеет, лужи заалели…
Томно псы голодные запели…
Встань, труби в холодный, звонкий рог! Старых предков я наследье чую,
Зверем в поле осенью ночую.
На заре добычи жду… Скудна
Жизнь моя, расцветшая в неволе,
И хочу я слепо в диком поле
Силу страсти вычерпать до дна!
Штиль в безгранично светлом Ак-Денизе.
Зацвел миндаль. В ауле тишина
И теплый блеск. В мечети на карнизе,
Воркуя, ходят, ходят турмана.На скате, под обрывистым утесом
Журчит фонтан. Идут оттуда вниз
Уступы крыш по каменным откосам
И безграничный виден Ак-Дениз.Она уж там. И весел и спокоен
Взгляд быстрых глаз. Легка, как горный джин.
Под шелковым бешметом детски строен
Высокий стан… Она нальет кувшин, На камень сбросит красные папучи
И будет мыть, топтать в воде белье…
— Журчи, журчи, звени, родник певучий,
Она глядится в зеркало твое!