Когда замолкает грохот орудий,
Жалобы близких, слова о победе,
Вижу я в опечаленном небе
Ангелов сечу.
Оттого мне так горек и труден
Каждый пережитый вечер.Зачем мы все не смирились,
Когда Он взошел на низенький холм? Это не плеск охраняющих крылий —
Дальних мечей перезвон.
Вечернее небо,
По тебе протянулись межи,
Если ты к земле приложишь ухо,
То услышишь — крыльями звеня,
В тонкой паутине бьется муха,
А в корнях изъеденного пня
Прорастают новые побеги,
Прячась в хвое и в сухих листах.
На дороге вязнут и скрипят телеги,
Утопая в рыхлых колеях.
Ты услышишь: пробегает белка,
Листьями пугливыми шурша,
На ладони — карта, с малолетства
Каждая проставлена река,
Сколько звезд ты получил в наследство,
Где ты пас ночные облака.
Был вначале ветер смертоносен,
Жизнь казалась горше и милей.
Принимал ты тишину за осень
И пугался тени тополей.
Отзвенели светлые притоки,
Стала глубже и темней вода.
Молодому кажется, что в старости
Расступаются густые заросли,
Всё измерено, давно погашено,
Не пойти ни вброд, ни врукопашную,
Любит поворчать, и тем не менее
Он дошел до точки примирения.
Всё не так. В моем проклятом возрасте
Карты розданы, но нет уж козыря,
Страсть грызет и требует по-прежнему,
Подгоняет сердце, будто не жил я,
Ногти ночи цвета крови,
Синью выведены брови,
Пахнет мускусом крысиным,
Гиацинтом и бензином,
Носит счастье на подносах,
Ищет утро, ищет небо,
Ищет корку злого хлеба.
В этот час пусты террасы,
Спят сыры и ананасы,
Спят дрозды и лимузины,
Я сегодня вспомнил о смерти,
Вспомнил так, читая, невзначай.
И запрыгало сердце,
Как маленький попугай.
Прыгая, хлопает крыльями на шесте,
Клюет какие-то горькие зерна
И кричит: «Не могу! Не могу!
Если это должно быть так скоро —
Я не могу!»О, я лгал тебе прежде, —
Даже самое синее небо
Люблю немецкий старый городок —
На площади липу,
Маленькие окна с геранями,
Над лавкой серебряный рог
И во всем этот легкий привкус
Милой романтики.Летний дождик каплет.
Люб мне бледно-красный цвет моркови
На сером камне.
За цветными стеклами клетчатая скатерть,
И птица плачет о воле,
Она лежала у моста. Хотели немцы
Ее унизить. Но была та нагота,
Как древней статуи простое совершенство,
Как целомудренной природы красота.
Ее прикрыли, понесли. И мостик шаткий
Как будто трепетал под ношей дорогой.
Бойцы остановились, молча сняли шапки,
И каждый понимал, что он теперь — другой.
На Запад шел судья. Была зима как милость,
Снега в огне и ненависти немота.
В зените бытия любовь изнемогает.
Какой угрюмый зной! И тяжко, тяжко мне,
Когда, рукой обвив меня, ты пригибаешь,
Как глиняный кувшин, ища воды на дне.Есть в летней полноте таинственная убыль,
И выжженных озер мертва сухая соль.
Что если и твои доверчивые губы
Коснутся лишь земли, где тишина и боль? Но изойдет грозой неумолимый полдень —
Я, насмерть раненный, еще дыша, любя,
Такою нежностью и миром преисполнюсь,
Что от прохладных губ не оторвут тебя.
Вы приняли меня в изысканной гостиной,
В углу дремал очерченный экран.
И, в сторону глядя, рукою слишком длинной
Вы предложили сесть на шелковый диван.На тонком столике был нежно сервирован
В лиловых чашечках горячий шоколад.
И если б знали Вы, как я был зачарован,
Когда меня задел Ваш мимолетный взгляд.Я понял, отчего Вы смотрите нежнее,
Когда уходит ночь в далеких кружевах,
И отчего у вас змеятся орхидеи
И медленно ползут на тонких стебельках.
Слов мы боимся, и все же прощай.
Если судьба нас сведет невзначай,
Может, не сразу узнаю я, кто
Серый прохожий в дорожном пальто,
Сердце подскажет, что ты — это тот,
Сорок второй и единственный год.
Ржев догорал. Мы стояли с тобой,
Смерть примеряли. И начался бой…
Странно устроен любой человек:
Страстно клянется, что любит навек,
Есть задыханья, и тогда
В провиденье грозы
Не проступившие года
Взметают пальцев зыбь.О, если б этот новый век
Рукою зачерпнуть,
Чтоб был продолжен в синеве
Тысячелетий путь.Но нет — и свет, и гнев, и рык
Взнесенного коня,
И каждый цок копыт — разрыв
Меня и не меня.И в духоте таких миров
Вдруг — среди дня — послушай —
Где же ты?
Не камни душат —
Нежность.Розовое облако. Клекот беды.
Что же — запыхавшись, паровозом
Обегать поля? — Даже дым
Розов.Можно задыхаться от каких-то мелочей,
И камень — в клочья,
От того — чей
Почерк? Это, кажется, зовут «любовью» —
Никто не смел сказать Вам о вечернем часе,
Хотя уж все давно мечтали о покое.
Вы медленно сошли по липовой террасе
Туда, где расцвели пахучие левкои.Как будто серебром и редкими камнями
Были усыпаны песчаные дорожки.
А вы погнались в сад за белыми цветами
И замочили Ваши маленькие ножки.Но белые цветы казались странно серы,
Когда коснулись их Вы детскими руками.
И зашептали вы: «Смотрите, кавалеры,
Как я люблю шутить над белыми цветами!»
Так умирать, чтоб бил озноб огни,
Чтоб дымом пахли щеки, чтоб курьерский:
«Ну, ты, угомонись, уймись, нишкни», —
Прошамкал мамкой ветровому сердцу,
Чтоб — без тебя, чтоб вместо рук сжимать
Ремень окна, чтоб не было «останься»,
Чтоб, умирая, о тебе гадать
По сыпи звезд, по лихорадке станций, —
Так умирать, понять, что гам и чай,
Буфетчик, вечный розан на котлете,
Где играли тихие дельфины,
Далеко от зелени земли,
Нарываясь по ночам на мины,
Молча умирают корабли.
Суматошливый, большой и хрупкий,
Человек не предает мечты, —
Погибая, он спускает шлюпки,
Сбрасывает сонные плоты.
Синевой охваченный, он верит,
Что земля любимая близка,
Ты говоришь, что я замолк,
И с ревностью, и с укоризной.
Париж не лес, и я не волк,
Но жизнь не вычеркнуть из жизни.
А жил я там, где сер и сед,
Подобный каменному бору,
И голубой и в пепле лет
Стоит, шумит великий город.
Там даже счастье нипочем,
От слова там легко и больно,
Уходят улицы, узлы, базары,
Танцоры, костыли и сталевары,
Уходят канарейки и матрацы,
Дома кричат: «Мы не хотим остаться»,
А на соборе корчатся уродцы,
Уходит жизнь, она не обернется.
Они идут под бомбы и под пули,
Лунатики, они давно уснули,
Они идут, они еще живые,
И перед ними те же часовые,
Видишь, любить до чего тяжело —
Гнет к земле густое тепло.Паленая шерсть на моей груди.
Соль — солона. Не береди! Ты не дочь, ты не сестра.
Земля, земля, моя нора! Коготь и клык. Темен и дик.
Я говорю — не береди! Не для меня любви ремесло.
Камень пьет густое тепло.Теплый камень — мертвый зверь —
Стихи, стихи — седая шерсть.Виснут веки. Сон и гуд.
Люди могут, а я не могу.Рот приоткрыт — тяжкий пар, —
Это тебе, но последний дар.
Со временем — единоборство,
И прежней нежности разбег,
Чрез многие лета и версты
К почти-мифической тебе.Я чую след в почтовом знаке,
Средь чащи дат, в наклоне букв:
Нюх увязавшейся собаки
Не утеряет смуглых рук.Могильной тенью кипарисов,
На первой зелени, весной,
Я был к тебе навек приписан,
Как к некой волости земной.Исход любви суров и важен, —
Страшен свет иного века,
И недолго длится бой
Меж сутулым человеком
И божественной алчбой.В меди вечера ощерясь,
Сыплет, сыплет в облака
Окровавленные перья
Воскового голубка.Слепо Божие подобье.
Но когда поет гроза,
Разверзаются в утробе
Невозможные глаза.И в озерах Галилеи
Тяжелы несжатые поля,
Золотого века полнокровье.
Чем бы стала ты, моя земля,
Без опустошающей любови! Да, любовь, и до такой тоски,
Что в зените леденеет сердце,
Вместо глаз кровавые белки
Смотрят в хаотические сферы.Закипает глухо желчь земли,
Веси заливает бунта лава,
И горит Нерукотворный Лик,
Падает порфировая слава.О, я тоже пил твое вино!
Когда зима, берясь за дело,
Земли увечья, рвань и гной
Вдруг прикрывает очень белой
Непогрешимой пеленой,
Мы радуемся, как обновке,
Нам, простофилям, невдомек,
Что это старые уловки,
Что снег на боковую лег,
Что спишут первые метели
Не только упраздненный лист,
Про первую любовь писали много, —
Кому не лестно походить на Бога,
Создать свой мир, открыть в привычной глине
Черты еще не найденной богини?
Но цену глине знает только мастер —
В вечерний час, в осеннее ненастье,
Когда все прожито и все известно,
Когда сверчку его знакомо место,
Когда цветов повторное цветенье
Рождает суеверное волненье,
Верность — прямо дорога без петель,
Верность — зрелой души добродетель,
Верность — августа слава и дым,
Зной, его не понять молодым,
Верность — вместе под пули ходили,
Вместе верных друзей хоронили.
Грусть и мужество — не расскажу.
Верность хлебу и верность ножу,
Верность смерти и верность обидам.
Бреда сердца не вспомню, не выдам.