Итак стоишь ты твердо в том:
Умершие, что с нами жили
И в жизни сей несытым ртом
Благ чашу незаконно пили,
По смерти могут избежать,
Чтобы пред Божий суд не стать?
Нет! знай, что Правосудья око,
Хоть бодрствует меж звезд высоко,
Но от небес и в бездны зрит:
Тех милует, а тех казнит
И здесь, в сей жизни скоротечной,
И там, и там, по смерти, в вечной.
Двояк за мрачным гробом путь,
Которым злые и благие
Пред Вседержителя идут.
О! верно так. А если б злые
И добрые все равну часть
Могли в награду принимать,
И всех земное б заключало
Их недро в равну, вечну тьму:
Ах! что бы, человек, мешало
Тогда злодейству твоему?
Грабь, разоряй, режь, ставь правдивость
В ничто, и совесть и стыдливость:
Ты можешь все, вся тварь твоя…
Нет, стой! Есть Бог, есть Вседержитель,
Живых и мертвых есть судья,
Есть наших тайных дел ценитель;
При имени Его одном
Трясет всю поднебесну гром.
Боюся я Его прещенья;
Благоговею перед Ним.
Из одного долготерпенья
Он счастье, славу дням твоим
И продолжение дарует,
Страшись, когда вознегодует!
Не Богу ль повинится
Во всем душа моя?
Не от Него ль струится
Спасение ея?
Так Он один хранитель,
Защитник, покровитель,
Броня моя и шлем:
Не двигнуся я в Нем.
Доколе человеки
Подобных им гнетут,
Кровавые льют реки,
Зорят жилища, жгут;
И стены хоть сотренны,
Их кущи разрушенны;
Но в сердце зверску желчь
Несут, огонь и меч.
И цены совещают,
Меня как свергнут, чем;
Все жаждут, все алкают
Знать о вреде моем;
Благословят устами,
Губят, клянут сердцами,
Измены строя ков;
Но Бог — мой Спас, Покров.
Так, Он заступник, слава,
Краса моя, венец,
Надежда и избава,
Владыко и Отец.
О смертные! внимайте:
Пред Ним лишь преклоняйте
И дух ваш и главы;
Но суетны суть вы!
Вы любите хищеньи,
Надеетесь на ложь,
Живете в подкрепленьи
Неправедных вельмож;
Ко роскоши, к богатству,
Корысти, святотатству
Летят дух, ум, сердца.
Увы! — иль нет Творца?
Нет, есть! Его держава,
В вселенной всей, и суд
Всем, милость и управа
Его в тот век дадут
Нам по деяньям долю.
Блажен, Твою кто волю
Соблюсть в сей жизни мог,
О мой Творец и Бог!
Дружеской вчерась мы свалкой
На охоту собрались,
На полу в избе повалкой
Спать на сене улеглись.
В полночь, самой той порою,
Как заснула тишина,
Сребряной на нас рукою
Сыпала свой свет луна, —
Вдруг из окон Лель блестящих
Въехал на луче верхом
И меня, нашед меж спящих,
Тихо в бок толкнул крылом.
«Ну, — сказал он, — на охоту
Если хочешь, так пойдем;
Мне оставь стрелять заботу,
Ты иди за мной с мешком».
Встал я — и, держась за стенку,
Шел на цыпках, чуть дышал,
За спиной он в туле стрелку,
Палец на устах держал.
Тихой выступкой такою
Мнил он лучше дичь найти;
Мне ж, с плешивой головою,
Как слепцу, велел идти.
Шли — и только наклонялись
На гнездо младых куниц;
Молодежь вкруг засмеялась,
Нас схватили у девиц.
Испугавшися смертельно,
Камнем стал мой Купидон;
Я проснулся, — рад безмерно,
Что-то был один лишь сон.
Сна, однако, столь живого
Голова моя полна;
Вижу в марморе такого
Точно Купидона я.
«Не шути, имев грудь целу, —
Улыбаясь, он грозит, —
Вмиг из тула выну стрелу», —
Слышу, будто говорит.
Боже Создатель,
Владыко Творец!
Ты мой питатель,
Ты матерь, отец,
Ты покровитель:
Ты мне судьбой
Быть в свете судил,
Своей мне рукой
Ты душу вложил;
Ты жить повелел.
В чреслах кровями
Ты родшей моей,
В детстве сосцами
На лоне у ней
Взлелеял меня.
В юности ныне,
В бунте страстей,
В быстрой пучине
Волн жизни моей
Помощник мне будь!
Не вижу я дней
Во мраке моем
И светлых лучей;
На поприще сем
Не знаю пути.
Судно ветрами
Несется в морях,
Бьется волнами,
В шумящих водах
Утопает оно.
Я так подобно
В сомненьях моих,
Бурями злобно
Пристрастий моих
Тону во грехах.
Коль не изымешь
Рукою своей,
В бездне сей кинешь,
Погрязну я в ней,
Совсем погублюсь.
Слабой ты груди
Будь укрепленье.
Знают пусть люди:
Ты лишь спасенье
Един у меня.
Злобны языки
Да стиснут гортань;
Гнев их великий,
Злосердую брань
Обрати мне в любовь.
Верных надежда,
Веселье сердец,
Нищих одежда,
Монархов венец,
Всех утешитель!
Коль в сокрушеньи
Взываю к Тебе,
В благоволеньи
Внемли сей мольбе,
Творец мой и Бог!
О цвет прекрасный, осыпаем
Поутру перловой росой,
Зефиром в полдень лобызаем!
Открой скорей румянец твой. Ах, нет! — помедль, еще не знаешь
Всех тварей тленных ты тщеты:
В тот миг, как из пелен проглянешь,
Увы! — должна увянуть ты. И ты цветешь не так ли, Хлоя?
Не с тем ли родилась на свет,
Чтоб всех, прельстя, лишить покоя
И скоро потерять свой цвет? Покинь же стебель твой опасный,
Укрась, о роза! Хлое грудь;
Коль ты цветок из всех прекрасный,
На ней блаженнее всех будь. Царицей будь на ней отныне;
Украсив грудь, умри на ней:
Завидуя твоей судьбине,
Захочет смерти всяк твоей. О так! немного дней продлится,
Как будешь ты на ней блистать:
Благоуханьем огнь родится;
По Хлое будет всяк вздыхать. Вздыхай! — пленяй! — тебе Лель страстный
Покажет скоро путь.— Но знай:
Увеселяя взор прекрасный,
Грудь украшай, но сокрывай. А если наглой кто рукою
Покой дерзнет твой возмутить, —
Вздохнув по мне, спеши иглою
Твоей сопернику отметить.
Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю:
Как роза, ты нежна; как ангел, хороша;
Приятна, как Любовь; любезна, как Душа;
Ты лучше всех похвал, — тебя я обожаю.
Нарядом мнят придать красавице приятство.
Но льзя ль алмазами милей быть дурноте?
Прелестнее ты всех в невинной простоте:
Теряет на тебе сияние богатство.
Лилеи на холмах груди твоей блистают,
Зефиры кроткие во нрав тебе даны,
Долинки на щеках — улыбки зарь, весны;
На розах уст твоих — соты благоухают.
Как по челу власы ты рассыпаешь черны,
Румяная заря глядит из темных туч;
И понт как голубый пронзает звездный луч,
Так сердца глубину провидит взгляд твой скромный.
Но я ль, описывать красы твои дерзая,
Все прелести твои изобразить хочу?
Чем больше я прельщен, тем больше я молчу:
Собор в тебе утех, блаженство вижу рая!
Как счастлив смертный, кто с тобой проводит время!
Счастливее того, кто нравится тебе.
В благополучии кого сравню себе,
Когда златых оков твоих несть буду бремя?
По следам Анакреона
Я хотел воспеть харит,
Феб во гневе с Геликона
Мне предстал и говорит:
«Как! и ты уже небесных
Дев желаешь воспевать? —
Столько прелестей бессмертных
Хочет смертный описать!
Но бывал ли на высоком
Ты Олимпе у богов?
Обнимал ли бренным оком
Ты веселье их пиров?
Видел ли харит пред ними,
Как под звук приятных лир,
Плясками они своими
Восхищают горний мир;
Как с протяжным тихим тоном
Важно павами плывут;
Как с веселым быстрым звоном
Голубками воздух вьют;
Как вокруг они спокойно
Величавый мещут взгляд;
Как их всех движеньи стройно
Взору, сердцу говорят?
Как хитоны их эфирны,
Льну подобные власы,
Очи светлые, сафирны
Помрачают всех красы?
Как богини всем ссбором
Признают: им равных нет,
И Минерва важным взором
Улыбается им вслед?
Словом: видел ли картины,
Непостижные уму?» —
«Видел внук Екатерины», —
Я ответствовал ему.
Бог Парнаса усмехнулся,
Дав мне лиру, отлетел. —
Я струнам ее коснулся
И младых харит воспел.
Под Медведицей небесной,
Средь ночныя темноты,
Как на мир сей сон всеместной
Сышл маковы цветы;
Как спокойно все уж опали
Отягченные трудом,
Слышу, в двери застучали
Кто-то громко вдруг кольцом.
«Кто, — спросил я, — в дверь стучится
И тревожит сладкий сон?» —
«Отвори: чего страшиться? —
Отвечал мне Купидон. —
Я ребенок, как-то сбился
В ночь безлунную с пути,
Весь дождем я замочился,
Не найду, куда идти».
Жаль его мне очень стало,
Встал и высек я огня;
Отворил лишь двери мало, —
Прыг дитя перед меня.
В туле лук на нем и стрелы;
Я к огню с ним поспешил,
Тер руками руки мерзлы,
Кудри влажные сушил.
Он успел лишь обогреться,
«Ну, посмотрим-ка, — сказал, —
Хорошо ли лук мой гнется?
Не испорчен ли чем стал?»
Молвил, и стрелу мгновенно
Острую в меня пустил,
Ранил сердце мне смертельно
И, смеяся, говорил:
«Не тужи, мой лук годится,
Тетива еще цела».
С тех пор начал я крушиться,
Как любви во мне стрела.
Храповицкой! дружбы знаки
Вижу я к себе твои:
Ты ошибки, лесть и враки
Кажешь праведно мои;
Но с тобой не соглашуся
Я лишь в том, что я орел.
А по-твоему коль станет,
Ты мне путы развяжи;
Где свободно гром мой грянет,
Ты мне небо покажи;
Где я в поприще пущуся
И препон бы не имел?
Где чертог найду я правды?
Где увижу солнце в тьме?
Покажи мне те ограды
Хоть близ трона в вышине,
Чтоб где правду допущали
И любили бы ее.
Страха связанным цепями
И рожденным под жезлом,
Можно ль орлими крылами
К солнцу нам парить умом?
А хотя б и возлетали —
Чувствуем ярмо свое.
Должны мы всегда стараться,
Чтобы сильным угождать,
Их любимцам поклоняться,
Словом, взглядом их ласкать.
Раб и похвалить не может,
Он лишь может только льстить.
Извини ж, мой друг, коль лестно
Я кого где воспевал;
Днесь скрывать мне тех бесчестно,
Раз кого я похвалял.
За слова — меня пусть гложет,
За дела — сатирик чтит.
Товарищ давний, вновь сосед,
Приятный, острый Храповицкой!
Ты умный мне даешь совет,
Чтобы владычице киргизской
Я песни пел
И лирой ей хвалы гремел.
Так, так, — за средственны стишки
Монисты, гривны, ожерелья,
Бесценны перстни, камешки
Я брал с нее бы за безделья,
И был — гудком —
Давно мурза с большим усом.
Но ежели наложен долг
Мне от судеб и вышня трона,
Чтоб не лучистый милый бог
С высот лазурна Геликона
Меня внушал,
Но я экстракты б сочинял;
Был чтец и пономарь Фемиды,
И ей служил пред алтарем;
Как омофором от обиды
Одних покрыв, других мечом
Своим страшит,
И счастье всем она дарит, —
То как Якобия оставить,
Которого весь мир теснит?
Как Логинова дать оправить,
Который золотом гремит?
Богов певец
Не будет никогда подлец.
Ты сам со временем осудишь
Меня за мглистый фимиам;
За правду ж чтить меня ты будешь,
Она любезна всем векам;
В ее венце
Светлее царское лице.
Будь милостив ко мне, мой Бог,
Коль враг меня пожрать зияет,
Всяк день мне бедства замышляет,
Всяк день блюдет моих след ног
И злобно на меня враждует.
Объемлет страх, — надежда Ты,
Тобой живу, Тобой хвалюся,
Ты щит, броня, — и не боюся.
Мне все, кроме Тебя, мечты, —
И что мне человек возможет?
Пусть мыслят вред мне всякий день,
Твердят слова мои с гнушеньем,
Толпятся, ловят с ухищреньем,
Мой след стрегут и тень:
Их тщетен труд, Тобой спасуся.
Твой, Боже, перст их сломит рог,
Меня ты скроешь милосердьем,
Слез сжалишься моих теченьем.
Тогда, никто как не помог,
Ты не забыл Твоих обетов.
Убегнет враг, услышав то,
Что я тобою защищаюсь,
Что на тебя я полагаюсь,
Одним тобой хвалюсь, — и что
Тогда злодейства мне людския?
Так, — славлю я Тебя, Господь!
Лишь ты от зол меня избавил,
Стер слезный ток, подъял, восставил
И продлил мой еще живот.
Тебе ль не благоугождаю?
Спесь мы Франции посбили,
Ей кудерки пообрили,
Убаюкана она!
Уж не будет беспокоить,
Шутки разные нам строить.
Дайте чашу нам вина!
Веселися, царь блаженный,
Александр Благословенный!
Русская земля сильна:
О тебе она радела,
Груди, жизни не жалела:
Дайте чашу нам вина!
Дайте чашу пьяной браги:
Генералов в честь отваги
Выпьем мы ее до дна;
За казачью хитрость, сбойство,
За солдатское геройство —
Дайте чашу нам вина!
Дайте меду нам братину,
Что явили мочь мы львину;
Где пылала зла война,
Сотней тысячи сражали;
Нет храбрей нас — доказали.
Дайте чашу нам вина!
Нет храбрей, — что мы с любовью
Своей жертвовали кровью;
Русским честь мила одна:
И корысти забывали,
Мы врагов своих спасали.
Дайте чашу нам вина!
Успокоили мы царства,
Бонапарта и коварства
Свергли в бездну адска дна, —
Пусть воюют там с чертями.
Царь-отец! ты здрав будь с нами.
Дайте чашу нам вина!
Возвращается Весна,
И хариты вкруг блистаю!
Взоры смертных привлекают.
Где стоит, грядет она,
Воздух дышит ароматом,
Усмехается заря,
Чешуятся реки златом;
Рощи, в зеркалы смотря,
На ветвях своих качают
Теплы, легки ветерки;
Сильфы резвятся, порхают,
Зелень всюду и цветки
Стелют по земле коврами;
Рыбы мечутся из вод;
Журавли, виясь кругами
Сквозь небесный синий свод,
Как валторны возглашают;
Соловей гремит в кустах,
Звери прыгают, брыкают,
Глас их вторится в лесах.
Горстью пахарь дождь на нивы
Сеет вкруг себя златой,
Белы парусы игривы
Вздулись на море горой;
Вся природа торжествует,
Празднует Весны приход,
Всё играет, всё ликует, —
Нимфы! станьте в хоровод
И, в белейши снега ткани
Облеченны, изо льну,
Простирайте нежны длани.
Принимайте вы Весну,
А в цветах ее щедроты,
А в зефирах огнь сердцам.
С нею к вам летят эроты:
Без любви нельзя жить вам.
Оставя беспокойство в граде
И всё, смущает что умы,
В простой приятельской прохладе
Свое проводим время мы.Невинны красоты природы
По холмам, рощам, островам,
Кустарники, луга и воды —
Приятная забава нам.Мы положили меж друзьями
Законы равенства хранить;
Богатством, властью и чинами
Себя отнюдь не возносить.Но если весел кто, забавен,
Любезнее других тот нам;
А если скромен, благонравен,
Мы чтим того не по чинам, Нас не касаются раздоры,
Обидам места не даем;
Но, души всех, сердца и взоры
Совокупя, веселье пьем.У нас не стыдно и герою
Повиноваться красотам;
Всегда одной дышать войною
Прилично варварам, не нам.У нас лишь для того собранье,
Чтоб в жизни сладость почерпать;
Любви и дружества желанье —
Между собой цветы срывать.Кто ищет общества, согласья,
Приди повеселись у нас;
И то для человека счастье,
Когда один приятен час.
Хвалите Господа и пойте:
Коль сладко воспевать Его!
Ему единому вы стройте
Органы сердца своего.
Кем стены града вознесенны,
Не соберет ли тот граждан?
Кем скорби духа исцеленны,
Плотских не исцелит ли ран?
Создавый солнцы, круги звездны,
И им нарекший имена,
Велик Господь! велик, и бездны
Его премудрости нет дна!
Он кротких в милость принимает
И праведным дает покров;
Надменных власть уничтожает
И грешных низвергает в ров.
Начните ж Бога вы, начните,
О горды познавать умы!
И в похвалы Ему спешите
Устроить гусли и псалмы.
Он, небо мраком облекая,
Готовит в тучах дождь браздам;
Росою горы проникая,
Изводит злак на службу нам;
Дает зверям и птицам пищу,
И насекомым и червям:
Так рубище дарует нищу,
Как диадиму и царям.
Не конских крепких мышц желает
Не к мужеству благоволит;
Но на Него кто уповает,
Он любящих Его хранит.
Фельдмаршалу графу Александру Васильевичу
Суворову-Рымшжскому на пребывание его
в таврическом дворце 1795 года
Когда увидит кто, что в царском пышном доме
По звучном громе Марс почиет на соломе*,
Что шлем его и меч хоть в лаврах зеленеют,
Но гордость с роскошью повержены у ног,
И доблести затмить лучи богатств не смеют, —
Не всяк ли скажет тут, что браней страшный бог.
Плоть Эпиктетову прияв**, преобразился,
Чтоб мужества пример, воздержности подать,
Как внешних супостат, как внутренних сражать?
Суворов! страсти кто смирить свои решился,
Легко тому стража и царства покорить,
Друзей и недругов себя заставить чтить.
*Приехав из Варшавы в Петербург в декабре 1795 года,
Суворов жил в Таврическом дворце, где по своей привычке
спал на соломе.
**Плоть Эпиктетову прияв… — то есть уподобившись Эпиктету.
Какое гордое творенье,
Хвост пышно расширяя свой,
Черно-зелены в искрах перья
Со рассыпною бахромой
Позадь чешуйной груди кажет,
Как некий круглый, дивный щит?
Лазурно-сизы-бирюзовы
На каждого конце пера,
Тенисты круги, волны новы
Струиста злата и сребра:
Наклонит — изумруды блещут!
Повернет — яхонты горят!
Не то ли славный царь пернатый?
Не то ли райска птица Жар,
Которой столь убор богатый
Приводит в удивленье тварь?
Где ступит — радуги играют!
Где станет — там лучи вокруг!
Конечно, сила и паренье
Орлиные в ее крылах,
Глас трубный, лебедино пенье
В ее пресладостных устах;
А пеликана добродетель
В ее и сердце и душе!
Но что за чудное явленье?
Я слышу некий странный визг!
Сей Феникс опустил вдруг перья,
Увидя гнусность ног своих.—
О пышность! как ты ослепляешь!
И барин без ума — павлин.
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.
Тише, тише, ветры, вейте,
Благовонием дыша;
Пурпуровым златом рдейте,
Воды, долы! — и душа,
Спящая в лесах зеленых,
Гласов, эхов сокровенных,
Пробудися светлым днем:
Встань ты выше, выше холм!
В лучезарной колеснице
От востока Феб идет;
Вниз с рамен по багрянице
В кудрях золото течет;
А от лиры сладкострунной
Божий тихий глас перунной
Так реками в дол падет,
Как с небес лазурных свет.
Утренней зари прекрасной,
Дней веселых светлый царь!
Ты, который дланью властной
Сыплешь свет и жизнь на тварь,
Правя легкими вожжами,
Искрометными конями
Обтекаешь мир кругом,
Стань пред нас своим лицом!
Воссияй в твоей короне,
Дав луне и лику звезд,
На твоем отдельном троне,
Твой лучистый, милый свет!
Стань скорей пред жадны взоры,
Да поют и наши хоры
Радостных отца сынов
Славу, счастье и любовь!
Что начать во утешенье
Без возлюбленной моей?
Сердце! бодрствуй в сокрушенье,
Я увижусь скоро с ней;
Мне любезная предстанет
В прежней нежности своей,
И внимать, как прежде, станет
Нежности она моей.
Сколько будет разговоров!
Сколько радостей прямых!
Сколько милых, сладких взоров,
Лучше и утех самих!
Укротися же, стихия,
Подстелися, путь, стопам;
Для жены моей младыя
Должно быть послушным вам.
Так, свирепыми волнами
Сколько с нею ни делюсь,
Им не век шуметь со льдами, —
С нею вечен мой союз.
Не страшился 6 я ввергаться
В волны яры для нея,
Но навеки с ней расстаться, —
Жизнь мне дорога моя.
Жизнь утехи и покою!
Возвратись опять ко мне;
Жить с толь милою женою
Рай во всякой стороне;
Там веселия сердечны,
Сладки, нежны чувствы там;
Там блаженствы бесконечны,
Лишь приличные богам.