Небо бледно-голубое,
Звезды трепетно мерцают,
Тучки бледною толпою,
Точно призраки, мелькают.
Спит в тумане бледном поле.
Мглой задернулися дали.
Внемля горькой, горькой боли,
Сердце ноет от печали.
Грустная, бледная тень,
Тесный, извилистый путь,
Скучный и пасмурный день, —
Сердце, о воле забудь!
Бледен, тоскующий, ты,
Дышит томительно грудь,
Робки и трудны мечты, —
Сердце, о счастьи забудь!
В доме шатки половицы,
В небе блещет яркий диск.
Докучает голос птицы.
Скучно-звонкий визг и писк.
Глаз не зорок и не меток,
Душен телу вечный плен.
Кто же хочет этих клеток,
Этих окон, этих стен?
Лес и в наши дни, как прежде,
Тайны вещие хранит.
Та же песня в глубине
Летом солнечным поется.
Леший кружит и обходит
Там и нынче, как и встарь.
Лес не все, что́ знает, скажет,
Тайну вещую храня.
Все зеленее и светлее,
Все ближе счастье и тепло.
К чему же ненависть и зло!
Все зеленее и светлее,
И откровенней, и нежнее
Через вагонное стекло.
Все зеленее и светлее,
Все ближе счастье и тепло.
Прачка с длинною косою,
Хочет быть царицей мира
И венчаться в блеске пира?
Прачка с длинною косою,
С бриллиантовой росою
Хороша ль тебе порфира?
Прачка с длинною косою,
Хочешь быть царицей мира?
И сердце склонялось ко сну,
И тени мои вырастали,
И снова меня в тишину
Погружали,
А поезд на рельсах гремел.
Мечтал я лесами и нивой,
И небом над миром висел
Я, счастливый.
Веет ветер мне навстречу,
Вещий, вечный чародей.
Он быстрее лошадей
Веет, светлый, мне навстречу.
Что ж ему противоречу
Тусклой жизнью площадей?
Веет ветер мне навстречу,
Вековечный чародей.
По узким улицам гремит
Разбито-гулкая коляска.
Какая трепетная ласка
По узким улицам гремит!
Куда летит, куда спешит
В пыли влекущаяся сказка?
По узким улицам гремит
Разбито-гулкая коляска.
Просыпаться утром рано,
Слушать пенье петуха,
Позабыть, что жизнь лиха.
Пробудившись утром рано,
В час холодного тумана,
День промедлить без греха
И опять проснуться рано
Под оранье петуха.
Горький о́цет одиночества
В Ночь Пасхальную я пью.
Стародавние пророчества
Пеленают жизнь мою:
Ты ходил, куда хотелося,
Жди, куда тебя сведут.
Тело муки натерпелося,
Скоро в яму сволокут.
Печальный дар анахорета, —
С гробниц увядшие цветы, —
Уединенного поэта
Неразделенные мечты.
Иных сокровищ не имею,
И никогда не соберу.
Судьбе противиться не смею,
Аскетом нищим и умру.
Знаю я, — во всей вселенной
Нет иного бытия.
Все, что плачет и смеется,
Все и всюду я.
Оттого и отдается
Больно так в душе моей
Все, что слезы вызывает
На глаза людей.
Трепещет сердце опять.
Бледная поднялась заря, —
Бедная! Пришла встречать
Злого, золотого царя.
Встал и пламенем лучей
Опалил, умертвил ее.
Ропщет и плачет ручей, —
Усталое сердце мое.
В смуте этих темных дней
Много есть нелепого,
Но не знаю я глупей
Назначенья Трепова.
Надо мозг свой залепить
Целым фунтом клейстера,
Чтобы к власти допустить
Подлеца-полицеймейстера!
Над красавицею Сеной
Еду я по Malaquaи.
Сердце так же веселится,
Как на милой на Оке,
Позабыв о темном плене,
О скитальческой тоске.
Пылью легкою дымятся
Quaиs Voltaиrе еt Malaquaи.
«Среди блеска ночного,
О луна,
Отчего же ты снова
Так бледна?» —
«Обтекаю я землю
По ночам,
Но сердец не подемлю
К небесам!»
Пусть, кто хочет, веселится
В установленные дни,
И смеется, и дивится
На потешные огни.
Безотчетному веселью
Я души не отдаю, —
И вернусь я рано в келью
Бедную мою.
Ризой бледно-голубою
Твердь ложится над землею,
Звезды трепетно мерцают,
Тучи бледною толпою,
Точно призраки, мелькают,
В бледной мгле почили дали, —
И на всем печать печали.
Божественной комедии
Давно прошла пора.
Промотано наследие
Злодейства и добра.
Все некогда великое
Рассыпалося в пыль,
И смотрит племя дикое
На чертов водевиль.
Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой,
Как моря седого
Прибой.
Из тьмы вырастая,
Мелькает и вновь уничтожиться в ней
Торопится стая
Теней.
Ночь настала рано.
Рано, рано спать,—
Но кого ж распять,
Чтоб наставший рано
Мрак живая рана
Стала колебать?
Ночь настала рано.
Рано, рано спать.
Оскверняешь ложью
Ты простор полей,
Называешь Божью
Землю ты своей.
Даже гор уступы
Осквернил хулой.
О, какой ты глупый!
О, какой ты злой!
Мы людей не продаем
За наличные,
Но мы цепи им куем,
Все приличные, —
И не сами, а нужда, —
Цепи прочные,
Ну а сами мы всегда
Непорочные.