Заря-заряница,
Небесная царица
Мать Пресвятая Богородица
По всей земле ходила,
Все грады посещала,
В одно село пришла, —
Все рученьки обила,
Под окнами стучала, —
Приюта не нашла.
Ее от окон гнали,
Грумант покрыт стеклянной шапкой.
Под этой шапкой так тепло,
Что у девицы, очень зябкой,
Давно смущение прошло.
Что ей громады ледяные
И внешний ветер и мороз!
Ведь стекла отразят сплошные
Разгул неистовых угроз.
Змея один лишь раз ужалит,
И умирает человек,
Но словом враг его не валит,
Хотя б и сердце им рассек.
О ты, убийственное слово!
Как много зла ты нам несешь!
Как ты принять всегда готово
Под свой покров земную ложь!
Господь прославит небо, и небо — благость Божью, но чем же ты живешь?
Смотри, — леса и травы, и звери в темном лесе, все знают свой предел,
И кто в широком мире, как ты, как ты, ничтожный, бежит от Божьих стрел?
Господь ликует в небе, все небо — Божья слава, но чем же ты живешь?
Отвергнул ты источник, и к устью не стремишься, и все, что́ скажешь — ложь.
Ты даже сам с собою в часы ночных раздумий бессилен и несмел.
Все небо — Божья слава, весь мир — свидетель Бога, но чем же ты живешь?
Учись у Божьих птичек, узнай свою свободу, стремленье и предел.
Пой по-своему, пичужка,
И не бойся никого.
Жизнь — веселая игрушка,
И не стоит ничего.
Что бояться? Зачарует
Змей, таящийся в лесу, —
Или запах твой взволнует
Кровожадную лису, —
Грустен иду по дороге пустынной
Вслед за вечернею тенью, угрюмой и длинной.
Сумрачный город остался за мною
С чахлою жизнью его и с его суетою.
Пусты просторы, томительно-жестки.
Никнут ветвями во сне непробудном березки.
Грустны вокруг меня сжатые нивы.
Не стремися в тот город, где царит Женевьева.
Госпожа Женевьева беспощадна во гневе.
Ей не скажешь спасибо, госпоже Женевьеве,
Не похвалишь тот город, где царит Женевьева,
Непреклонная, злая, но прекрасная дева,
Что мечтает жестоко о кровавом посеве.
Не стремися в тот город, где царит Женевьева.
Госпожа Женевьева беспощадна во гневе.
Мне так и надо жить, безумно и вульгарно,
Дни коротать в труде и ночи в кабаке,
Встречать немой рассвет тоскливо и угарно,
И сочинять стихи о смерти, о тоске.
Мне так и надо жить. Мучительную долю
Гореть в страстном огне и выть на колесе
Я выбрал сам. Убил я царственную волю,
В отравах утопил я все отрады, все.
Лежали груды мха на берегу морском,
Обрезки рыжих кос напоминая цветом.
Белели гребни волн, и радостным приветом
Гудел их шумный хор в веселии морском.
Легко рассыпанным береговым песком
Еще мы раз прошли, обрадованны светом,
Вдыхая соль волны в дыхании морском,
Любуясь этих мхов забавно рыжим цветом.
Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни
Девчонка шустрая и брату говорит:
«Упитанных тельцов пускай зарежут сотни,
Все блудный сын пожрет, и все ж не станет сыт».
И точно, — расточил отцовское наследство,
И вновь остался нищ, и взялся он за нож.
Ему осталося одно лишь только средство:
Грабеж.
...Рукоятью в землю утвердивши меч,
Он решился грудью на клинок налечь,
Ратной неудачи искупить позор, —
И перед кончиной горд был ясный взор.
Пораженьем кончен мой неравный бой
С жизнью неудачной, с грозною судьбой, —
Мне бы тоже надо навсегда заснуть,
Да пронзить мне страшно трепетную грудь.
Твоих немых угроз, суровая природа,
Никак я не пойму.
От чахлой жизни жду блаженного отхода
К покою твоему,
И каждый день меня к могиле приближает,
Я каждой ночи рад, —
Но душу робкую бессмысленно пугает
Твой неподвижный взгляд.
Нa закат, на зарю
Долго, долго смотрю.
Слышу, кровь моя бьется
И в заре отдается.
Как-то весело мне,
Что и я весь в огне.
Это — кровь моя тает,
Права змея, когда шипит и жалится, —
В ней горькое кипение отрав,
Но если человек печалится,
Поймите, люди, он не прав.
В нем сердце верное поет так сладостно,
Горячую по жилам гонит кровь.
Ему смотреть светло и радостно
На жизнь, на счастье, на любовь.
Туман и дождь. Тяжелый караван
Лохматых туч влачится в небе мглистом.
Лесною гарью воздух горько пьян,
И сладость есть в дыхании смолистом,
И радость есть в уюте прочных стен,
И есть мечта, цветущая стихами.
Печальный час, и ты благословен
Любовью, сладкой памятью и снами.
Сплетеньем роз венчайте милых жен,
Но дев терзайте чаще и больнее,
Чтоб девы были строже и сильнее.
Сплетеньем роз венчайте милых жен, —
Трудами их союз наш освящен,
А девы волн лукавей и вольнее.
Сплетеньем роз венчайте милых жен,
А дев терзайте чаще и больнее.
«Отчего у тебя утомленные руки?»
«Я швеею прилежной была,
Я сшила много саванов разлуки,
И вот к Тебе я ушла». —
«Отчего у тебя запыленные ноги?»
«Я ходила по горам, по долам,
Но нигде к Тебе не нашла дороги.
Пожалей, проводи меня сам».
Весенние воды, что девичьи сны:
В себе отражая улыбки весны,
Шумят и сверкают на солнце оне
И шепчут: «Спасибо весне!»
Осенние воды — предсмертные сны:
С печальным журчаньем, всегда холодны,
По вязкой земле, напоенной дождем,
Текут они мутным ручьем.
К безвестным, дивным достиженьям
Стремлюсь я в дали, юно-смел.
К планетам чуждым я доспел,
Стремясь к безвестным достиженьям.
Сверканьем, страстью и стремленьем
Воспламеню я мой удел.
К безвестным, дивным достиженьям
Стремлюсь я в дали, юно-смел.
Утонул я в горной речке,
Захлебнулся мутною водой,
Захлестнулся жаркою рудой.
Утонул я в горной речке,
Над которою овечки
Резво щиплют вереск молодой.
Утонул я в горной речке,
Захлебнулся мутною водой.
Он изнемог под тяжестью креста,
И пал со стоном на колени, —
Но вновь сомкнулися пречистые уста,
И не роняли пени,
Бездушная толпа теснилася кругом,
Ругаяся его страдальческому лику,
И молча он, склоненный под крестом,
Внимал их бешеному крику.
Милая мать, ты — Мадонна,
А твой сын — младенец Христос.
Учи его умирать без стона,
Учи его страдать без слез.
Больше ничего от тебя не надо,
Его судьбы ты никогда не поймешь.
Завидишь сени Гефсиманского сада, —
Сама вонзи себе в сердце нож.
И молчаньем мы скажем друг другу,
И мерцаньем мечтательных глаз,
Что пришли мы к заветному кругу,
Где любовь перед нами зажглась.
На заветной черте застоялись,
Не боялись и ждали конца,
И дрожащие руки сплетались,
И печалью горели сердца.
Когда приходит в час внезапный
Любовь безумная, как сон,
Кто спросит: «Был ли сон желанный?
Не поиграть ли нам в серсо?»
Не поворотишь колесо
Времен назад к стране туманной,
Где сон над жизнью вознесен,
Над жизнью милой и внезапной.
Все минувшее забыто,
И мечта, как старый Репосчет,
Ожиданьям и надеждам
Человечий образ придает.
Изукрашены чертоги,
Дышит смех в торжественных садах,
Люди светлые проходят,
И горит веселость в их глазах.