Близ мест, где царствует Венеция златая,
Один, ночной гребец, гондолой управляя,
При свете Веспера по взморию плывет,
Ринальда, Годфреда, Эрминию поет.
Он любит песнь свою, поет он для забавы,
Без дальных умыслов; не ведает ни славы,
Ни страха, ни надежд, и, тихой музы полн,
Умеет услаждать свой путь над бездной волн.
На море жизненном, где бури так жестоко
Преследуют во мгле мой парус одинокий,
Как он, без отзыва утешно я пою
И тайные стихи обдумывать люблю.
<1827>
Перевод:
У берегов, где Венеция царит над морем,
ночной гондольер с возвращением Веспера
легким веслом ударяет успокоенную волну,
воспевает Рено, Танкреда и прекрасную Эрминию,
[как он] любит свои песни, поет без желаний,
без славы, без замыслов, не боясь будущего;
он поет и, преисполненный бога, который тихо вдохновляет его,
умеет по крайней мере увеселять свой путь над бездной.
Как он, я нахожу удовольствие петь без отклика,
и неведомые стихи, которые я люблю обдумывать,
смягчают для меня жизненный путь,
на котором мой парус преследуют столько Аквилонов.
Неизданные стихи Андрея Шенье.
О, что сбылось с тобой, невеста молодая?
Увы! погибла ты, о радости мечтая!
Она уже в тот край несется кораблем,
Где ждет ее любовь с ей милым женихом;
Где, песен свадебных услыша хоры,
Он встретил бы ее пленительные взоры.
Заботливой рукой под ключ положено
В узорных кружевах ночное полотно,
И дивный аромат для локонов небрежных,
И радужный жемчу́г для персей белоснежных.
В раздумье сладостном и негой смущена,
Прелестная стоит на палубе одна,
Пленяясь ярких волн блестящей синевою
И полуночных звезд таинственной красою;
Но вихрь вдруг налетел и, вьяся в пеленах,
Схватил ее, помчал, — она уже в волнах!
Она уже в волнах, невеста молодая!
Уж над прекрасною шумит волна морская!
Один лишь тихий стон был вестью роковой
О жалкой участи любви ее земной;
И волны подняли, клубяся, вой унылый
Над раннею ее холодною могилой.
Увы! желанных дней прекрасной не видать!
Невеста!.. жениху тебя уж не встречать!
Утратил он с тобой любви своей надежду.
Не наряжалась ты во брачную одежду,
Не билась грудь твоя под светлым жемчуго́м,
И — не украсила ты локоны венцом.
Багровый гаснет день; толпится за оградой
Вернувшихся телиц недоеное стадо.
Им в ясли сочная навалена трава,
И ждут они, жуя, пока ты, рукава
По локоть засучив и волосы откинув,
Готовишь звонкий ряд расписанных кувшинов.
Беспечно на тебя ленивые глядят,
Лишь красно-бурой той, заметь, неласков взгляд;
В глазах ее давно сокрытая есть злоба,
Недаром от других она паслась особо;
Но если вместе мы к строптивой подойдем
И ноги сильные опутаем ремнем,
Мы покорим ее, и под твоей рукою
Польется молоко журчащею струею.
<Осень 1856>
Люблю тебя, Хромис, иди поскорей;
Я повсюду слыву красотою моей:
Бела, как Диана, легка<,> как она,
Величава осанкой и так же стройна;
И если со стадом иду я вечор,
Выступая надменно, потупя свой взор,
То все пастухи, не замечены мной,
Провожая очами, твердят меж собой:
Не смертная то; как прекрасна она!
Как богиня горда, и мила, и стройна!..
Неэра! себя не вверяй ты волнам:
Ах, и вправду ты будешь богинею там!
И в бурю взывать уж сам-друг наконец
Галатею с Неэрою будет пловец!
Любовью страстною горит во мне душа.
Приди ко мне, Хромис, взгляни — я хороша:
И прелестью лица и легкостию стана
Равняться я могу с воздушною Дианой.
Нередко селянин, вечернею порой,
Случайно где-нибудь увидевшись со мной,
Бывает поражен какою-то святыней,
И я ему кажусь не смертной, а богиней...
Он шепчет издали: «Неэра, подожди,
На взморье синее купаться не ходи,
Пловцы, увидевши твое чело и шею,
Сочтут, красавица, тебя за Галатею».
Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна!
О юноша, тебя я полюбила страстно!
Диане равная, когда, в закате дня,
Я шла, потупя взор, с восторгом на меня
Глядели пастухи, друг друга вопрошая:
«То смертная ль идет иль дева неземная?
Неэра, не вверяй себя морским волнам,
Не то богинею ты станешь, и пловцам
Придется в бурю звать, к стерну теряя веру,
Фетиду белую и белую Неэру!»
<Осень 1856>
Амур взялся за плуг — и, земледелец новый,
Запряг в ярмо волов, на них взял бич суровый,
И, чуть лишь свежая бразда проведена,
Он, щедрою рукой кидая семена,
Властительно кричит к Юпитеру: «Послушай!
Не порти жатву мне ни влагою, ни сушей!
Не то — с Европой вновь явлюсь я, мститель твой,
И вновь ты склонишься мычащей головой!»
Крылатый бог любви, склоняся над сохой,
Оратаем идет за взрезанной браздой;
Впряженные тельцы его послушны воле;
Прилежною рукой он засевает поле
И, дерзкий взгляд подняв, к властителю небес
Взывает: «Жатву ты блюди мою, Зевес!
Не то, к Европе страсть опять в тебе волнуя,
В ярмо твою главу мычащую нагну я!»
<Осень 1856>
Супруг блудливых коз, нечистый и кичливый,
Узрев, что к ним сатир подкрался похотливый,
И чуя в нем себе опасного врага,
Вздыбяся, изловчил ревнивые рога.
Сатир склоняет лоб — и стук их ярой встречи
Зефиры по лесам, смеясь, несут далече.
<Осень 1856>
Вот он, низийский бог, смиритель диких стран,
Со взглядом девственным и гроздием венчан,
Влекомый желтым львом и барсом многоцветным,
Обратный держит путь к садам своим заветным!
<Осень 1856>