Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх
И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
Я королем был избран всенародно,
Но это все равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны…
Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданных и очень устаю.
Как вам моя понравилась столица?
Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты
Как будто я встречал, имен еще не зная,
Вас где-то, там, давно…
Ах, Маша, это ты?
О милая моя, родная, дорогая!
Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!
И Коля… здравствуй, милый брат!
Вы не поверите, как хорошо мне с вами,
Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари?
Как ты осунулась… страдаешь все глазами?
Садись ко мне поближе, говори,
Что наша Оля? Все растет? Здорова?
О, Господи! Что дал бы я, чтоб снова
Расцеловать ее, прижать к моей груди…
Ты приведешь ее?… Нет, нет, не приводи!
Расплачется, пожалуй, не узнает,
Как, помнишь, было раз… А ты теперь о чем
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом
Я стал совсем, и доктор уверяет,
Что это легкий рецидив,
Что скоро все пройдет, что нужно лишь терпенье…
О да, я терпелив, я очень терпелив,
Но все-таки… за что? В чем наше преступленье?…
Что дед мой болен был, что болен был отец,
Что этим призраком меня пугали с детства, —
Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
Не получить проклятого наследства!…
Так много лет прошло, и жили мы с тобой
Так дружно, хорошо, и все нам улыбалось…
Как это началось? Да, летом, в сильный зной,
Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось…
Да, васильки, васильки…
Много мелькало их в поле…
Помнишь, до самой реки
Мы их сбирали для Оли.
Олечка бросит цветок
В реку, головку наклонит…
«Папа, — кричит, — василек
Мой поплывет, не утонет?!»
Я ее на́ руки брал,
В глазки смотрел голубые,
Ножки ее целовал,
Бледные ножки, худые.
Как эти дни далеки…
Долго ль томиться я буду?
Все васильки, васильки,
Красные, желтые всюду…
Видишь, торчат на стене,
Слышишь, сбегают по крыше,
Вот подползают ко мне,
Лезут все выше и выше…
Слышишь, смеются они…
Боже, за что эти муки?
Маша, спаси, отгони,
Крепче сожми мои руки!
Поздно! Вошли, ворвались,
Стали стеной между нами,
В голову так и впились,
Колют ее лепестками.
Рвется вся грудь от тоски…
Боже! куда мне деваться?
Все васильки, васильки…
Как они смеют смеяться?
Однако что же вы сидите предо мной?
Как смеете смотреть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но все же я король, и я расправлюсь с вами!
Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме!
Для этого меня безумным вы признали…
Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты — ты брат ее… Что, взяли?
Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена.
Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни?
Что делать, милая, недаром вся страна
Давно уж требует твоей позорной казни!
Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор
И благости пример подам родному краю.
Я не за казни, нет, все эти казни — вздор.
Я взвешу, посмотрю, подумаю… не знаю…
Эй, стража, люди, кто-нибудь!
Гони их в шею всех, мне надо
Быть одному… Вперед же не забудь:
Сюда никто не входит без доклада.
По Руси великой, без конца, без края,
Тянется дорожка, узкая, кривая,
Чрез леса да реки, по лугам, по нивам,
Все бежит куда-то шагом торопливым.
И чудес, хоть мало встретишь той дорогой,
Но мне мил и близок вид ее убогой.
Утро ли займется на́ небе румяном,
Вся она росою блещет под туманом,
Ветерок разносит из поляны сонной
Скошенного сена запах благовонный;
Все молчит, все дремлет, — в утреннем покое
Только ржи мелькает море золотое,
И, куда ни глянешь освеженным взором,
Отовсюду веет тишью да простором.
На гору ль везжаешь — за горой селенье
С церковью зеленой видно в отдаленье.
Ни садов, ни речки; в роще невысокой
Липа да орешник разрослись широко,
А вдали, над прудом, высится плотина…
Бедная картина! Милая картина!..
Вот навстречу бодро мужичок шагает,
С диким воплем стадо путь перебегает.
Жарко… День, краснея, всходит понемногу…
Скоро на большую выедем дорогу.
Там стоят ракиты, по порядку, чинно,
Тянутся обозы вереницей длинной,
Из столиц идет там всякая новинка…
Там ты и заглохнешь, русская тропинка!
По Руси великой, без конца, без края,
Тянется дорожка, узкая, кривая.
На большую сехал — впереди застава,
Сзади — пыль да версты… Смотришь, а направо
Снова вьется путь мой лентою узорной,
Тот же прихотливый, тот же непокорный!
6 июля 1858, <1886>
Павлодар
строка 3:
Чрез леса да реки, по степям, по нивам,
строки 13—14:
Да куда ни глянешь освеженным взором,
Отовсюду веет тишью и простором
строка 16:
С церковью зеленой видно в отдаленьи.
между строк 16 и 17 вставка:
Вот и деревенька, барский дом повыше…
Покосились набок сломанные крыши.
между строк 20 и 21 вставка:
Уж с серпами в поле шумно и́дут жницы,
Между лип немолчно распевают птицы,
строка 21:
За клячонкой жалкой мужичок шагает,
строки 25—27:
Там скрипят обозы, там стоят ракиты.
Из краев заморских к нам тропой пробитой
Там идет крикливо всякая новинка…
Опять весна! Опять какой-то гений
Мне шепчет незнакомые слова,
И сердце жаждет новых песнопений,
И в забытьи кружится голова.
Опять кругом зазеленели нивы,
Черемуха цветет, блестит роса,
И над землей, светлы и горделивы,
Как купол храма, блещут небеса.
Но этой жизни мне теперь уж мало,
Душа моя тоской отравлена...
Не так она являлась мне, бывало,
Красавица, волшебница-весна!
Сперва ребенка языку природы
Она, смеясь, учила в тишине,
И для меня сбирала хороводы,
И первый стих нашептывала мне.
Потом, когда с тревогой непонятной
Зажглася в сердце отрока любовь,
Она пришла и речью благодатной
Живила сны и волновала кровь:
Свидания влюбленным назначала,
Ждала, томилась с нами заодно,
Мелодией по клавишам звучала,
Врывалася в раскрытое окно.
Теперь на жизнь гляжу я оком мужа,
И к сердцу моему, как в дверь тюрьмы,
Уж начала подкрадываться стужа,
Печальная предвестница зимы...
Проходят дни без страсти и без дела,
И чья-то тень глядит из-за угла...
Что ж, неужели юность улетела?
Ужели жизнь прошла и отцвела?
Погибну ль я в борьбе святой и честной
Иль просто так умру в обятьях сна,-
Явися мне в моей могиле тесной,
Красавица, волшебница-весна!
Покрой меня травой и свежим дерном,
Как прежде, разукрась свои черты,
И над моим забытым трупом черным
Рассыпь свои любимые цветы!..
Еще свежа твоя могила,
Еще и вьюга с высоты
Ни разу снегом не покрыла
Ее поблекшие цветы;
Но я устал от жизни этой,
И безотрадной и тупой,
Твоим дыханьем не согретой,
С твоими днями не слитой.
Увы! ребенок ослепленный,
Иного я от жизни ждал:
В тумане берег отдаленный
Мне так приветливо сиял.
Я думал: счастья, страсти шумной
Мне много будет на пути…
И, Боже! как хотел, безумный,
Я в дверь закрытую войти!
И я поплыл… Но что я видел
На том желанном берегу,
Как запылал, возненавидел, —
Пересказать я не могу.
И вот, с разбитою душою,
Мечту отбросивши свою,
Я перед дверью роковою
В недоумении стою.
Остановлюсь ли у дороги,
С пустой смешаюсь ли толпой,
Иль, не стерпев души тревоги,
Отважно кинусь я на бой?
В борьбе неравной юный воин,
В боях неопытный боец, —
Как ты, я буду ль тверд, спокоен,
Как ты, паду ли наконец?
О, где б твой дух, для нас незримый,
Теперь счастливый ни витал,
Услышь мой стих, мой труд любимый:
Я их от сердца оторвал!
А если нет тебя… О Боже!
К кому ж идти? Я здесь чужой…
Ты и теперь мне всех дороже
В могиле темной и немой.
Не плачь, мой певец одинокой,
Покуда кипит в тебе кровь.
Я знаю: коварно, жестоко
Тебя обманула любовь.
Я знаю: любовь незабвенна...
Но слушай: тебе я верна,
Моя красота неизменна,
Мне вечная юность дана!
Покроют ли небо туманы,
Приблизится ль осени час,
В далекие, теплые страны
Надолго я скроюсь от вас.
Как часто в томленьях недуга
Ты будешь меня призывать,
Ты ждать меня будешь как друга,
Как нежно любимую мать!
Приду я... На душу больную
Навею чудесные сны
И язвы легко уврачую
Твоей безрассудной весны!
Когда же по мелочи, скупо
Растратишь ты жизнь и — старик —
Начнешь равнодушно и тупо
Мой ласковый слушать язык, —
Тихонько, родными руками,
Я вежды твои опущу,
Твой гроб увенчаю цветами,
Твой темный приют посещу,
А там — под покровом могилы —
Умолкнут и стоны любви,
И смех, и кипевшие силы,
И скучные песни твои!
Далеко от тебя, о родина святая,
Уж целый год я жил в краях страны чужой
И часто о тебе грустил, воспоминая
Покой и счастие, минувшее с тобой.
И вот в стране зимы, болот, снегов глубоких,
Где, так же одинок, и я печалью жил,
Я сохранил в душе остаток чувств высоких,
К тебе всю прежнюю любовь я сохранил.
Теперь опять увижусь я с тобою,
В моей груди вновь запылает кровь,
Я примирюсь с своей судьбою,
И явится мне вдохновенье вновь!
Уж близко, близко... Все смотрю я вдаль,
С волнением чего-то ожидаю
И с каждою тропинкой вспоминаю
То радость смутную, то тихую печаль.
И вспоминаю я свои былые годы,
Как мирно здесь и счастливо я жил,
Как улыбался я всем красотам природы
И в дебрях с эхом говорил.
Уж скоро, скоро... Лошади бегут,
Ямщик летит, вполголос напевая,
и через несколько минут
Увижу я тебя, о родина святая!
Здравствуй, старое селенье,
Я знавал тебя давно.
Снова песни в отдаленьи,
И, как прежде, это пенье
На лугах повторено.
И широко за лугами
Лесом красится земля;
И зернистыми снопами
Скоро лягут под серпами
Отягченные поля.
Но, как зреющее поле,
Не цветут твои жнецы;
Но в ужасной дикой доле,
В сокрушительной неволе
Долго жили их отцы;
Но духовными плодами
Не блестит твоя земля;
Но горючими слезами,
Но кровавыми ручьями
Смочены твои поля.
Братья! Будьте же готовы,
Не смущайтесь - близок час:
Срок окончится суровый,
С ваших плеч спадут оковы,
Перегнившие на вас!
Будет полдень молчаливый,
Будет жаркая пора...
И тогда, в тот день счастливый,
Собирайте ваши нивы,
Пойте песни до утра!
О, тогда от умиленья
Встрепенуться вам черед!
О, тогда-то на селенье
Луч могучий просвещенья
С неба вольности блеснет!
О, удались навек, тяжелый дух сомненья,
О, не тревожь меня печалью старины;
Когда так пламенно природы обновленье
И так свежительно дыхание весны;
Когда так радостно над душными стенами,
Над снегом тающим, над пестрою толпой
Сверкают небеса горячими лучами,
Пророчат ласточки свободу и покой;
Когда во мне самом, тоски моей сильнее,
Теснят ее гурьбой веселые мечты,
Когда я чувствую, дрожа и пламенея,
Присутствие во всем знакомой красоты;
Когда мои глаза, обятые дремотой,
Навстречу тянутся к мелькнувшему лучу...
Когда мне хочется прижать к груди кого-то,
Когда не знаю я, кого обнять хочу;
Когда весь этот мир любви и наслажденья
С природой заодно так молод и хорош...
О, удались навек, тяжелый дух сомненья,
Печалью старою мне сердца не тревожь!
Затих утомительный говор людей,
Потухла свеча у постели моей,
Уж близок рассвет; мне не спится давно...
Болит мое сердце, устало оно.
Но кто же приник к изголовью со мной?
Ты ль это, мой призрак, мой ангел земной?
О, верь мне, тебя я люблю глубоко...
Как девственной груди дыханье легко,
Как светит и греет твой ласковый взгляд,
Как кротко в тиши твои речи звучат!
Ты руку мне жмешь - она жарче огня...
Ты долго и нежно целуешь меня...
Ты тихо уходишь... О, Боже! Постой...
Останься, мой ангел, останься со мной!
Ведь этих лобзаний, навеянных сном,
Ведь этого счастья не будет потом!
Ведь завтра опять ты мне бросишь едва
Холодные взгляды, пустые слова,
Ведь сердце опять запылает тоской...
Останься, мой ангел, мне сладко с тобой!
Мухи, как черные мысли, весь день не дают мне покою:
Жалят, жужжат и кружатся над бедной моей головою!
Сгонишь одну со щеки, а на глаз уж уселась другая,
Некуда спрятаться, всюду царит ненавистная стая,
Валится книга из рук, разговор упадает, бледнея…
Эх, кабы вечер придвинулся! Эх, кабы ночь поскорее!
Черные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покою:
Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою!
Только прогонишь одну, а уж в сердце впилася другая, —
Вся вспоминается жизнь, так бесплодно в мечтах прожитая!
Хочешь забыть, разлюбить, а все любишь сильней и больнее…
Эх! кабы ночь настоящая, вечная ночь поскорее!
Май на дворе… Началися посевы,
Пахарь поет за сохой…
Снова внемлю вам, родные напевы,
С той же глубокой тоской!
Но не одно гореванье тупое —
Плод бесконечных скорбей, —
Мне уже слышится что-то иное
В песнях отчизны моей.
Льются смелей заунывные звуки,
Полные сил молодых.
Многих годов пережитые муки
Грозно скопилися в них…
Так вот и кажется, с первым призывом
Грянут оне из оков
К вольным степям, к нескончаемым нивам,
В глубь необятных лесов.
Пусть тебя, Русь, одолели невзгоды,
Пусть ты — унынья страна…
Нет, я не верю, что песня свободы
Этим полям не дана!
Что так долго и жестоко
Не цвела ты, дочь Востока,
Гостья нашей стороны?
Пронеслись они, блистая,
Золотые ночи мая,
Золотые дни весны.
Знаешь, тут под тенью сонной
Ждал кого-то и, влюбленный,
Пел немолчно соловей;
Пел так тихо и так нежно,
Так глубоко безнадежно
Об изменнице своей!
Если б ты тогда явилась, —
Как бы чудно оживилась
Песня, полная тоской;
Как бы он, певец крылатый,
Наслаждением обятый,
Изнывал перед тобой!
Словно перлы дорогие,
На листы твои живые
Тихо б падала роса;
И сквозь сумрачные ели
Высоко б на вас глядели
Голубые небеса.
Проснулся я… В раскрытое окно
Повеяло прохладой и цветами;
Уж солнце ходит по небу давно,
А соловей не молкнет за кустами…
Я слушаю: так песнь его полна
Тоскливого и страстного желанья,
Так радостно проносится весна,
Что кажется, на что б еще страданье?
Но мне всю ночь ужасный снился сон,
Но дважды я все с той же грезой бился,
И каждый раз был стоном пробужден,
И после долго плакал и томился...
Мне тяжело. О нет, в немой ночи
Отраднее сносить такие грезы,
О, слишком жгут весенние лучи
Еще недавно высохшие слезы!
Хоть стих наш устарел, но преклони свой слух
И знай, что их уж нет, когда-то бодро певших,
Их песня замерла, и взор у них потух,
И перья выпали из рук окоченевших!
Но смерть не все взяла. Средь этих урн и плит
Неизгладимый след минувших дней таится:
Все струны порвались, но звук еще дрожит,
И жертвенник погас, но дым еще струится.
Конец 1860-х годов
Не говорите мне: «он умер». — Он живет!
Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает,
Пусть роза сорвана — она еще цветет.
Пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает!.
Опять я очнулся с природой!
И кажется, вновь надо мной
Все радостно грезит свободой,
Все веет и дышит весной.
Опять в безотчетном томленьи,
Усталый, предавшись труду,
Я дней без труда и волненья
С каким-то волнением жду.
И слышу, как жизнь молодая
Желания будит в крови,
Как сердце дрожит, изнывая
Тоской беспредметной любви...
Опять эти звуки былого,
И счастья ребяческий бред...
И все, что понятно без слова,
И все, чему имени нет.
Мне не жаль, что тобою я не был любим, —
Я любви недостоин твоей!
Мне не жаль, что теперь я разлукой томим, —
Я в разлуке люблю горячей;
Мне не жаль, что и на́лил и выпил я сам
Унижения чашу до дна,
Что к проклятьям моим, и к слезам, и к мольбам
Оставалася ты холодна;
Мне не жаль, что огонь, закипевший в крови,
Мое сердце сжигал и томил,
Но мне жаль, что когда-то я жил без любви,
Но мне жаль, что я мало любил!
О жизнь! Ты миг, но миг прекрасный,
Миг невозвратный, дорогой;
Равно счастливый и несчастный
Расстаться не хотят с тобой.
Ты миг, но данный нам от Бога
Не для того, чтобы роптать
На свой удел, свою дорогу
И дар бесценный проклинать.
Но чтобы жизнью наслаждаться,
Но чтобы ею дорожить,
Перед судьбой не преклоняться,
Молиться, веровать, любить.
10 августа 1853
Орел
Весенней ночи сумрак влажный
Струями льется предо мной,
И что-то шепчет гул протяжный
Над обновленною землей.
Зачем, о звезды, вы глядите
Сквозь эти мягкие струи?
О чем так громко вы журчите,
Неугомонные ручьи?
Вам долго слух без мысли внемлет,
К вам без тоски прикован взор...
И сладко грудь мою обемлет
Какой-то тающий простор.
Как стелется по ветру рожь золотая
Широкой волной,
Как пыль поднимается, путь застилая
Густою стеной!
Как грудь моя ноет тоской безымянной,
Мученьем былым…
О, если бы встретить мне друга нежданно
И плакать бы с ним!
Но горькие слезы я лью только с вами,
Пустые поля…
Сама ты горька и полита слезами,
Родная земля!
Ты нас покидаешь, пловец беспокойный,
Для дальней Камчатки, для Африки знойной…
Но нашему ты не завидуй покою:
Увы! над несчастной, померкшей страною
Склонилось так много тревоги и горя,
Что верная пристань — в бушующем море!
Там волны и звезды, — вверяйся их власти…
Здесь бури страшнее: здесь люди и страсти.