Тебе, мой брат новорождённый,
С улыбкой строю лирный глас,
С тобой, малютка мой любезный,
Для всех блестнул веселья час.
Расти счастливо, брат мой милый,
Под кровом Вышнего Творца,
На груди маменьки родимой,
В объятьях нежного отца.
Будь добр, чувствителен душою,
Велик и знатен простотою;
Когда же опытной ногою
На сцену света ты взойдёшь,
Любимцем ли слепой фортуны
Или, как я, полюбишь струны? —
Иль посох бедный понесёшь?
В чинах, советую, пред бедным
Богатством, славой не гордись,
Но с ним что есть (чем Бог послал) последним,
Как с братом ро́дным, поделись.
Когда ж, униженный судьбою
(Унижен будучи судьбою),
Ты будешь с посохом одним
(Довольствуйся куском одним),
Будь терпелив и твёрд душою
И в горе, с детской простотою,
Пой песни бедствиям своим,
Пой песни, скуку разгоняя,
Добро и мудрость прославляя,
Люби Творца, своих владык
И будь в ничтожестве велик.
«Как ты, моя
Красавица,
Лишилась вдруг
Двух молодцев.
Скажи же мне,
Как с первым ты
Рассталася —
Прощалася?» —
«Рассталась с ним
Я весело;
Прощалася —
Смеялася…
А он ко мне,
Бедняжечка,
Припал на грудь
Головушкой;
И долго так
Лежал, молчал;
Смочил платок
Горючими…
— Ну, бог с тобой, —
Промолвил мне.
Схватил коня,
Поехал в путь,
В чужих краях
Коротать век». —
«И ты над ним
Смеялася?
Его слезам
Не верила?
Скажи ж теперь,
Мудреная,
Как ты с другим
Прощалася?» —
«Другой не то…
Не плакал он,
Но и теперь
Все плачу я.
Ах, обнял он
Так холодно;
Так сухо речь
Повел со мной:
— Я еду вишь,
Ненадолго;
Еще с тобой
Увидимся
И доволи
Наплачемся. —
По сердцу ли
Такой привет?
Махнул рукой,
Не кланяясь,
В мое лицо
Не смотрючи,
Пустил коня —
И был таков». —
«Кто ж памятней
Останется
Душе твоей,
Красавица?» —
«Мне первого,
Конечно, жаль;
Но я люблю
Последнего».
Ворота тесовы
Растворилися,
На конях, на санях,
Гости въехали;
Им хозяин с женой
Низко кланялись,
Со двора повели
В светлу горенку.
Перед спасом святым
Гости молятся;
За дубовы столы,
За набранные,
На сосновых скамьях
Сели званые.
На столах кур, гусей
Много жареных,
Пирогов, ветчины
Блюда полные.
Бахромой, кисеёй
Принаряжена,
Молодая жена,
Чернобровая,
Обходила подруг
С поцелуями,
Разносила гостям
Чашу горькова;
Сам хозяин за ней
Брагой хмельною
Из ковшей вырезных
Родных подчует;
А хозяйская дочь
Мёдом сыченым
Обносила кругом
С лаской девичьей.
Гости пьют и едят,
Речи гуторят:
Про хлеба, про покос,
Про старинушку;
Как-то бог и господь
Хлеб уродит нам?
Как-то сено в степи
Будет зелено?
Гости пьют и едят,
Забавляются
От вечерней зари
До полуночи.
По селу петухи
Перекликнулись;
Призатих говор, шум
В темной горенке;
От ворот поворот
Виден по снегу.
Бывало, я в бурю,
В осеннюю ночь
Один среди поля —
Как сродник в гостях,
А нынче, а нынче
Едва я узрел
Знакомые церкви
Сияющий крест,
Вдруг чем-то, не знаю,
Сдавилася грудь
И в трепетном сердце
То пламень, то дрожь.
О чём же, о чём же
Пророчит душа?
Ах, это не просто,
Нет, это не так!
Домой подъезжая,
Я в думах судил…
Надвинувши шляпу,
Нагайкой махнул,
И конь мой спустился,
Как быстрый сайгак.
Вот прибыл — и вижу:
Родная семья
По-прежнему в тихом
Весельи. Но где
Мой благодетель,
Бесценный мой друг?
Он отбыл-надолго
В далёки края.
Недаром же конь мой
Споткнулся не раз,
Недаром же сердце
Вещало печаль…
Но долго ли в чуже
Ты будешь гостить?
Когда возвратишься
В родную страну?
Дождусь ли в уныньи
Тебя я назад?
Не знаю… Но верю,
И там меж чужих
Друзей не забудешь
Ты вечно своих.
Но может… Кто знает…
Боюсь говорить…
Небесная сила,
Помилуй, спаси!
С радости-веселья
Хмелем кудри вьются;
Ни с какой заботы
Они не секутся.
Их не гребень чешет —
Золотая доля,
Завивает в кольцы
Молодецка удаль.
Не родись богатым,
А родись кудрявым:
По щучьему веленью
Все тебе готово.
Чего душа хочет —
Из земли родится;
Со всех сторон прибыль
Ползет и валится.
Что шутя задумал —
Пошла шутка в дело;
А тряхнул кудрями —
В один миг поспело.
Не возьмут где лоском,
Возьмут кудри силой;
И что худо — смотришь,
По воде поплыло!
Любо жить на свете
Молодцу с кудрями,
Весело на белом
С черными бровями.
Вовремя да в пору
Медом речи льются;
И с утра до ночи
Песенки поются.
Про те речи-песни
Девушки все знают;
И о кудрях зиму
Ночь не спят, гадают.
Честь и слава кудрям!
Пусть их волос вьется;
С ними все на свете
Ловко удается!
Не под шапку горе
Голове кудрявой!
Разливайтесь песни!
Ходи, парень, браво!
Горит огнём и вечной мыслью солнце;
Осенены всё той же тайной думой,
Блистают звёзды в беспредельном небе;
И одинокий, молчаливый месяц
Глядит на нашу землю светлым оком.
В тьме ночи возникает мысль созданья;
Во свете дня она уже одета,
И крепнет в веяньи живой прохлады,
И спеет в неге теплоты и зноя.
Повсюду мысль одна, одна идея,
Она живёт и в пепле и в пожаре;
Она и там — в огне, в раскатах грома;
В сокрытой тьме бездонной глубины;
И там, в безмолвии лесов дремучих;
В прозрачном и плавучем царстве вод глубоких,
В их зеркале и в шумной битве волн;
И в тишине безмолвного кладбища;
На высях гор безлюдных и пустынных;
В печальном завываньи бурь и ветра;
В глубоком сне недвижимого камня;
В дыхании былинки молчаливой;
В полёте к облаку орлиных крылий;
В судьбе народов, царств, ума и чувств, всюду —
Она одна, царица бытия!
Рано в белый день
Вышло солнышко,
Горячо печет
Землю-матушку.Что-то грустное мне
Одной на поле,
Нет охоты жать
Колосистой ржи.Всю сожло меня
Поле жаркое,
Горит гормя всё
Лицо белое.Как седой туман,
Коса — на землю,
Пала на сердце
Грусть тяжелая.Отчего, скажи,
Мой любимый серп,
Не играешь ты
Красным солнушком? Не блистаешь ты
Чистым золотом,
Иглой аглицкой
Не щетинишься? Отчего, скажи,
Почернел ты весь,
Что коса моя,
В один жаркий день
Изогнулся ты? Али солнушко
Горячей огня
Разожгло тебя
И расправило? Али милый друг
На чужой степи
Косой вострою
Вырыл гроб себе? С Дона тихова
Не воротится,
С края дальнева
Не придет ко мне? Часто матушка
Замечала мне:
«Когда выглянет
Солнце из тучи, —То за ним как раз
Либо буре быть,
Либо дожжичку
Целый день иттить».Иль ко мне, младой,
Как к земле сырой,
Того жди, придет
Непогодушка
(Посвящена князю Владимиру Федоровичу Одоевскому)
Не смотря в лицо,
Она пела мне,
Как ревнивый муж
Бил жену свою.
А в окно луна
Тихо свет лила,
Сладострастных снов
Была ночь полна!
Лишь зеленый сад
Под горой чернел;
Мрачный образ к нам
Из него глядел.
Улыбаясь, он
Зуб о зуб стучал;
Жгучей искрою
Его глаз сверкал.
Вот он к нам идет,
Словно дуб большой…
И тот призрак был —
Ее муж лихой…
По костям моим
Пробежал мороз;
Сам не знаю как,
К полу я прирос.
Но лишь только он
Рукой за дверь взял,
Я схватился с ним —
И он мертвый пал.
«Что ж ты, милая,
Вся как лист дрожишь?
С детским ужасом
На него глядишь?
Уж не будет он
Караулить нас;
Не придет теперь
В полуночный час!..» —
«Ах, не то, чтоб я…
Ум мешается…
Всё два мужа мне
Представляются:
На полу один
Весь в крови лежит;
А другой — смотри —
Вон в саду стоит!..»
Не на радость, не на счастие,
Знать, с тобой мы, друг мой, встретились;
Знать, на горе горемычное
Так сжились мы, так слюбилися.
Жил один я, в одиночестве —
Холостая жизнь наскучила;
Полюбил тебя, безродную,
Полюбивши — весь измучился.
Где ты, время, где ты, времечко,
Как одно я только думывал:
Где ты, как с тобой увидеться,
Одним словом перемолвится.
Тогда было — иду, еду ли,
Ты всегда со мной, с ума нейдёшь;
На грудь полную ручкой белою
Ты во сне меня всю ночь зовёшь…
А теперь другая думушка
Грызёт сердце, крушит голову:
Как в чужом угле с тобой нам жить,
Как свою казну трудом нажить?
Но куда умом не кинуся —
Мои мысли врозь расходятся,
Без следа вдали теряются,
Чёрной тучей покрываются…
Погубить себя? — не хочется!
Разойтиться? — нету волюшки!
Обмануть, своею бедностью
Красоту сгубить? — жаль до смерти!
Обойми, поцелуй,
Приголубь, приласкай,
Ещё раз — поскорей —
Поцелуй горячей.
Что печально глядишь?
Что на сердце таишь?
Не тоскуй, не горюй,
Из очей слёз не лей;
Мне не надобно их,
Мне не нужно тоски…
Не на смерть я иду,
Не хоронишь меня.
На полгода всего
Мы расстаться должны;
Есть за Волгой село
На крутом берегу:
Там отец мой живёт,
Там родимая мать
Сына в гости зовёт;
Я поеду к отцу,
Поклонюся родной
И согласье возьму
Обвенчаться с тобой.
Мучит душу мою
Твой печальный убор,
Для чего ты в него
Нарядила себя?
Разрядись: уберись
В свой наряд голубой
И на плечи накинь
Шаль с каймой расписной;
Пусть пылает лицо,
Как поутру заря,
Пусть сияет любовь
На устах у тебя;
Как мне мило теперь
Любоваться тобой!
Как весна, хороша
Ты, невеста моя!
Обойми ж, поцелуй,
Приголубь, приласкай,
Ещё раз — поскорей —
Поцелуй горячей!
(Посвящаю Василию Петровичу Боткину)
В Александровской слободке
Пьют, гуляют молодцы,
Все опричники лихие,
Молодые чернецы.
Посреди их царь-святоша
В рясе бархатной сидит;
Тихо псальмы распевает,
В пол жезлом своим стучит.
Сам из кубка золотова
Вина, меду много пьет;
Поднимается, как туча
На всю слободу ревет:
«Враги царские не дремлют;
Я ж, как соня здесь живу…
На коней скорей садитесь,
Да поедемте в Москву!
Что за мед здесь, что за брага?
Опротивел хлеб сухой;
На московской на площадке
Мы сготовим пир другой!
Наедимся там досыта
Человечины сырой,
Перепьемся мы допьяна
Крови женской и мужской!
Бедный раб, я — царь наследный
Над моими над людьми:
На кого сурово взглянем —
Того скушаем с детьми!»
Царь-ханжа летит как вихорь,
С саранчою удальцов
Москву-матушку пилатить —
Кушать мясо и пить кровь!
Ну! тащися, сивка,
Пашней, десятиной,
Выбелим железо
О сырую землю.
Красавица зорька
В небе загорелась,
Из большого леса
Солнышко выходит.
Весело на пашне.
Ну, тащися, сивка!
Я сам-друг с тобою,
Слуга и хозяин.
Весело я лажу
Борону и соху,
Телегу готовлю,
Зерна насыпаю.
Весело гляжу я
На гумно из скирды,
Молочу и вею…
Ну! тащися, сивка!
Пашенку мы рано
С сивкою распашем,
Зернышку сготовим
Колыбель святую.
Его вспоит, вскормит
Мать-земля сырая;
Выйдет в поле травка —
Ну! тащися, сивка!
Выйдет в поле травка —
Вырастет и колос,
Станет спеть, рядиться
В золотые ткани.
Заблестит наш серп здесь,
Зазвенят здесь косы;
Сладок будет отдых
На снопах тяжелых!
Ну! тащися, сивка!
Накормлю досыта,
Напою водою,
Водой ключевою.
С тихою молитвой
Я вспашу, посею.
Уроди мне, боже,
Хлеб — мое богатство!
(Дума)
О чём шумит сосновый лес?
Какие в нём сокрыты думы?
Ужель в его холодном царстве
Затаена живая мысль?..
Коня скорей! Как сокол быстрый,
На нём весь лес изъезжу я.
Везде глубокий сон, шум ветра,
И дикая краса угрюмо спит…
Когда-нибудь его стихия
Рвалася землю всю покрыть,
Но, в сон невольно погрузившись,
В одном движении стоит.
Порой, во тьме пустынной ночи,
Былых веков живые тени
Из глубины его выходят —
И на людей наводят страх.
С приходом дня уходят тени,
Следов их нет; лишь на вершинах
Один туман, да в тёмной грусти
Ночь безрассветная лежит…
Какая ж тайна в диком лесе
Так безотчётно нас влечёт,
В забвенье погружает душу
И мысли новые рождает в ней?..
Ужели в нас дух вечной жизни
Так бессознательно живёт,
Что может лишь в пределах смерти
Своё величье сознавать?..
Убил я жизнь, искавши счастья,
Сгубил себя -а счастья нет;
Пойду к друзьям на пир старинный,
И заживу я с ними вновь.
«Против меня востали люди;
Судьба карает день и ночь;
На свете жить несносно, горько;
Страдальцу дайте отдохнуть».
Ответа нет. Друзья-счастливцы
На бедность холодно глядят;
Со мною встречи избегают
И «нету дома» говорят.
Как будто я, недобрый гость,
Пришел богатство их присвоить;
Печалью радость отравить,
Свое им горе навязать.
И вот дожил на старость лет,
Что не с кем слово перемолвить;
Сердечной скуки разделить,
Кому б «ночь добрую» сказать.
О ночь! приди хоть ты… Но с этой мыслью
Вся повесть прежних дней
Из глубины души выходит
И тенью страшною стоит.
И грусно мне смотреть
Весной на плуг зеленый,
На плод любимых яблонь
И на пожатый колос нив…20 октября 1838
(Дума)
Что ты значишь в этом мире,
Дух премудрый человека?
Как ты можешь кликнуть солнцу:
«Слушай, солнце! Стань, ни с места!
Чтоб ты в небе не ходило!
Чтоб на землю не светило!»
Выдь на берег, глянь на море —
Что ты можешь сделать морю,
Чтоб вода в нём охладела,
Чтобы камнем затвердела?
Чем, какою тайной силой
Шар вселенной остановишь,
Чтоб не шёл он, не кружился?..
Перестрой же всю природу!
Мир прекрасен… Ты не хочешь…
Нет, премудрый, ты не можешь!
Да, не можешь, раб пространства,
Лет и времени невольник.
Будь ты бездна сил, идей,
Сам собой наполни небо,
Будь ты (всё), один и всюду,
Будь ты Бог — и слово — дело!..
Но когда уж это (всё),
Бесконечно и одно,
Есть пред нами в ризе света, —
То другой уж власти нет…
Всё, что есть, — всё это Божье;
И премудрость наша — Божья.
Да! жизнь не то, что говорили
Мои мне книги и мечты;
Её недаром заклеймили
Печатью зла и суеты.
Сначала искренно встречая
И утро дня благословляя,
Я в мире всё благословлял…
Дитя! я ласки расточал,
Я простирал мои объятья
Ко всем с любовию, как братьям!
Пришла пора, узнал и я
Совсем не то, что прежде снилось,
Чем сердце юное пленилось,
О чём так сладко думал я…
Узнал родных, к родству холодных;
В друзьях — предателей притворных;
В толпах людей — толпы невежд;
Обманчивость земных надежд;
В обетах — лживые обманы;
В невинном взгляде — льстивый взор;
В умах возвышенных — туманы,
Надутой глупости позор…
Бог с ними! Я страну земную
С упрёком тайным разлюбил;
Душой постигнул жизнь другую,
В ту жизнь мечты переселил
И странствую без дальних нужд,
Земли жилец, земнова чужд.
Дюканж! ты чародей и милый и ужасный.
Твой Жорж, игрок несчастный,
Твоя Амалия, твой Варнер — стоят слез!
Но неужель артистам в честь ни слова?
Я был обворожен игрою Соколова:
Я видел Жоржа в нем — и жал меня мороз,
И сердце обмирало.
Я б сплел для той венок из роз…
Ах, нет! для ней и двух лавровых мало,
Кто не Амалией, а ангелом там был.
Но кто, но кто изобразил
Злодея Варнера — он, он меня смутил.
Я верить не хотел, что это лишь притворство:
Такие мины, вид, ехидность и проворство…
Неподражаемый, ты всех взбесил.
Я в ярости на Варнера забыл,
Что ты Канищев сам!
Ты перешел границы похвалам —
И, наконец, тебя бранили!
Но я люблю сей блеск таланта.
Назло злодеев ты играй
И омерзение к злодейству всем внушай,
Лишь сам противу зла будь тверже адаманта.
Сгустились тучи, ветер веет,
Дубрава темная шумит;
За вихрем вихрь крутясь летит,
И даль просторная чернеет.
Лишь там, в дали степи обширной,
Как тайный луч звезды призывной,
Зажженый тайною рукой,
Горит огонь во тьме ночной.
Усталый странник, запоздалый,
Один среди родных степей
Спешит к ночлегу поскорей,
И мчится конь под ним усталый.
Пред ним и блещет и горит
Огонь вдали сквозь полог черный.
Быть может, он его манит
Под кров родных уединенный.
Ему настанет счастья час,
Там встретит он свою отраду:
Родимый дружелюбный глас,
Там все его… Но мне погас
Тот огнь, что мне сулил награду;
К нему стремлюсь я всей душой,
Я с ним хотел здесь счастье встретить;
Но он мне на земле не светит!
И я как огнь во тьме ночьной,
Горюю в мире сиротой.
Ходит оклик по горам,
По долинам, по морям:
Едет белый русский царь,
Православный государь
Вдоль по царству-государству…
Русь шумит ему: «Ура!»
Ходит оклик по горам,
По долинам, по морям:
Свет-царица в путь идет —
Лаской жаловать народ…
Ей навстречу, на дорогу,
Русь валит, шумит: «Ура!»
Ходит оклик по горам,
По долинам, по морям:
Князь наследный, сын царя,
Дня румяная заря,
Едет Русь святую видеть…
Русь кипит, шумит: «Ура!»
Мысль народа, звук души,
Всероссийское «ура!»
Ты — во всем царю ответ;
Лучшей песни в мире нет.
Исполин, царю послушный
Все сомкнул в своем «ура!»
Это — пыл любви живой,
Сильной, вечной и святой
К коронованным главам;
Это — страх, гроза врагам;
Это — посвист богатырский —
Вот что русское «ура!»
(Посвящена князю П. А. Вяземскому)
Затрубили трубы бранные,
Собралася рать могучая,
Стала грудью против недруга —
За царя, за кров, за родину.
Ты прости теперь, отец и мать,
Ты прости теперь, мой милый друг,
Ты прости теперь, и степь и лес,
Дорогая жизнь, весь белый свет!
Гей, товарищ мой, железный штык!
Послужи ж ты мне по-старому:
Как служил ты при Суворове
Силачу-отцу, деду-воину.
Гей, сестра, ты сабля острая!
Попируем мы у недруга,
Погуляем, с ним потешимся,
Выпьем браги бусурманския!..
Уж тогда мне, добру молодцу,
Присудил бог сложить голову, —
Не на землю ж я сложу ее!
А сложить сложу — на груду тел…
Труба бранная, военная!
Что молчишь? Труби, дай волю мне:
В груди сердце богатырское
Закипело, расходилося!