Дума
В.А. Жуковскому
Глубокая вечность
Огласилась словом.
То слово — «да будет!»
«Ничто» воплотилось
В тьму ночи и свет;
Могучие силы
Сомкнуло в миры,
И чудной, прекрасной
Повеяло жизнью.
Земля красовалась
Роскошным эдемом,
И дух воплощенный —
Владетель земли —
С селом вечно юным,
Высоким и стройным,
С ответом свободы
И мысли во взоре,
На светлое небо
Как ангел глядел…
Свобода, свобода!..
Где ж рай твой веселый?
Следы твои страшны,
Отмечены кровью
На пестрой странице
Широкой земли!
И лютое горе
Ее залило,
Ту дивную землю,
Бесславную землю!..
Но слово «да будет!» —
То вечное слово
Не мимо идет:
В хаосе печали,
В полуночном мраке
Надземных судеб —
Божественной мыслью
На древе креста
Сияет и светит
Терновый венец…
И горькие слезы,
Раскаянья слезы,
На бледных ланитах
Земного царя
Зажглись упованьем
Высоким и светлым,
И дух вдохновляет
Мятежную душу,
И сладко ей горе,
Понятно ей горе:
Оно — искупленье
Прекрасного рая…
«Да будет!» — и было,
И видим — и будет…
Всегда — без конца.
Кто ж он, всемогуший?
И где обитает?..
Нет богу вопроса,
Нет меры ему!..
Мой друг, любовь нес съединяет,
А невозможность разлучает;
Иль на роду уж дано мне
Любить любезную во сне?
А наяву — в тоске, в мученьи
С тобою быть, подле сидеть
И лобызать тебя не сметь;
И в ожиданьи и в сомненьи
И дни и ночи проводить!..
Мы хочем время улучить,
Где можно б было мне прижаться
К трепещущей груди твоей,
На снег ланит, на огнь очей
Где б мог глядеть и любоваться.
Но, нет! Подглядливые очи
И тут и там, везде следят;
И днем, и в час глухой полночи
Они нас, друг мой, сторожат.
И как укрыться нам от взора
Недоброхотливых людей?
Как неизбежного дозора
Нам избежать во тьме ночей?
И как завистников тиранов
Иль отклонить, иль обмануть?
Какою силой талисманов
Их очи зоркие сомкнуть?
Но друг, пускай они глядят
На нас; за нами замечают,
Любить друг друга запрещают;
Пусть делают что, как хотят
Но мы друг другу верны оба
Любовь моя, твоя — до гроба!
То что они, что их дозор,
Что нам упрек, что нам позор?
Мы стерпим все: и хоть украдкой,
Хот мыслью, хоть надеждой сладкой
. . . . . . . . . . .
А все не запретят любить,
Земные радости делить.
Уж как гляну я на поле —
Поле чисто дрогнёт,
Нагустит свои туманы,
В них оденется на ночь.
Я из поля в лес дремучий:
Леший по лесу шумит;
Про любовь свою к русалке
С быстрой речкой говорит.
Крикну лесу, топну в берег —
Леший за гору уйдет;
С тихим трепетом русалка
В берегах своих уснет.
Я чрез реку, огородом,
Всю слободку обойду,
С темной полночью глухою
К дому барскому пийду.
Свистну… в тереме высоком
Вмиг растворится окно;
Под окном душа-девица
Дожидается давно.
«Скучно в тереме весною
Одинокой горевать;
То ли дело на просторе
Друга к сердцу прижимать!»
Поднимайся, туча-буря
С полуночною грозой!
Зашатайся, лес дремучий,
Страшным голосом завой —
Чтоб погони злой боярин
Вслед за нами не послал;
Чтоб я с милою до света
На Украйну прискакал.
Там всего у нас довольно;
Есть где будет отдохнуть.
От боярина сокроют,
Хату славную дадут.
Будем жить с тобой по-пански…
Эти люди — нам друзья;
Что душе твоей угодно,
Все добуду с ними я!
Будут платья дорогие,
Ожерелья с жемчугом!
Наряжайся, одевайся
Хоть парчою с серебром!
Давно, за суетой бессрочной,
К тебе я, милый, не писал
И в тихий край земли полночной
Докучных строк не посылал;
Давно на лире я для друга
В часы свободы и досуга
Сердечных чувств не изливал.
Теперь, освободясь душою
От беспрерывных бурь мирских
И от забот и дел моих,
Хочу порадовать игрою
Тебя, о милый друг! И ты,
Взамену хладной пустоты,
С улыбкой, дружеству пристойной,
Глас лиры тихой и нестройной
Прочтешь и скажешь про себя:
«Его трудов — виновник я!»
Так точно, друг, мечты младые,
И незавидливый фиал,
И чувств волненье ты впервые
Во мне, как ангел, разгадал,
Ты, помнишь, раз сказал: «Рассей
С души туман непросвященья
И на крылах воображенья
Лети к Парнасу поскорей!»
Совету милого послушный,
Я дух изящностью питал;
Потом, с подругою воздушной
Нашедши лиру, петь начал;
Потом в час лени молчаливой
Я рано полюбил покой,
Приют избушки некрасивой
И разноцветный садик мой,
Где я свободой упиваюсь
Иль славой гибельной горю,
Где долго в думы погружаюсь
И, друг, тебя благодарю
За те нельстивые советы,
Какими хвалятся поэты.
Что ты спишь, мужичок?
Ведь весна на дворе;
Ведь соседи твои
Работа́ют давно.
Встань, проснись, подымись,
На себя погляди:
Что́ ты был? и что́ стал?
И что есть у тебя?
На гумне — ни снопа;
В закромах — ни зерна;
На дворе, по траве —
Хоть шаром покати.
Из клетей домовой
Сор метлою посмёл;
И лошадок за долг
По соседям развёл.
И под лавкой сундук
Опрокинут лежит;
И, погнувшись, изба,
Как старушка стоит.
Вспомни время своё,
Как катилось оно
По полям, по лугам
Золотою рекой!
Со двора и гумна
По дорожке большой
По селам, городам,
По торговым людям!
И как двери ему
Растворяли везде,
И в почётном угле
Было место твоё!
А теперь под окном
Ты с нуждою сидишь
И весь день на печи
Без просыпу лежишь.
А в полях сиротой
Хлеб не скошен стоит.
Ветер точит зерно!
Птица клю́ет его!
Что ты спишь, мужичок?
Ведь уж лето прошло,
Ведь уж осень на двор
Через прясло глядит.
Вслед за нею зима
В тёплой шубе идёт,
Путь снежком порошит,
Под санями хрустит.
Все соседи за них
Хлеб везут, продают,
Собирают казну —
Бражку ковшиком пьют.
Вблизи дороги столбовой
Ночует табор кочевой
Сынов Украины привольной.
В степи и пасмурно и темно:
Ни звезд блестящих, ни луны
На небе нет; и тишины
Ночной ничто не нарушает;
Порой проезжий лишь играет,
И колокольчик почтовой,
Звеня над тройкой удалой,
На миг молчанье прерывает.
Между возов огонь горит;
На тагане котел висит;
Чумак раздетый, бородатый,
Поджавшись на ногах, сидит
И кашу с салом кипятит.
За табором невдалеке
Волы усталые пасутся;
Они никем не стерегутся.
Беспечно пред огнем в кружке
Хохлы чумазые, седые,
С усами хлопцы молодые,
Простершись на траве, лежат
И вдаль невесело глядят.
Чем чумаков прогнать дремоту?
Давно ль утратили охоту
Они петь песни старины?
Чем ныне так развлечены?
Бывало, часто, ночью темной,
Я с ними время разделял
И, помню, песням их внимал
С какой-то радостью невольной…
Но вот во тьме игра свирели,
Вот тихо под свирель запели
Они про жизнь своих дедов,
Украйны вольныя сынов…
И как те песни сердцу милы,
Как выразительны, унылы,
Протяжны, звучны и полны
Преданьями родной страны!..
Служил я прежде Лизе скромной,
Служил, как долгу гренадир,
Как Дафне добренький сатир.
И чтоб она была довольной,
Я все намеки и желанья
Любил немедля выполнять.
Но наконец без воздаянья
Мечтам был должен отказать.
Я ждал еще, я ждал чего-то,
Надежда мне сулила что-то;
Надежда скрылась — я забыт,
Как дряхлый, старый инвалид.
Но ты, соперница Венеры,
Мои мечты, мои химеры
Желаньем оживила вновь;
И в сердце чистом, непорочном,
Как солнце — в янтаре восточном,
Зажгла безгрешную любовь.
Отнынь прошу, друг новый, нежный,
Царицей будь души моей,
Будь гений добрый и надежный
Моих во мгле текущих дней.
И я в свободные мгновенья,
Желаньям вашим в угожденье,
Раз пять в неделю буду рад
По вкусу дамскому для чтенья
Романов лучших присылать.
А может быть, тебе, мой гений,
Моих неловких песнопений
Когда-нибудь пришлю тетрадь.
Но вы, вы спросите: награда
Велика ль, вольный трубадур?
Червонной пыли мне не надо.
Букет цветов да два-три взгляда —
И я доволен чересчур.27 апреля 1829
Прожитый год тебя я встретил шумно,
В кругу знакомых и друзей;
Широко вольно и безумно,
При звуках бешенных речей.
Тогда, забывшись на мгновение,
Вперед всяк дерзостно глядел,
Своих страстей невольное стремленье
Истолковать пророчески хотел.
В ком сила есть на радость на страданье,
В том дух огнем восторженным горит,
Тот о своем загадочном призваньи
Свободно, смело говорит
Так, до зари беседа наша
Была торжественно шумна!
Веселья круговая чаша
Всю ночь неисчерпаема была!
Но год прошел: одним звездою ясной,
Другим он молонью мелькнул;
Меня ж год, встреченный прекрасно, —
Как друг, как демон обманул!
Он за таинственным покровом
Мученья горькие скрывал;
И в этом свете бестолковом
Меня вполне рок грозный испытал.
Тяжелый год, тебя уж нет, а я еще живу,
И новый тихо, без друзей один встречаю,
Один в его заманчивую тьму
Свои я взоры потопляю…
Что в ней таится для меня?
Ужели новые страданья?
Ужель безвременно из мира выйду я,
Не совершив и задушевного желанья?
Скажи: какие возраженья
Рассеют новые сомненья,
Какую снова хочешь лесть
В защиту чести произнесть?
Молчи, и слов не трать напрасно;
Я знаю всё — и знаю ясно,
Когда… и где… и как… кто он…
Но ты, ты скажешь: это сон
Развил неверное виденье,
Чтоб поселить меж нас сомненье…
Напротив, слушай — я скажу.
Вчера бьёт полночь, я лежу,
Не сплю, но спящим притворился
И чутким сном как бы забылся;
Вдруг слышу: робко ты меня
Своей рукой пошевеля,
Тихонько встала — и потом
Исчезла в сумраке ночном;
Я встал, гляжу: тебя уж нет.
Схватил кинжал, пустился вслед.
Но я не видел, как ты с ним
Дышала воздухом одним
И как в объятьях ты его
Пылала, млела и сгорала,
Как жарко друга своего
При расставаньи целовала…
Забывши страх, закон, себя,
Кровавым мщением горя,
Ужасным гневом пламенея,
Бегу… Нечаянно злодея,
Как тень могильную, схватил
И в грудь кинжал ему вонзил…
Где вы, любви моей мечты?
И кто довёл?.. Теперь и ты
Страшись меня, как грешник ада;
Не то — подобная награда!..
Клянусь, когда-нибудь ты, друг,
Волшебнице коварной
Открыл души своей недуг
С неразделимой тайной.
И верно, верно, думал ты
С той девой съединиться
И с ней в обьятьях красоты
Любовию упиться.
Она ж, неверная тебя,
Любила… но коварно;
Обман и прелести любя,
Забыла своенравно.
Отмсти ж и ты! Забудь её,
Когда она не любит,
Пусть сердце юное твоё
Изменницу забудет…
Смотри, мой друг, как всё кругом
И весело, и мило;
Тебе ж в несчастии твоём
Всё мёртво и уныло.
Внимай, как юноши поют
И девы веселятся,
Как радости сердечны пьют
И как они резвятся.
Лишь ты суров, угрюм и тих
Меж юными друзьями;
Лишь ты один глядишь на них
Несветлыми очами…
Невольник горести своей,
Алкатель сладострастий!
Забудь любовь, и плен сетей,
И огненные страсти.
Резвись; друзей в кругу простом
Вновь вкусишь наслажденье
И в сем бокале круговом
Потопишь огорченье!
Поверь, замена всех утрат —
Вино: ты им целися.
О наш ровесник, друг и брат,
Будь счастлив, веселися!
(Д. Н. Бегичеву)
Есть люди: меж людей они
Стоят на ступенях высоких,
Кругом их блеск, и слава
Далеко свой бросают свет;
Они ж с ходулей недоступных
С безумной глупостью глядят,
В страстях, пороках утопают,
И глупо так проводят век.
И люди мимо их смиренно
С лицом боязненным проходят,
Взглянуть на них боятся,
Колена гнут, целуют платья;
А в глубине души своей безмолвно
Плюют и презирают их.
Другие люди есть: они от бога
Поставлены на тех же ступенях;
И так же блеск, величье, слава
Кругом их свет бросают свой.
Но люди те — всю жизнь свою
Делам народа посвятили
И искренно, для пользы государства,
И день и ночь работают свой век…
Кругом же их с почтеньем люди
Колена гнут, снимают шапки,
Молитвы чистые творят…
О, много раз — несчастных, бедных
Вас окружала пестрая толпа.
Когда вы всем, по силе-мочи,
С любовью помогали им,
Тогда, с благоговеньем тайным,
Любил глядеть я молча,
Как чудно благодатным светом
Сияло ваше светлое лицо.
Когда мне шёл двадцатый год,
Я жил звериной ловлей
И был укрыт от непогод
Родительскою кровлей.
Отец мой всех был богатей,
Всяк знался с нашей хатой,
Был хлеб, был скот рогатый…
Моя богатая семья
Копейкой не нуждалась;
Такому счастию родня
С досадой улыбалась.
И кто б подумать прежде мог,
Что после с нами стало:
Прогневался на грешных Бог —
Что было — всё пропало.
Два года не рожался хлеб,
Иссохнула долина,
Утратилась скотина, —
Нужда на двор — и денег нет!
Травою заросло гумно,
Кошары опустели,
С последним нищим заодно
И в праздник мы говели.
Ещё б мой жалкий жребий сносен был,
Но с бесталанной
Я всю семью похоронил…
От скорби и от боли
Без них для горького меня
И радости скончались;
Чуждалась бедного родня,
Соседи удалялись.
Пришлось с могилою родных
Навеки распроститься
И горевать среди чужих
С пустой сумой пуститься.
И люди мирных деревень,
Живя без нужд, не знают,
Что вся мне жизнь есть чёрный день
Иль, зная, забывают.
До чего ты моя молодость,
Довела меня, домыкала,
Что уж шагу ступить некуда,
В свете белом стало тесно мне!
Что ж теперь с тобой, удалая,
Пригадаем мы, придумаем?
В чужих людях век домаять ли?
Сидя дома ли состариться?
По людям ходить, за море плыть —
Надо кровь опять горячую,
Надо силу, силу прежнюю,
Надо волю безотменную.
А у нас с тобой давно их нет;
Мы, гуляя, все потратили,
Молодую жизнь до времени
Как попало — так и прожили!
Сидеть дома, болеть, состариться,
С стариком отцом вновь ссориться,
Работать, с женой хозяйничать,
Ребятишкам сказки сказывать…
Хоть не так оно — не выгодно,
Но, положим, делать нечего:
В непогоду — не до плаванья,
За большим в нужде не гонятся…
Но вот тут скажи, как придется
По душе спросить, по совести:
Кто пойдет за нас? где будем жить?
Где избыток мой зарыт лежит?..
Куда глянешь — всюду наша степь;
На горах — леса, сады, дома;
На дне моря — груды золота;
Облака идут — наряд несут!..
Зачем так скоро скрылась ты,
Казачья юность удалая?
О жизнь залётная, драгая,
Где ты теперь, где ты?
Бывало, смелая рука
Сверкнуть булатом не робела,
И в буйной груди казака
Отвага бурная горела
Неугасаемым огнём.
Без страха, робости, — с мечом
Я в огнь и полымя бросался,
С отрядом целым я встречался,
Нещадно всех рубил, колол,
Для всех с собою смерть я вёл.
Бывало, чуждые дружины
Едва лицо моё зазрят, —
Уже валятся ряд на ряд
На лоно стонущей долины.
Теперь уж нет могучих сил!
Осьмой десяток мне пробил.
В мой угол старость заглянула
И старость принесла с собой.
Теперь трепещущей рукой
Я смерть лениво отгоняю
И умереть скорей желаю.
Как после сечи, после драки,
Бывало, ждал донец венца,
Так ныне в курене бурлака
Он ждёт последнего конца.
Ах! лучше б с именем героя
В дыму, в огне, средь пуль и боя
Врагу насунуться на меч
И на долине чести лечь,
Чем здесь в безвестности постылой
Томиться над своей могилой.
В золотое время
Хмелем кудри вьются;
С горести-печали
Русые секутся.
Ах, секутся кудри!
Любит их забота;
Полюбит забота —
Не чешет и гребень.
Не родись в сорочке,
Не родись талантлив —
Родись терпеливым
И на все готовым.
Век прожить — не поле
Пройти за сохою;
Кручину, что тучу,
Не уносит ветром.
Зла беда — не буря —
Горами качает,
Ходит невидимкой,
Губит без разбору.
От ее напасти
Не уйти на лыжах;
В чистом поле найдет,
В темном лесе сыщет.
Чуешь только сердцем:
Придет, сядет рядом,
Об руку с тобою
Пойдет и поедет…
И щемит и ноет,
Болит ретивое —
Все — из рук вон плохо,
Нет ни в чем удачи.
То — скосило градом,
То — сняло пожаром…
Чист кругом и легок;
Никому не нужен…
К старикам на сходку
Выйти приневолят, —
Старые лаптишки
Без онучь обуешь;
Кафтанишка рваный
На плечи натянешь;
Бороду вскосматишь,
Шапку нахлобучишь…
Тихомолком станешь
За чужие плечи…
Пусть не видят люди
Прожитова счастья.
С душою пророка,
С печатью величья
На гордом челе,
Родился младенец
На диво земле.
Земные богини,
Как хитрые девы,
Манили младенца
Роскошной мечтой;
Притворною лаской
Любовь обманули,
Сожгли поцелуем
Румянец лица,
Сорвали улыбку —
Сиянье души.
Напрасно таил он,
Напрасно берёг
Дары вдохновений
От горнего мира
Для жизни земной;
Напрасно он райской
И звучною песней
Родимые дебри,
Поля оглашал:
Пустыня молчала…
Толпа отступилась
От взоров пророка!
Высокое чувство,
И жар вдохновенья,
И творчества силу
Толпа не признала:
Смешны ей и радость
И горе поэта…
Сгорит он в пожаре
Презренных страстей, —
Она, как вакханка,
Его зацелует
И вражским восторгом,
Нечистым, постыдным,
Навек заклеймит…
Очарованный утром,
Обманутый полднем,
Одетый вечерним
Туманом и тенью
Загадочной жизни —
Глядит равнодушно
Безмолвный поэт…
Ты думаешь: пал он?..
Нет, ты не заметил
Высокую думу,
Огонь благодатный
Во взоре его…
Развеселись, забудь что было!
Чего уж нет — не будет вновь!
Все ль нам на свете изменило?
И все ль взяла с собой любовь?
Еще отрад у жизни много,
У ней мы снова погостим:
С одним развел нас опыт строгий,
Поладим, может быть другим!
И что мы в жизни потеряли,
У жизни снова мы найдем!
Что нам мгновенные печали?
Мы ль их с тобою не снесем?
Что грусть земли, ужель за гробом
Ни жизни, ни награды нет?
Ужели там, за синим сводом,
Ничтожество и тьма живет?
Ax, нет! кто мучится душою,
Кто в мире заживо умрет,
Тот там, за дальней синевою,
Награды верные найдет!
Не верь истления кумиру,
Не верь себе, не верь людям,
Не верь пророчащему миру,
Но веруй, веруй небесам!
И пусть меня людская злоба
Всего отрадного лишит,
Пусть с колыбели и до гроба
Лишь злом и мучит и страшит, —
Пред ней душою не унижусь,
В мечтах не разуверюсь я;
Могильной тенью в прах низринусь
Но скорби не отдам себя!..
Как женился я, раскаялся;
Да уж поздно, делать нечего:
Обвенчавшись — не разженишься;
Наказал господь, так мучайся.
Хоть бы взял ее я силою,
Иль обманут был злой хитростью;
А то волей своей доброю,
Где задумал, там сосватался.
Было кроме много девушек,
И хороших и талантливых;
Да ни с чем взять — видишь, совестно
От своей родни, товарищей.
Вот и выбрал по их разуму,
По обычаю — как водится:
И с роднею, и с породою,
Именитую — почетную.
И живем с ней — только ссоримся,
Да роднею похваляемся;
Да проживши всё добро свое,
В долги стали неоплатные…
«Теперь придет время тесное:
Что нам делать, жена, надобно?» —
«Как, скажите, люди добрые,
Научу я мужа глупова?» —
«Ах, жена моя, боярыня!
Когда умной ты родилася,
Так зачем же мою голову
Ты сгубила змея лютая?
Придет время, время грозное,
Кто поможет? куда денемся?» —
«Сам прожился мой безумной муж,
Да у бабы ума требует»
Когда моей подруги взор
Мне явно высказал презренье,
Другого счастья, мой позор
И клятв старейших нарушенье, —
Тогда кольцо ее рассек
Булатом горского кинжала,
И жизнь свою на месть обрек,
И злоба мне подругой стала!
Я всё к себе на помощь звал:
Свинец, и яд, и ухищренья,
И сердце силой заставлял
Одеться в броню озлобленья —
Чтоб сожаленье и любовь
К нему уж не были доступны,
Чтоб ему пищей были — кровь
И пагуба клятвопреступной!
Молил я солнце, чтоб оно
Свои лучи на грудь неверной,
Как лаву жгучую, лило
И выжгло б сердце лицемерной.
Молил я ночь, чтобы она
К ее очам не допускала
Отрады сладостного сна
И горьких слез с них не стирала.
Неслись ли тучи, — их молил,
Чтоб мраком жизнь ее покрыли;
Гремели ль громы, — их просил,
Чтобы изменницу сразили.
Но с той поры, как весть пришла,
Что на земле ее не стало, —
Как дуновенье от стекла,
От сердца жажда мстить отстала.
Ты в путь иной отправилась одна,
И для преступных наслаждений,
Для сладострастья без любви
Других любимцев избрала…
Ну что ж, далеко ль этот путь пройден?
Какие впечатленья
В твоей душе оставил он?
Из всей толпы избранников твоих
С тобой остался ль хоть один?
И для спасенья своего
Готов ли жертвовать собой?
Где ж он? Дай мне его обнять,
Обоих вас благославить
На бесконечный жизни путь!
Но ты одна, — над страшной бездной
Одна, несчастная стоишь!
В безумном исступленьи
Врагов на помощь ты зовешь
И с безнадежную тоскою
На гибель верную идешь.
Дай руку мне: еще есть время
Тебя от гибели спасти…
Как холодна твоя рука!
Как тяжело нам проходить
Перед язвительной толпой!
Но я решился, я пойду,
И до конца тебя не брошу,
И вновь я выведу тебя
Из бездны страшного греха…
И вновь ты будешь у меня
На прежнем небе ликовать
И трудный путь судьбы моей
Звездою светлой озарять!..