Вон с бала ты, Сократ, Сенека,
Вон, вон, Платон и Эпиктет…
Не вашего мы, братцы, века…
Упрячьтесь — в мой хоть кабинет.
Бывало, мудрецы не смели
У вас на бал ступить ногой
И в школах по углам сидели,
Покачивая головой.
Иной весь век свой не смеялся,
Другой с усмешкой боль терпел;
Иной как язвы дам боялся,
Другой век в бочке лишь сидел.
Лаис, Аспазий убегали,
Кто только чуть был помудрей.
А мы б экспромты им писали
И без семи во лбу пядей.
То наши мудрецы уж хваты!..
В театре, развалясь, сидят,
На бале, будто бы крылаты,
Раз триста вальсом пролетят.
С ужимкой, с шарканьем подходят
То к той прекрасной, то к другой,
Со всеми молвить тут находят,
Не роясь в древности седой.
И почему ж не так, скажите,
Нам век минутный свой прожить?
Того ль вы, древние, хотите,
Чтоб, в мире живши, нам не жить!
Иль тот всю мудрость постигает,
Умно кто дремлет и молчит?
Иль с неба звезды тот хватает,
Кто кажет пасмурнее вид?
У нас пусть пляшет систематик,
Пусть пляшет астроном с трубой,
Пиит, историк, математик
Пусть шаркают умно ногой.
Лишь только бы из кабинета
Не развращали всех умы.
А там, хоть их бы всех Лизета
С ума свела, — прощаем мы.
Певец бессмертной «Россияды»
Писал ли в клобе, над рекой,
Внушали ль Маши, Нереяды,
Равно мы чтим его душой.
Дворец ли, хижина убога
Скрывает славного певца,
Воспевшего Фелицу, бога…
Равно достоин он венца.
У милых ли за туалетом
«Наталью», «Лизу» пишут нам,
Или под липовым наметом,
Равно конца нет похвалам.
Но кто взялся хулить «Дидону»,
«Росслава», «Тита», «Хвастуна» —
Враг самому тот Аполлону,
Того нам слава не нужна.
Подобные листки к местечку
Откладываем мы сберечь,
Чтоб трубку в случае иль свечку
Могли бы ими мы зажечь.
Пиши пасквили хоть в чулане
Иль в кабинете муз самих,
Будь в шитом, в смуром ли кафтане,
Равно презрителен твой стих.
В концерте, в клобе ли ругаешь,
Ругаешь дома ль у себя —
Равно невинность обижаешь…
Она не трогает тебя.
Не будь глупцом у женщин скрытных,
Но знай подчас им угождать,
Среди обедов поздних, сытных
Умей ты есть и замечать.
Ужель, чтобы не развратиться,
Нам брать в товарищи зверей?
Учись, с людьми как обходиться,
И знай: ты в мире для людей.
В лесах, в пещерах неприступных
Потухнет пламя всех страстей.
В столицах шумных, многолюдных
Знай быть полезным для людей.
Покинем древнюю методу
На все смотреть чтоб сентябрем.
И только, только в непогоду
Мы в кабинет себя запрем.
Когда ж писать, коль век резвиться?
С талантом долго ли писать?
А без таланта не годится
Бумагу белую марать.
Ахти! уж время наступает
Принарядиться мне на бал…
Эх! Гришка долго убирает!..
Куплетов триста б написал.
Взвились орлы и полетели:
С студеныхь вод Невы реки,
С широкой Волги, Лены, Оби,
Со быстраго Дуная, Дона
Ширялися орды по долам,
По блатам, по рекам, морям;
Ширялись верх дебрей и скал
Земель обширных, чужекрайных —
Полет их смелый, сильный, резкий
Никто остановить не мог:
Крыле—их стрелы каленыя,
Высока грудь—гранит их стран,
В стальных когтях их—молньи, громы;
Станицы птиц всех разнородных,
Со трепетом, и врозь и вспять
В воздушном разлетелись царстве
И путь открыли им до Рейна,
Реке, в бытописаньи чудной!…
В видах которой освежившия
Пернатые свои доспехи,
Взвились орлы вновь—полетели
Во тридесято, может, царство….
Вот, в коротких вам словах и прошедшее и настоящее наше путешествие.—Северные орлы за Рейном!.. Ожидайте важных происшествий.
Письмо ваше застало меня на берегу самаго Рейна: в Мангейме—я тут же, отписав к вам ответ, сажусь в повозку, ехать в Базель, куда и наши гренадеры двинулись!—Простите.
Естьли входят в план вашего журнала: письма с похода, то я некоторыя могу к вам переслать, как то: описание Франкфурта на Майне, Дармштата и Мангейма, но за нужное почитаю предуведомлять, что в оных трех письмах ничего совершенно нет о военном, a только одно описание любопытнаго путешественника: что он видел и разспрашивал, потому и прошу вас отписать ко мне, найдут ли где нибудь себе место оныя письма.
Журнала вашего я до сих пор не получал, за то громады од и разных посланий, скорее сухарных фур к нам доставляются; кажется, что сам Пегас вьючится Парнасским сором—дело несбыточное!….