Не верь безчестнаго ты миру никогда,
И чти врагом себе злодея завсегда.
С волками много лет в побранке овцы жили:
С волками, наконец,
Установлен мир вечный у овец.
А овцы им собак закладом положили.
Одной овце волк брат, той дядя, той отец
Владычествует век у них Астреи в поле,
И сторожи овцам не надобны уж боле.
Переменился нрав и волчье естество.
А волки дав овцам отраду,
Текут ко стаду,
На мирно торжество.
Не будет от волков овцам худых судьбинок,
Хотя собак у стада нетъ;
Однако римляня, Сабинок,
Уносят на подклет.
Грабительски серца наполнилися жолчью;
Овечье стадо все пошло в поварню волчью.
Волк ел — не знаю, что, — и костью подавился,
Метался от тоски, и чуть он не вздурился.
Увидел журавля и слезно стал просить,
Чтоб он потщился в том ему помощник быть,
И всю он на него надежду полагает.
Журавль свой долгий нос в гортань ему пускает
И вынимает кость. Потом он просит мзды,
Что он от таковой спас злой его беды.
«Довольствуйся ты тем, — зверь хищный отвечает, —
Что Волк тебя в таком здоровье оставляет,
Какое до сея услуги ты имел,
И радуйся тому, что нос остался цел».
Тот права честности немало собрегает,
Кто людям никогда худым не помогает.
Пастух кричал не редко: волки, волки:
А в паствах те слова гораздо колки.
Збиралися воров на крик ево хватать,
А он збирался им смеяться хахотать;
Убийства нет в овцах и ни единой раны,
И не бывали тут разбойники тираны.
Но некогда пришли и впрям они туда,
Пастух кричит всей силой и тогда:
Рабята, волки, волки;
Однако у рабят пошли иныя толки,
Рабята говорят:
Уже сто крат,
Дурачил ты нас брат,
А больше не обманеш,
Хотя кричать ты три дни станеш.
Пограбили разбойники овецъ;
Заплакад молодец.
Глупецъ!
Ты ложью забавлялся,
Имея тму удачь:
Довольно ты смеялся;
Теперь поплачь.
Когда подходит неприятель,
Так тот отечества предатель,
Кто ставит это за ничто,
И другом такову не должен быть никто.
Собаки в стаде собрались
И жестоко дрались.
Волк видит эту брань
И взяти хочет дань,
Его тут сердце радо.
Собакам недосуг, так он напал на стадо.
Волк лих,
Ворвался он к овцам и там коробит их.
Собаки, это видя
И волка ненавидя,
Домашню брань оставили тотчас
И устремили глаз
Ко стаду на проказ,
Друзьям не изменили
И волка полонили,
А за его к овцам приязнь
Достойную ему собаки дали казнь.
А россы в прежни дни татар позабывали,
Когда между собой в расстройке пребывали,
И во отечестве друг с другом воевали,
Против себя самих храня воинский жар,
И были оттого под игом у татар.
Голодный волк нигде не мог сыскати пищи,
А волки без тово гораздо нищи.
Чтоб ужину найти,
Скитаться должен он ийти:
Не требуется толку,
Что надобно поесть чево нибудь и волку:
А в том нет нужды мне,
Когда ево за то дубины в две ударят,
И ловко отбоярятъ;
Вить ето не моей достанется сиине:
Пускай ево изжарят:
Какая ето мне печаль?
Вить волка мне не жаль.
Пришел к крестьянскому волк дому,
И скрывшись на гумне зарывшись под солому,
А на дворе в избе рабенка секла мать,
И волку, выбросив, грозилася отдать.
Волк рад, и ужина готова,
Да баба не здержала слова.
Утихла и война и шум в избе умолк,
Рабенка мать не устрашает,
Да утешает.
И говорит ему: когда придет лиш волк,
Так мы ему поправим рожу,
И чтоб он нас забыл, сдерем с нево мы кожу.
Худую ужину себе тут волк нашел,
И прочь пошел,
Сказав: и ожидать тут доброва напрасно,
Где мнение людей с речами не согласно.
Овца, лисица, волк приятство утвердили,
Однако первенством в нем волка предпочтили.
И слушала ево лисица и овца,
Не так как старшаго, но равно как отца.
У волка некогда с медведем стала сеора,
Что он своим друзьям сказал меж разговора,
И сказывал, что он к отмщению идет,
Прося, какой они дадут на то совет.
Овца на страшну брань ийти ему претила,
И что он пропадет, с слезами говорила:
Пожалуй батюшка побереги себя,
Ты ведаеш то сам, что он сильняй тебя.
Волк больше в сей совет с овцою не впустился,
И очень на нее за ето разсердился.
Ты думаеш, что мне с медведем страшен бой,
Ей с гневом говорил: я, дура, сам герой:
Уж много у меня таких врагов бывало:
Но сердце никогда мое не трепетало.
Слыхала то и я, лисица тут на то.
Волк спрашивал ея слыхала ты? а что?
Я слышала, ему лисица отвечала,
Что храбрость иногда твоя и львов сражала,
Да в том и дивности не вижу никакой;
Я знаю что ты храбръ; худая брань с тобой.
Хоть то была и ложь, но волк тем возгордился,
И отменить свое намеренье стыдился.
Тотчас простяся с ней пошел от них на брань,
Но гордости живот безумец отдал в дань.
Приятняй города гораздо летом лес.
В прекрасны Майски дни был там нежирный пес:
А я не знаю прямо,
Прогуливался ль тамо,
Иль пищи он искалъ;
Хотя в лесу и густо;
Захочется ль гулять когда в желудке пусто?
Насилу ноги пес от голоду таскалъ;
Конечно пищею он там себе ласкал:
Не много надобно на ето толку;
Однако дождался пес новых бед,
Достался на обед
Он сам, голодну волку:
Пришел собаке той из света вон отъезд.
Хоть пес не жирен,
Однако волк и кости ест.
Собака знает то, что волк не смирен,
И что изрядной он солдат,
И что хоть он без лат,
Когда надует губу,
Не скоро прокусить ево удобно шубу.
Пса волк приветствует: здорово сват:
Не хочеш ли ты, брат,
Барахтаться со мной, и сил моих отведать?
Поймал собаку волк, и хочет пообедать.
Собака говорит: пусти меня домой,
И называется она ему кумой,
Любезной куманек, пусти сударик мой,
Пусти меня домой:
Изволь послушать,
Пусти меня и дай еще ты мне покушать!
В дому у нас великой будет пир,
Сберстся к нам весь мир:
Так я остатками стола поразжирею,
И куманьку на кушанье созрею.
Приди ты после к нам,
А я живу вот там.
Пес правду говорит, волк ето видит сам.
Поехала домой кума, оставив куму
Надежду и веселу думу.
По времени там он стучался у воротъ;
Но дело то пошло совсем на оборотъ;
Воротник был в три пуда
Песъ;
Тяжел тот волку весъ;
Боялся волк мой худа,
И утекал оттоль, большою рысью, в лес.
Коз Ливии стада гуляли на лугу;
Она потла к реке и села на брегу.
Спеша мыть ноги шла: дела не терпять лени,
И ноги во струи спустила по колени.
Влюбившийся Клеянт у стад ея не зря,
И жаром ко драгой взаимственно горя,
В досаде ревности какь алчный агнец рыщет,
И ходя Ливию в местах окольных ищеть.
Но долго он ища любезную ходил,
И ноги моющу он скоро находил.
Пропали ревности, заразы умножались:
Прекрасны ноги тут на прелесть обнажались.
Услышала она в кустах близь речки шум,
Увидела того кто вид ея был дум:
Вздрогнула, вспрянула, вздохнула и смутилась,
И в нежный страх ея любовь преобратилась,
Ужасны девушкам свиданья таковы.
Не наступил ли день кошению травы,
И виноградную покинуть кисти лозу:
Не тщатся ли сорвать уже прекрасну розу!
Ахъ! Ахъ! Тут Ливия испуганна кричит:
Два раза вскрикнула мятется и молчит.
Драгая! Иль меня ты ныне ненавидишь?
Пугаешься, дрожишь: вить ты не волка видишь.
Конечно ты о мне худой имеешь толк.
Клеянт, ты мне теперь страшняе нежель волк,
Не так бы в сих местах от волка я дрожала:
От зверя б хищнаго я резко побежала:
А ты зря ноги здесь, те ноги подломил,
И столько страшен ты, колико сердцу мил.
Не льзя свидания мне волею лишаться;
И здесь на едине им стратно утешаться,
Во плен ты взяв меня, мне слабу грудь пронзя.
Бересте уцелеть перед огнем не льзя:
Мне ты помоществуй любви моей в награду,
И отойди скоряй скоряй отсель ко стаду.
Приятельница ли, злодейка ль ты моя?
Но какь то ужь ни есть, пойду отселе.
И тщетно оба мы сердца любовью греем.
Цветов богиня здесь гнушается Бореем:
Весну стада и нас ненастие томит:
И облак красное туманом лето тьмит:
А ты любовница, и в етом не таишься,
Чево ж, пастушка ты, чево же ты боиться:
Боюсь подвергнуться нещастливой судьбе,
И быти пленницей обруганной тебе.
Была воздержностью я в пастве горделива,
Презренна на всегда облупленная ива:
Как с древа снимется на нем созревший плодъ;
Подаст оно плоды в последующий год.
В другую древеса имеют осень точность,
А девушка свою храняща непорочность,
Когда сокровища ей данна не спасет,
Уж более цветка во век не принесет.
И естьли блеск ея однажды помрачится;
Сей блеск как молния в единый миг промчится.
Я знаю Ливия струи подобно рек,
К источникам своим не возвратятся в век.
Но естьли получат места приятняй токи,
Минувшия водам минуты не жестоки,
И радостняе им наставши б были дни,
Когда бы чувствие имели и они.
Внимай мои слова любезная повнятняй:
Почувствуй Ливия то что всево приятняй.
Ручей к источнику во век не потечет:
И в даль ево всегда стремление влечет:
От наклоненья дна, сколь ветры ни жестоки,
Не возвращаются от ветра в зад потоки:
Едина мыслей ты не хочешь простереть:
Живи безстрастна, я мню страстен умереть.
И вечно от тебя я взоры удаляю.
Останься, я тебе на все соизволяю.
Как Ливия сие Клеянту изрекла,
Так дале и ево как токи повлекла:
Железо так магнит всей силой притягает,
Пастушка в нежности со всем изнемогаеть.