Лежит на берегу, из струй вскочивша, миса:
Под крышкой виден был кусочик:
Ни птичка он, ни рыбка, ни зверочик,
Да устрица была.
Увидела то крыса,
И морду сунула туда;
Изрядная была еда,
Уоторой крыса тут у мисы попросила;
Ей миса рыло откусила.
Услышал мальчик то, трех лет,
Что нечто во стенных часах стучит и бьетъ;
Мальчишка ни часов и ни минут не числит,
И о часах по свойски мыслитъ;
И кажется ему тогда,
Залезла мышь туда.
Он мыши угрожает,
А именно часы он палкой поражает.
Мальчишка мыши не убил,
Лишь только он часы, во дребезги разбил.
Вели слона, и отовсюду
Збегается народ.
Смеется мышь: бегут, как будто н чуду:
Чево смотреть, когда какой идет уродъ?
Не думает ли кто, и я дивится буду?
А он и чванится, как будто барин он:
Не кланятся ль тогда, когда тащится слонъ?
Сама я спесь имею ту жс,
И знаю то, что я ни чем ево не хуже.
Она бы речь вела
И боле;
Да кошка бросилась не ведаю отколе,
И мыши карачун дала.
Хоть кошка ей ни слова не сказала:
А то что мышь не слон, ей ясно доказала.
В лесу гулял ужасный левъ!.
Он мышь поймав разинул зев,
Не всяк
Дуракъ;
Однако многия не видят ясно врак.
Обманщик вякай,
Безумец такай,
Что хочеш то набрякай.
В поход
Весь ломится народ:
Уставилися все смотреть туда, откуда
Из матери ийти лежит дорога чуда.
Все бредят: мучится, кричит, ревет гора:
Родить пора.
Рабята говорят: страшняй тово не ведя,
Слона,
Или медведя.
Родит она.
А люди в возросте наполненны обманом,
Поздравить чаяли родильницу с Титаном.
Но что родилось бишь?
Мышь.
И простота и злоба,
Приводят часто нас на место гроба.
ВОспой, о муза, ты дела,
Мне, мыши и лягушки,
И как лягушка мышь в болото завела,
И как погибли там их обе душки!
Лукавая звала
Лягушка, глупу мышку,
И наизуст прочла ей целу книжку,
Сплетая похваду лягушечей стране,
И говорит: коль ты пожалуеш ко мне;
Так ты увидиш там, чево, ниже во сне.
Ты прежде не видала:
А я тебе, мой свет,
Там зделаю обед,
Какова никогла ты сроду не ядала:
Увидиш ты как мы ядим:
В питье по горло мы сидим,
Музыка день и ночь у нас не умолкает,
А кошка там у нас и лап не омокает.
Прельстилась мышь и с ней пошла,
Однако истинны не много там нашла,
И стала с ней прощаться:
Пора, дружечик мой,
Домой
Отселе возвращаться.
Постой,
Дружечик мой,
Лягушка говорила.
Я, душенька, тебя еще не поварила,
И ведай что тебе беды не приключу,
Лишь только съем тебя; я мяса есть хочу.
А мышь не заслужила дыбы,
И захотела рыбы:
Барахтается с ней.
Скажи, о муза, мне кончину дней,
И гостьи и хозяйки?
Летели чайки:
Одна увидела соперников таких,
И ухватила их.
Вот вам обеим дыба,
А чайке на обед и мясо тут и рыба.
Пошла из города мышь в красной день промяться,
И с сродницей своей в деревне повидаться.
Та мышь во весь свой век всс в закроме жила,
И в городе еще ни разу не была.
Как стали ужинать, мышь градска говорила,
Какая тамо жизнь, и очень то хвалила:
Ты еш простой здесь хлеб, а я там сахар ем,
Что ради там господ, и я питаюсь тем.
Про сахар много раз сестрица я слыхала,
Однако я ево и с роду не едала,
Та говорила ей, попотчивай меня.
А та сим лакомством сестру свою взманя,
Ответствовала ей: коль хочеш то отведать,
Так завтра ты ко мне пожалуй отобедать.
И зделалося так. Тут сахар, сыр, мяса,
Такова гостья ввек не видела часа.
Но как их повара за кушаньем застали,
С какою трусостью они от них бежали!
И только лишь ушли, ан кошка им в глаза,
Ужасняе еще и перьвыя гроза.
Ушли и от тоя, и тут была удача.
Но гостья у сестры домой просилась плача:
Пожалуй поскоряй сестрица отпусти,
Еш сахар ты одна, и с городом прости,
Я сладких еств твоих во век не позабуду;
А впредь, доколь жива, на такой обед не буду.
Был кот и взятки брал:
С мышей он кожи драл,
Мышей гораздо мучил,
И столько им наскучил,
Чиня вссгда содом,
Что жительство мышей, а именно тот дом,
Казался жителям сим каторгою лютой;
Свирепой тот
Мучитель, кот,
Десятка по два их щелкал одной минутой.
Ненасытимой кот и день и ночь алкал,
И целу армию мышей перещелкал.
Вся помочь их от ногъ; однако худы танцы,
В которых можно захрамать:
А может быть еще и ноги изломать;
Зарылись на конец они в подполье в танцы;
Чтоб кот не мог их более замать:
И ни одна оттоле не выходитъ;
Ни мышачья хвоста кот больше не находит,
И тщетно разевает рот:
Постится кот:
Прошли котовы хватки;
Простите взятки!
Подьячий! знаеш ты,
Как мучатся коты,
Которы ни чево содрать не могут боле,
И сколько тяжело в такой страдати доде.
Сыскал мой кот себе подьяческой крючок:
Умыслил дать мышам он новенькой щелчок.
И задними он гвоздь ногами охватил,
А голову спустил,
Как будто он за то, что гренен,
Повешен,
Являя, что мышам уже свободной путь:
И льстится мой мышей подъячий обмануть.
Не слышно более разбойникова шуму;
Так мыши зделали в подкопе думу,
Не отступил ли прочь герой:
И из коллегии все выступили в строй:
И чтя кота не за безделку,
Выглядывают только в щелку
Увидели, что кот их жив,
И лживъ;
Ушли назад крича: по прежнему кот бешен,
По прежнему с нас кот стремится кожи драть,
И взятки брать,
Хотя уж и повешен.
Хранити разума всегда потребко зрелость,
И состояния блюсти невредно целость:
Имей умеренность, держи в узде ты смелость;
Нас наглости во бедства мчат.
Пожалована мышь Богами во медведи;
Дивятся все тому, родня, друзья, соседи,
И мнится, что о том и камни не молчатъ;
Казалося, о том леса, луга кричат.
Крапива стала выше дуба;
На голой мыши шуба,
И из курячей слепоты
Хороши вылились цветы.
Когда из низости высоко кто воспрянетъ;
Конечно он гордиться станет,
Наполнен суеты,
И мнит, как я еще тварь подлая бывала,
И в те дни я в домах господских поживала,
Хоть бегала дрожа,
А ныне я большая госпожа;
И будут там мои надежно целы кости;
На пир пойду к боярину я в гости.
Пришла на двор:
Сабаки все кричатъ; вошел в вороты вор,
Разбойник, кровопийца,
Грабитель и убийца;
Трухнул медведь,
И стал робеть,
Однако позно,
Настало время грозно;
Хозяин говорит: поподчивать пора
Нам гостя дорогова;
Дождемся ли когда медведя мы другова?
Да лишь без пошлины не спустим со двора;
И тут рогатиной ево пощекотили;
Дубиною поколотили,
И кости у нево, как рож, измолотили.
Не столько страшен зайцам псарь,
Медведь и волк щенятам,
Мертвец и чорт рабятам,
Ни челобитчикам бсздушной сскретарь,
Как кошка некая в большом мышей содоме.
В каком то доме,
Страшна мышам была.
Хотя она с мышей подарков не брала;
Да только худо то что кожи с них драла.
И срезала их с кону.
Она решила все дела,
Не по мышачьему, по кошечью закону.
Стараясь от таких спастися мыши бед,
Хотели воевать, да пушек нетъ;
Не притронулися без рукавиц к крапиве;
Лиш только зделали над кошкой суд.
Была у них мыш граматная тут,
Делец и плут,
В приказе родилась и выросла в архиве.
Пошла в архиву красть;
Она с рабячества любила ету сласть,
Подьяческую страсть,
И должно от нее все дале было класть:
Тетратей натаскала,
Статейку приискала,
И предложила то;
А что?
Чтоб кошку изловить, и навязать на шею
Ей колокол тотчасъ;
Чтоб им сохранными повесткою быть сею:
И говорит мышам: которая из вас
Исполнит мой приказъ?
Ответствовали все ей на ето: не смею.
А я, сказал делец, хоть мужество имею,
Да только кошек я ловити не умею.
У мужика в чулане поставлены лукошки,
Забилася тут мышь, не устрашуся кошки.
Кричала мышь, бодрясь, подай ее сюда.
Отколе ни взялась, пришла она туда:
Насилу унесла геройка в подпол ножки.
Коль ета притча не сладка,
Лишь только для тово что очень коротка;
Во вкус войти не льзя всево мне света:
Подоле ета:
Боярин был, боярыня была,
Она всю в доме власть вела:
Боярыня была немножечко упорна,
А попросту сказать, была гораздо вздорна:
Боярин ел, боярин пил, боярин спалъ;
А естьли от труда усталъ;
Для провождения он времени зевал.
Сунбурщица болвана колотила,
А иногда и молотила.
Пришла к нему незапно лень,
Терпеть побои всякой день;
Слуге кричит: подай дубину Ванька;
Жена мне вить не нянька;
Муж я, а не она,
А ета сатана
Не нянька мне жена,
И видно что у ней давно свербит спина,
А Ванька говорит: дубина здесь готова;
Да только, государь, держись боярска слова:
Дубина вотъ; за ней ийти не в лес.
Храбрует мой с дубиной Геркулес.
Супруга слышала супружню грозу:
И взяв большую лозу
Вошла к нему, супруг дрожит,
И в сени от лозы с дубиною бежит:
А чтоб супружню спину
Полегче было несть,
И соблюсти боярску честь,
Он бросил и дубину.