Как из пены вод рожденная,
Друг мой прелести полна:
Ведь, другому обрученная,
Ты пред ним сиять должна.Сердце, ты, многострадальное,
На измену не ропщи,
И безумие печальное
Ты оправдывать ищи.
На водах Гвадалквивира
Месяц длинной полосой;
От незримых уст зефира
Влага блещет чешуей… Всё уснуло… лишь мгновенный
Меркнет луч во тьме окна,
Да гитарой отдаленной
Тишина потрясена, Да звезда с высот эфира
Раскатилася дугой…
На водах Гвадалквивира
Месяц длинной полосой.
После раннего ненастья
Что за рост и цвет обильный!
Ты даешь мне столько счастья,
Что сносить лишь может сильный.Ныне чувства стали редки,
Ты же мне милей свободы;
Но боюсь я той беседки,
Где у ног почиют воды.Сердце чует, что недаром
Нынче счастие такое;
Я в воде горю пожаром,
А в глазах твоих — так вдвое.
Сядем здесь, у этой ивы,
Что за чудные извивы
На коре вокруг дупла!
А под ивой как красивы
Золотые переливы
Струй дрожащего стекла! Ветви сочные дугою
Перегнулись над водою,
Как зеленый водопад;
Как живые, как иглою,
Будто споря меж собою,
Листья воду бороздят.В этом зеркале под ивой
Уловил мой глаз ревнивый
Сердцу милые черты…
Мягче взор твой горделивый…
Я дрожу, глядя, счастливый,
Как в воде дрожишь и ты.
Богини девственной округлые черты,
Во всем величии блестящей наготы,
Я видел меж дерев над ясными водами.
С продолговатыми, бесцветными очами
Высоко поднялось открытое чело, -
Его недвижностью вниманье облегло,
И дев молению в тяжелых муках чрева
Внимала чуткая и каменная дева.
Но ветер на заре между листов проник, -
Качнулся на воде богини ясный лик;
Я ждал, — она пойдет с колчаном и стрелами,
Молочной белизной мелькая меж древами,
Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,
На желтоводный Тибр, на группы колоннад,
На стогны длинные… Но мрамор недвижимый
Белел передо мной красой непостижимой.
Виноват ли я, что долго месяц
Простоял вчера над рощей темной,
Что под ним река дрожала долго
Там, где крылья пучил белый лебедь?
Ведь не я зажег огни рыбачьи
Над водой, у самых лодок черных.
Виноват ли я, что до рассвета
Перепелок голос раздавался?
Но ты спишь… О, подними ресницы!
Знаешь ли, я помню, помню живо —
ты сама ведь любишь ночи: ночью
Это было — я спешил в Риальто.
Быстро весла ударяли в воду,
Гондольер мой пел; но эта песня
Пронеслась, как многое проходит,
Невозвратно; помню только это:
«Обожали пламенные греки
Красоты богиню Афродиту
В пене волн на раковине ясной.
Как же глупы, просты эти греки:
Перед ними ты была в гондоле».
Знаешь ли, я сам, когда ты дремлешь,
Опустя недвижные ресницы,
И твоих волос густые кудри
Недвижимы, руки, выше локтя
Обнажась, на складках полотняных
Так лежат, как будто с мыслью тайной
Раскидал их … Фидий, —
И гляжу я долго и не знаю,
На твоем блестящем светом лике
Рождена ль улыбка красотою
Иль красу улыбка породила.
Знаешь ли… Но, опустя ресницы,
Ты уснула… Спи, моя богиня!