Собираясь на теплый юг, высоко проносились облака, и, дыша холодом, гордились, что хребты их, дымчатые и волнистые, солнце позолотило ярче, чем землю, на которую они отбросили подвижную тень свою…
— Мы выше земли и светлее земли!
— Не гордитесь, — отозвалась им допотопная высь горы, как сединами, прикрытая снегом: — я и выше вас, и светлее вас и, несокрушимая, недосягаемая, вижу обоих вас…
— Что же ты видишь?
— А вот часто я вижу, как, в виде паров, солнце с земли поднимает вас, и для того поднимает вас, чтобы вы, как слезами раскаяния, орошали дождем грудь земли, — грудь вашей единственной матери, за то, что вы похищали у нее огонь ее и этим же огнем, как перунами, раздирали покров ее и заслоняли ей солнце.
— Да… мы несем с собой молнии и гром, потому что мы, свободные от земных цепей, выше земли и светлее земли!
— Все, что живет и дышит, земля питает мириадами разнообразных плодов своих, а вы и ваши перуны — бесплодны…
— Очень нужно нам питать этих ничтожных козявок!.. Человек, и тот, как муравей, едва заметен нам.
— Пусть человек, сын земли и солнца, земной любви и Божественного разума, едва заметен вам с высоты вашего величия, — но стремления его безграничны, и не вам уследить за полетом мечты его… До конца веков останутся на земле следы его веры и мысли, а вы бесследно унесетесь туда, куда ветер потянет вас… и завтра же… не будет вас…
— Нет, нет, нет! — крутясь и сгущаясь, заголосили облака, уносимые ветром. — Мы, вечно свободные, выше земли, светлее и даже святее земли!
(ФАНТАЗИЯ).
(Посв. М. Ѳ. Штакеншнейдер).
Там, под лаврами, на юге,
Странник бедный, только ночь
Мог я взять себе в подруги,—
Юга царственную дочь.
И ко мне она сходила
В светлом пурпуре зари,
Верь, не зиму любим мы, а любим
Мы зимой искусственное лето:
Ранней ночи мрак глядит к нам в окна,
А мы дома щуримся от света.
Над сугробами садов и рощей
Никнут обезлиственные сени;
А у нас тропических растений
Ветви к потолку бросают тени,