(ОТ УСОБИЦ)Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращенных в прах,
Из мук казненных поколений,
Из душ, крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, исступлений —
Возникнет праведная Русь.Я за нее за всю молюсь
И верю замыслам предвечным:
Ее куют ударом мечным,
Она мостится на костях,
Она святится в ярых битвах,
На жгучих строится мощах,
В безумных плавится молитвах.19 июня 1920
Коктебель
Брошен веялкой на холод,
Жерновами тяжко смолот,
Мертвый колос возрожден.
Но остался прах зыбучий.
Он летит бескрылой тучей,
Заслоняя небосклон.
И стучат, стучат, не станут,
Словно стихнув, лишь обманут,
Не устанут жернова;
Неизменно мелют, мелют
И струю слоями стелют,
И она опять жива.
А вдали, под светом неба,
Отделяют прах от хлеба,
Вышли веять на гумно.
Пусть познает обновленье,
В смерти вкусит возрожденье
Только полное зерно!
Опять встречаю с дрожью прежней,
Венеция, твой пышный прах!
Он величавей, безмятежней
Всего, что создано в веках!
Что наших робких дерзновений
Полет, лишенный крыльев! Здесь
Посмел желать народный гений
И замысл свой исчерпать весь.
Где грезят древние палаты,
Являя мраморные сны,
Не горько вспомнить мне не сжатый
Посев моей былой весны,
И над руиной Кампаниле,
Венчавшей прежде облик твой,
О всем прекрасном, что в могиле,
Мечтать с поникшей головой.
Пусть гибнет все, в чем время вольно,
И в краткой жизни, и в веках!
Я вновь целую богомольно
Венеции бессмертный прах!
Я, сын царя, здесь сплю, Эшмунизар,
В гробнице сей, что сам воздвиг себе,
Мое заклятье — людям и царям:
Да не откроешь ты дверей ко мне.
Да не расхитишь ты богатств моих.
Да не встревожишь ты мой тихий прах.
Не то тебя отвергнет рафаим.
Не то твой прах вовек не ляжет в гроб.
Не то не будет у тебя детей.
Ты будешь продан мощному царю.
Ты утеряешь корень, как и плод.
Ты не познаешь от людей любви.
Зане здесь сплю я, царь Эшмунизар.
Был мой отец — Сидона царь, Табнит,
И мать моя — была Эмашторен, —
Служительница Ашпорен,
Богини, сила чья
Меня оборонит;
Прохожий, не тревожь гробницы
Сына царя, Эшмунизара!
1
Не мудрецов ли прахом земля везде полна?
Так пусть меня поглотит земная глубина,
И прах певца, что славил вино, смешавшись с глиной,
Предстанет вам кувшином для пьяного вина.
2
Есть в жизни миги счастья, есть женщины, вино,
Но всем на ложе смерти очнуться суждено.
Зачем же краткой явью сменяются сны жизни
Для тысяч поколений, — нам ведать не дано.
3
Только ночью пьют газели из источника близ вишен,
На осколок неба смотрят, и в тиши их вздох чуть слышен.
Только ночью проникаю я к тебе, источник мой!
Вижу небо в милом взоре и в тиши дышу тобой!
4
Эпитафия Зарифы
Той, которую прекрасной называли все в мечтах,
Под холмом, травой поросшим, погребен печальный прах:
Если ты ее, прохожий, знал в потоке беглых лет, —
То вздохни за вас обоих, ибо в смерти вздохов нет.
I
Муза в измятом венке, богиня, забытая миром!
Я один из немногих, кто верен прежним кумирам;
В храме оставленном есть несказанная прелесть, — и ныне
Я приношу фимиам к алтарю забытой святыни.
Словно поблеклые листья под дерзкой ласкою ветра,
Робко трепещут слова в дыхании древнего метра,
Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге,
Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге,
Что-то странное дышит в звуках античных гармоний —
Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне.
Месяц! Мой друг неизменный! В твоем томительном свете
Тихо катилися ночи и прошлых, далеких столетий.
То, что для нас погасло, что взято безмолвной могилой,
То для тебя когда-то юным и родственным было.
Февраль 1897
II
О, двойственность природы и искусства!
Весь зримый мир — последнее звено
Преемственных бессильных отражений.
И лишь мечта ведет нас в мир иной,
В мир Истины, где сущности видений.
Но и мечта покорна праху: ей
Приходится носить одежду праха.
Постичь ее вне формы мы не можем…
Как царственно в разрушенном Мемфисе,
Когда луна, тысячелетий глаз,
Глядит печально из померкшей выси
На город, на развалины, на нас.Ленивый Нил плывет, как воды Стикса;
Громады стен проломленных хранят
Следы кирки неистового гикса;
Строг уцелевших обелисков ряд.Я — скромный гость из молодой Эллады,
И, в тихий час таинственных планет,
Обломки громкого былого рады
Шепнуть пришельцу горестный привет: «Ты, странник из земли, любимой небом,
Сын племени, идущего к лучам, -
Пусть ты клянешься Тотом или Фебом,
Внимай, внимай, о чужестранец, нам! Мы были горды, высились высоко,
И сердцем мира были мы в веках, -
Но час настал, и вот, под бурей Рока,
Погнулись мы и полегли во прах.В твоей стране такие же колонны,
Как стебли, капителью расцветут,
Падет пред ними путник удивленный,
Их чудом света люди назовут.Но и твои поникнут в прах твердыни,
Чтоб после путники иной страны,
Останки храмов видя средь пустыни,
Дивились им, величьем смущены.Быть может, в землях их восстанут тоже
Дворцы царей и капища богов, -
Но будут некогда и те похожи
На мой скелет, простертый меж песков.Поочередно скиптр вселенской славы
Град граду уступает. Не гордись,
Пришелец. В мире все на время правы,
Но вечно прав лишь тот, кто держит высь!»Торжествен голос царственных развалин,
Но, словно Стикс, струится чёрный Нил.
И диск луны, прекрасен и печален,
Свой вечный путь вершит над сном могил.
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Дождь мелкий моросил. Туман
Все облекал в плащ затрапезный.
Все тот же медный великан,
Топча змею, скакал над бездной.
Там, у ограды, преклонен,
Громадой камня отенен,
Стоял он. Мыслей вихрь слепящий
Летел, взвивая ряд картин, —
Надежд, падений и годин.
Вот — вечер; тот же город спящий,
Здесь двое под одним плащом
Стоят, кропимые дождем,
Укрыты сумрачным гранитом,
Спиной к приподнятым копытам.
Как тесно руки двух слиты!
Вольнолюбивые мечты
Спешат признаньями меняться;
Встает в грядущем день, когда
Народы мира навсегда
В одну семью соединятся.
Но годы шли. Другой не тут.
И рати царские метут
Литвы мятежной прах кровавый
Под грозный зов его стихов.
И заглушат ли гулы славы
Вопль здесь встающих голосов,
Где первой вольности предтечи
Легли под взрывами картечи!
Иль слабый стон, каким душа
Вильгельма плачет с Иртыша!
А тот же, пристально-суровый
Гигант, взнесенный на скале!
Ужасен ты в окрестной мгле,
Ты, демон площади Петровой!
Виденье призрачных сибилл,
В змею — коня копыта вбил,
Уздой железной взвил Россию,
Чтоб двух племен гнев, стыд и страх,
Как укрощенную стихию,
Праправнук мог топтать во прах!
Он поднял взор. Его чело
К решетке хладной прилегло,
И мыслей вихрь вскрутился, черный,
Зубцами молний искривлен.
«Добро, строитель чудотворный!
Ужо тебе!» — Так думал он.
И сквозь безумное мечтанье,
Как будто грома грохотанье,
Он слышал топот роковой.
Уже пуста была ограда,
Уже скакал по камням града —
Над мутно плещущей Невой —
С рукой простертой Всадник Медный.
Куда он мчал слепой порыв?
И, исполину путь закрыв,
С лучом рассвета, бело-бледный,
Стоял в веках Евгений бедный.
В пропасти улиц накинуты,
Городом взятые в плен,
Что мы мечтаем о Солнце потерянном!
Области Солнца задвинуты
Плитами комнатных стен.
В свете искусственном,
Четком, умеренном,
Взоры от красок отучены,
Им ли в расплавленном золоте зорь потонуть!
Гулом сопутственным,
Лязгом железным
Празднует город наш медленный путь.
К безднам все глубже уводят излучины…
Нам к небесам, огнезарным и звездным,
Не досягнуть!
Здравствуй же, Город, всегда озабоченный,
В свете искусственном,
В царственной смене сверканий и тьмы!
Сладко да будет нам в сумраке чувственном
Этой всемирной тюрьмы!
Окна кругом заколочены,
Двери давно замуравлены,
Сабли у стражи отточены, —
Сабли, вкусившие крови, —
Все мы — в цепях!
Слушайте ж песнь храмовых славословий,
Вечно живет, как кумир, нам поставленный, —
Каменный прах!
Славлю я толпы людские,
Самодержавных колодников,
Славлю дворцы золотые разврата,
Славлю стеклянные башни газет.
Славлю я лики благие
Избранных веком угодников
(Черни признанье — бесценная плата,
Дара поэту достойнее нет!).
Славлю я радости улицы длинной,
Где с дерзостным взором и мерзостным хохотом
Предлагают блудницы
Любовь,
Где с ропотом, топотом, грохотом
Движутся лиц вереницы,
Вновь
Странно задеты тоской изумрудной
Первых теней, —
И летят экипажи, как строй безрассудный,
Мимо зеркальных сияний,
Мимо рук, что хотят подаяний,
К ликующим вывескам наглых огней!
Но славлю и день ослепительный
(В тысячах дней неизбежный),
Когда, среди крови, пожара и дыма,
Неумолимо
Толпа возвышает свой голос мятежный,
Властительный,
В безумии пьяных веселий
Все прошлое топчет во прахе,
Играет, со смехом, в кровавые плахи,
Но, словно влекома таинственным гением
(Как река свои воды к простору несущая),
С неуклонным прозрением,
Стремится к торжественной цели,
И, требуя царственной доли,
Глуха и слепа,
Открывает дорогу в столетья грядущие!
Славлю я правду твоих своеволий,
Толпа!
Так вот в какие пустыни
Ты нас заманил, Соблазнитель!
Бесстрастный учитель
Мечты и гордыни,
Скорби целитель,
Освободитель
От всех уныний!
Эта страна — безвестное Гоби,
Где Отчаянье — имя столице!
Здесь тихо, как в гробе.
В эти границы
Не долетают птицы;
Степь камениста, даль суха,
Кустарник с жесткой листвой,
Мох ползучий, седой,
Да кусты лопуха…
Здесь мы бродим, тобой соблазненная рать,
Взорами, в ужасе, даль обводя,
Избегая смотреть друг на друга.
Одним — смеяться, другим— рыдать,
Третьим безмолвствовать, слов: не найдя,
Всем — в пределах единого круга!
Иные, в упорстве мгновенном,
Ищут дороги назад,
Кружатся по пустыне холодной,
Смущающей очи миражем бессменным,
И круги за кругами чертят,
Бесплодно, —
По своим следам
Возвращаясь к нам.
Другие, покорно, на острых камнях
Лежат и грызут иссохшие руки,
Как на прахе брошенный прах,
И солнечный диск, громаден и ал,
Встает из-за рыжих скал,
Из-за грани прежней отчизны,
Страны Любви и Жизни,
Что стала страной — Вечной Разлуки.
У нас бывают экстазы,
Когда нежданно
Мы чувствуем жизнь и силы!
Всё меняется странно:
Камни горят, как алмазы,
Новые всходят на небо светила,
Расцветают безвестные розы, —
Но, быстро осыпаются грезы,
Тупо мы падаем в груды колеблемой пыли,
Тупо мы слушаем ветер,
Еле качающий дремлющий вереск, —
В бессилии…
И тогда появляешься ты,
Прежний, Юный, Прекрасный,
В огненном Маке,
Царь Мечты.
Властно
Нам делаешь знаки,
И, едва наступает тишь —
Прежний, Прекрасный, Юный, —
Голосом нежным, как струны,
Нам говоришь:
«Я обещал вам восторга мгновенья, —
Вы их узнали довольно!
Я обещал вам виденья, —
Вы приняли их богомольно!
Я обещал вам сладости изнеможенья, —
Вы их вкусили вполне!
Поклонитесь мне!»
И, пав на колени,
Мы, соблазненная рать,
Готовы кричать
Все гимны хвалений,
Веселясь о своем Господине:
«Слава, Учитель
Мечты и гордыни!
Скорби целитель,
Освободитель
От всех уныний!
Да будем в пустыне
Верны нашей судьбе!
Вне Тебя нам все ненавистно!
Служим тебе —
Ныне и присно!»