Сколько лет, вагонных полок,
Зной, мороз и снова зной…
Двух вчерашних комсомолок
Два лица передо мной.
На одном нежданно-строго
Складка меж бровей легла,
Возле глаз морщинок много,
А улыбка как была.
Но зато лицо второе
Встало вдруг передо мной
Нынче мне не до улыбок,
Я возле дома иду,
Слишком уж много ошибок
Сделано в этом году.И что ни шаг, то оплошность,
Словно в острог заключён…
Крупнопанельная пошлость
Смотрит с обеих сторон.
Ко всему привыкают люди —
Так заведено на земле.
Уж не думаешь как о чуде
О космическом корабле.Наши души сильны и гибки —
Привыкаешь к беде, к войне.
Только к чуду твоей улыбки
Невозможно привыкнуть мне…
Среди развалин, в глине и в пыли,
Улыбку археологи нашли.
Из черепков, разбросанных вокруг,
Прекрасное лицо сложилось вдруг.
Улыбкою живой озарено,
Чудесно отличается оно
От безупречных, но бездушных лиц
Торжественных богинь или цариц.
Взошла луна. И долго при луне
Стояли мы на крепостной стене.
Когда бы всё, что нам хотелось,
вершилось в жизни без труда,
с лица земли исчезла б смелость,
которой брали города.
И если б горькие ошибки
не жгли
нам руки и умы,
считали б чистые улыбки
всего лишь вежливостью мы.
Как ты мне изменяла.
Я даже слов не найду.
Как я верил в улыбку твою.
Она неотделима
От высокой любви.
От меня.
Но, учуяв беду,
Ты меняла улыбку.
Уходила куда-то с другими.
Уносила к другим
Жил отважный капитан,
Он объездил много стран,
И не раз он бороздил океан.
Раз пятнадцать он тонул,
Погибал среди акул,
Но ни разу даже глазом не моргнул.
И в беде,
И в бою
Напевал он эту песенку свою:
Если бы парни всей земли
Вместе собраться однажды могли,
Вот было б весело в компании такой
И до грядущего подать рукой.Парни, парни, это в наших силах
Землю от пожара уберечь.
Мы за мир и дружбу, за улыбки милых,
За сердечность встреч.Если бы парни всей земли
Хором бы песню одну завели,
Вот было б здорово, вот это был бы гром,
Давайте, парни, хором запоём! Если бы парни всей земли
Ты прекрасная, нежная женщина,
Но бываешь сильнее мужчин.
Тот, кому ты судьбой обещана,
На всю жизнь для тебя один.
Он найдет тебя, неповторимую,
Или, может, уже нашел.
На руках унесет любимую,
В мир, где будет вдвоем хорошо.
Отступление от Вуотты,
Полыхающие дома…
На земле сидел без заботы
Человек, сошедший с ума.Мир не стоил его вниманья
И навеки отхлынул страх,
И улыбка всепониманья
На его блуждала губах.Он молчал, как безмолвный Будда,
Все сомненья швырнув на дно, —
Это нам было очень худо,
А ему уже — все равно.Было жаль того человека,
Из-за гор — я не знаю, где горы те, —
Он приехал на белом верблюде,
Он ходил в задыхавшемся городе —
И его там заметили люди.
И людскую толпу бесталанную
С её жизнью беспечной {и} зыбкой
Поразил он спокойною, странною
И такой непонятной улыбкой.
Дорога, дорога — счёта нет шагам,
И не знаешь, где конец пути,
По дороге мы идём по разным сторонам
И не можем её перейти.
Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом.
Улыбнись — я напротив, я рядом.
Побегу на красный свет, оштрафуют — не беда,
Только — ты подскажи мне когда.
Две округлых улыбки — Телети и Цхнети,
и Кумиси и Лиси — два чистых зрачка.
О, назвать их опять! И названия эти
затрудняют гортань, как избыток глотка.Подставляю ладонь под щекотную каплю,
что усильем всех мышц высекает гора.
Не пора ль мне, прибегнув к алгетскому камню,
высечь точную мысль красоты и добра? Тих и женственен мир этих сумерек слабых,
но Кура не вполне обновила волну
и, как дуб, затвердев, помнит вспыльчивость сабель,
бег верблюжьих копыт, означавший войну.Этот древний туман также полон — в нем стрелы
Так случилось — мужчины ушли,
Побросали посевы до срока,
Вот их больше не видно из окон —
Растворились в дорожной пыли.
Вытекают из колоса зёрна —
Эти слёзы несжатых полей,
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.
Насмешливый, тщедушный и неловкий,
единственный на этот шар земной,
на Усачевке, возле остановки,
вдруг Лермонтов возник передо мной,
и в полночи рассеянной и зыбкой
(как будто я о том его спросил) —
— Мартынов — что…—
он мне сказал с улыбкой.-
Он невиновен.
Я его простил.
На земле драгоценной и скудной
я стою, покорителей внук,
где замёрзшие слёзы якутов
превратились в алмазы от мук. Не добытчиком, не атаманом
я спустился к Олёкме-реке,
голубую пушнину туманов
тяжко взвешивая на руке. Я меняла особый. Убытку
рад, как золото — копачу.
На улыбку меняю улыбку
и за губы — губами плачу. Никого ясаком не опутав,
Меня не пугает
Высокая дрожь
Пришедшего дня
И ушедших волнений, -
Я вместе с тобою
Несусь, молодежь,
Перил не держась,
Не считая ступеней.
Короткий размах
В ширину и в длину —
Вспомнишь ты когда-нибудь с улыбкой,
Как перед тобой,
щемящ и тих,
Открывался мир, -
что по ошибке
Не лежал ещё у ног твоих.
А какой-то
очень некрасивый —
Жаль, пропал —
талантливый поэт
Бывает — живет человек
и не улыбается,
И думает, что так ему, человеку,
и полагается,
Что раз у него, у человека,
положение,
То положено ему
к положению —
и лица выражение.
Не простое —
Ты веришь, ты ищешь любви большой,
Сверкающей, как родник,
Любви настоящей, любви такой,
Как в строчках любимых книг.
Когда повисает вокруг тишина
И в комнате полутемно,
Ты часто любишь сидеть одна,
Молчать и смотреть в окно.
Товарищ Иванов —
мужчина крепкий,
в штаты врос
покрепше репки.
Сидит
бессменно
у стула в оправе,
придерживаясь
на службе
следующих правил.
С любым из нас случалось и случится…
Как это будет, знаю наперед:
он другом назовется, постучится,
в твою судьбу на цыпочках войдет…
Старик с академическим величьем
или девчонка с хитрым блеском глаз —
я не берусь сказать, в каком обличье
он предпочтет явиться в этот раз.
Он явится, когда ты будешь в горе,
когда увидишь, как непросто жить,
Огромные
зеленеют столы.
Поляны такие.
И —
по стенам,
с боков у стола —
стволы,
называемые —
«кии́».
Подходят двое.
Когда б я уголь взял для высшей похвалы —
Для радости рисунка непреложной, —
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Итог увяданья подводит октябрь.
Природа вокруг тяжела, серьезна.
В час осени крайний — так скучно локтям
опять ушибаться об угол сиротства.
Соседской четы непомерный визит
все длится, и я, всей душой утомляясь,
ни слова не вымолвлю — в горле висит
какая-то глухонемая туманность.
В час осени крайний — огонь погасить
и вдруг, засыпая, воспрянуть догадкой,