В сырой избушке шорника Лукьяна
Старуха-бабка в донышке стакана
Растила золотистое зерно.
Да, видно, нам не ко двору оно.Лукьян нетрезв, старуха как ребёнок,
И вот однажды пёстренький цыплёнок,
Пища, залез на лавку, на хомут,
Немножко изловчился — и капут!
Пустота —
что прыжок с моста,
и пустот —
что пчелиных сот.
Сосчитай до ста,
до двухсот, трехсот,
зерна не оста-
вил на зерне осот.Но о том зерне,
умершем в стерне,
что не погибнет,
знает лишь стерня,
к которой сорняк
в агонии выгнут.
Трудовые мечты,
Золотое зерно.
Торжество Красоты,
Как мне близко оно!
Как мне радостен вид
Лошаденки простой!
В глыбах пашни скользит
Солнца луч золотой.
Озимые поля,
Созревание нив.
Молодая земля,
Лик твой вечно красив.
Серп с косою — мечи! —
И победность сохи
Мне поют как лучи,
Мне горят как стихи.
Сын Земли я и Дня,
Неразрывно звено.
И в душе у меня
Золотое зерно.
Смотрите, братья-голуби, смотрите, сестры-горлицы,
Как много вам различного пшеничного зерна.
Нам зерна эти светлые, о, духи светловзорные,
Вечерняя, рассветная послала вышина.
От той звезды, что первая в вечерней светит горнице,
От той звезды, что первая сияет поутру,
Ниспослан этот колос нам, и зерна в нем повторные,
Берите это золото, я сам его беру.
Вы, облачные голуби, покорливые горлицы,
Снежите взоры крыльями, белейтесь в золотом.
Вам зерна золотистые, вам облаки узорные,
Вам солнечный, вам месячный, небесный Божий Дом.
Готовя муравей запас, нашел зерно
Промежду мелкими одно,
Зерно весьма, весьма большое.
Не муравью бы с ним, казалось, совладать,
Да нет, дай муравью зерно большое взять.
«Зерно, — он думает, — такое
Одно на целую мне зиму может стать»,
И потащил зерно большое.
Дорога вверх стены с запасом этим шла:
Ну муравей тащить, трудиться
И вдоль стены с зерном лепиться;
Вдруг тягость все перемогла
И муравья с стены и с грузом сорвала,
И в сторону зерно, а муравей — в другую.
Не трогая струну людскую,
Мне только муравью хотелось бы сказать,
Чтоб свыше сил не подымать.
«Милая, милая, где ж ты была
Ночью, в такую метелицу?»
— Горю и ночью дорога светла,
К дедке ходила на мельницу.-«Милая, милая, я не пойму
Речи с словами притворными…
С чем же ты ночью ходила к нему»
— С чем я ходила? Да с зернами.-«Милая, милая, зерна-то чьи ж?
Жита я нынче не кашивал!»
— Зерна-то чьи, говоришь? Да твои ж…
Впрочем, хозяин не спрашивал… —«Милая, милая, где же мука?
Куль-то, что был под передником?»
— У колеса, где вода глубока…
Лысый сегодня с наследником…
Горящий атом, я лечу
В пространствах — сердцу лишь известных,
Остановиться не хочу,
Покорный жгучему лучу,
Который жнет в полях небесных
Колосья мыслей золотых
И с неба зерна посылает,
И в этих зернах жизнь пылает,
Сверканье блесток молодых,
Огни для атомов мятежных,
Что мчатся, так же, как и я,
В туманной мгле пустынь безбрежных,
В бездонных сферах Бытия.Год написания: без даты
Колос полный, колос спелый, золотой,
Ты, возросший из единого зерна,
Ты, узорный, ты, резной, и ты, литой,
Ты, дремотный, колос к колосу — волна.
Зерна в числах, звезды в небе, нити сна,
Пряжа грезы, всходы радуг, Млечный Путь,
Как красива перекатная волна.
Веруй в даль. Беги вперед. Себя забудь.
Горячий день. Мой конь проворно
Идет над мягкой пахото́й;
Белеют брошенные зерна,
Еще не скрытые землей.
Прилежной кинуты рукою,
Как блестки в пахотной пыли,
Где в одиночку, где семьею,
Они узором полегли...
Я возвращаюсь ночью бором;
Вверху знакомый взору вид:
Что́ зерна звезды! Их узором
Вся глубь небесная горит...
Готовя муравей запас нашел зерно,
Меж мелкими одно
Весьма большое.
Не муравью бы им казалось и владать;
Да нет, затеял он и эту ношу взять.
Зерно, он думает: такое
Одно на целую неделю может стать;
И потащил зерно большое.
Дорога вверх горы утесистой была:
Ну, около зерна мой муравей трудиться,
Тащить, карабкаться, лепиться;
Но тяжесть труд перемогла,
И муравья стремглав с утеса сорвала:
Груз в сторону летит, а муравей в другую.
Не трогая струну людскую,
Мне только муравью хотелось бы сказать,
Чтоб свыше сил не подымать.
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
Кто, белый, там идет от нас?
Проблаговестил звездный час.
И Мать ушла. Ушел Отец.
На нем, на ней—один венец.
Уходит в небо лик снопа.
Сквозь вечер слышен стук цепа.
Зерно к зерну, молотит цеп.
Посев и жатва—путь судеб.
Как нежен этот дух тепла.
Овин. Гумно. Луна взошла.
Благословенье, Светлым, вам,
Что к вышним отошли полям.
Внутренней связью
Сил четырех
Держится стройно
Мира чертог.
Звезды лимона
В чашу на дно! —
Горько и жгуче
Жизни зерно.
Но растопите
Сахар в огне:
Где эта жгучесть
В горьком зерне?
Воду струями
Лейте сюда:
Все обтекает
Мирно вода.
Каплю по капле
Лейте вино:
Жизнь оживляет
Только оно!
Выпьем, покамест
Кубок наш жгуч!
Только кипучий
Сладостен ключ!
Искрится солнце так ярко,
Светит лазурь так глубо́ко!
В груды подсолнечник свален
Подле блестящего то́ка.
Точно тарелки для пира,
Для столованья большого,
Блещут цветы желтизною
Золота солнцем литого.
Венчиком дети уселись,
Семечки щиплют искусно;
Зерен-то, зерен... Без счета!
Каждое зернышко вкусно.
И не встречается, право,
Даже и в царской палате
Этаких груд наслажденья,
Этакой тьмы благодати!
Двуликий знак, — взглянув, переверни,
В ладони подержав, — зерно ржаное.
Две ипостаси. Тайные здесь двое.
Несчетное в себе таят они.
Чуть зримый рот, пьянящий искони.
Начало ласк. Горнило вековое.
Другой же облик — жезл, что в тайном зное
Пронзит века и донесет огни.
А вместе — лишь зерно. И если тайный
Тот поцелуй — земной не примет плен,
Иссохнет сам в себе, без перемен.
А вниз сойдет, к черте необычайной,
Узнает смерть в любви, и тьму, и тлен.
И выйдет к Солнцу — нивою бескрайной.
Сказал цикаде муравей:
— Скажи, ленивица, безпечно
Ужели петь ты будешь вечно?
Пойдем. Запас для черных дней
Я приберег трудясь упорно;
С тобой делиться я готов
И так в земле зарою зерна,
Чтоб не дали они ростков.—
Цикада молвила:—В земле
Когда то я жила глубоко.
Трудолюбиво, одиноко
Подготовлялась я во мгле,
Следя за зреющим посевом,
К моим ликующим напевам.
Мне ведомо, как дивный сон
В земле струится плодотворен:
Милей твоих засохших зерен—
Зерно, дающее росток.—
Вертитесь, обращайтесь,
Мои жернова.
Литовская песня
Вертитесь, обращайтесь,
Мои жернова.
Вы, мысли, разрешайтесь
В певучие слова.
В душе есть тоже зерна,
И долго и упорно
Таятся зерна те
В душевной темноте.
Но мрак души не вечен,
Восходят зеленя.
О, милый, ты отмечен
Там в сердце у меня.
Вот стебли зеленеют,
Желтеют и полнеют.
Густеет их толпа,
И мирно ждет серпа.
Красиво жнется нива,
Красив склоненный жнец.
О, все в тебе красиво,
И мой ты наконец.
Лежат снопы рядами,
Блестят они пред нами,
Наполнены воза,
Любуются глаза.
Вы, зерна, возвращайтесь,
Уж мельница жива.
Вертитесь, обращайтесь,
Мои жернова.
Без друга, молодая,
На мельнице была я,
Вдвоем зерно дроблю,
Люблю тебя, люблю.
В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий? —
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.Опять, опять «Ненастный день потух»,
Оборванный пронзительным «но если»!
Не вся ль душа моя, мой мир не весь ли
В словах теперь трепещет этих двух? Чем жарче кровь, тем сердце холодней,
Не сердцем любишь ты, — горячей кровью.
Я в вечности, обещанной любовью,
Не досчитаю слишком многих дней.В глазах моих веселья не лови:
Та, третья, уж стоит меж нами тенью.
В душе твоей не вспыхнуть умиленью,
Залогу неизменному любви, —В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий? —
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.
Сказал цикаде муравей:
— Скажи, ленивица, беспечно
Ужели петь ты будешь вечно?
Пойдем. Запас для черных дней
Я приберег трудясь упорно;
С тобой делиться я готов
И так в земле зарою зерна,
Чтоб не́ дали они ростков. —
Цикада молвила: — В земле
Когда-то я жила глубоко.
Трудолюбиво, одиноко
Подготовлялась я во мгле,
Следя за зреющим посевом,
К моим ликующим напевам.
Мне ведомо, как дивный сон
В земле струится плодотворен:
Милей твоих засохших зерен —
Зерно, дающее росток. —
Сноп тяжел золотым зерном,
А рука могутною дрожью.
Размахнусь только раз цепом –
Гулкий ток весь засыплю рожью;
На лопату зерно приму,
Кину в ветер, чтоб снес мякину,
Чистый хлеб соберу в суму
И на плечи ту сумку вскину.
В гридни княжьи пойду, хвалясь:
Кто суму приподнимет, князь?
За столы, подбоченясь, сяду.
Приподнять никому невмочь,
И зовет князь невесту дочь,
Что гуляет в венце по саду.
Вот, Настасья, тебе жених!
Колокольни дрожат от гула,
И слепец запевает стих:
«Буди жив, богатырь Микула!»
Звезды еще не гасли.
Звезды были на месте,
когда они просыпались
в курятнике
на насесте
и орали гортанно.
…Тишина умирала,
как безмолвие храма
с первым звуком хорала.
Тишина умирала.
Оратаи вставали
и скотину в орала
запрягали, зевая
недовольно и сонно.
Это было начало.
Приближение солнца
это все означало,
и оно поднималось
над полями,
над горами.
…Петухи отправлялись
за жемчужными зернами.
Им не нравилось просо.
Им хотелось получше.
Петухи зарывались
в навозные кучи.
Но зерно находили.
Но зерно извлекали
и об этом с насеста
на рассвете кричали:
— Мы нашли его сами.
И очистили сами.
Об удаче сообщаем
собственными голосами.
В этом сиплом хрипении
за годами,
за веками
я вижу материю времени,
открытую петухами.
Тихо-тихо сидят снегири на снегу
меж стеблей прошлогодней крапивы;
я тебе до конца описать не смогу,
как они и бедны и красивы! Тихо-тихо клюют на крапиве зерно, —
без кормежки прожить не шутки! —
пусть крапивы зерно, хоть не сытно оно,
да хоть что-нибудь будет в желудке. Тихо-тихо сидят на снегу снегири —
на головках бобровые шапочки;
у самца на груди отраженье зари,
скромно-серые перья на самочке. Поскакали вприпрыжку один за другой
по своей падкрапивенской улице;
небо взмыло над ними высокой дугой,
снег последний поземкою курится. И такая вокруг снегирей тишина,
так они никого не пугаются,
и так явен их поиск скупого зерна,
что понятно: весна надвигается!
Была зима; лежали плотно
Снега над взрытостью полей,
Над зыбкой глубиной болотной
Скользили, выводя изгибы,
Полозья ровные саней.Была зима; и спали рыбы
Под твердым, неподвижным льдом.
И даже вихри не смогли бы,
В зерне замерзшем и холодном,
Жизнь пробудить своим бичом! Час пробил. Чудом очередным,
Сквозь смерть, о мае вспомнил год.
Над миром белым и бесплодным
Шепнул какой-то нежный голос:
«Опять пришел солнцеворот!»И под землею, зерна, чуя
Грядущей жизни благодать,
Очнулись, нежась и тоскуя,
И вновь готов безвестный колос
Расти, цвести и умирать!
Гаснет в утренник звезда;
Взрежет землю борозда…
И гудят, скрипят сошники,
И ярмо качают быки,
Белый да красный.
Не хоронит перед зарей лица,
В алых солнце тучах моется;
И, пластами до реки,
Емлют землю сошники.
«Зерна ярые мои
В чреве, черная, таи.
Станут зерна стебелиться,
Стебель тонкий колоситься,
Солнце ляжет на поля –
Стеблю влаги дай, земля!..
Я приду к тебе, моя мать,
Золотые снопы поснимать;
Я снопы смолочу до зари,
И три меры насыплю я, три.
Меру первую и полную мою
Богу господу Исусу предаю;
А вторую князю, в красном терему;
Третью меру в землю — чреву твоему!
В пашню зерна золотые полегли,
Возлелей их, чрево черное земли».
Снопы стоят в полях как алтари.
В них красота высокого значенья.
Был древле час, в умах зажглось реченье: —
«Не только кровь, но и зерно сбери».
В колосьях отливают янтари.
Богаты их зернистые скопленья.
В них теплым духом дышит умиленье.
В них золото разлившейся зари.
Как долог путь от быстрых зерен сева
До мига золотого торжества.
Вся выгорела до косы трава.
Гроза не раз грозилась жаром гнева.
О, пахари. Подвижники посева.
В вас Божья воля колосом жива.
Младенец кашку составляет
Из манных зерен голубых.
Зерно, как кубик, вылетает
Из легких пальчиков двойных.
Зерно к зерну — горшок наполнен,
И вот, качаясь, он висит,
Как колокол на колокольне,
Квадратной силой знаменит.
Ребенок лезет вдоль по чащам,
Ореховые рвет листы,
И над деревьями всё чаще
Его колеблются персты.
И девочки, носимы вместе,
К нему, но воздуху плывут.
Одна из них, снимая крестик,
Тихонько падает в траву.Горшок клубится под ногою,
Огня субстанция жива,
И девочка лежит нагою,
В огонь откинув кружева.
Ребенок тихо отвечает:
»Младенец я, и не окреп!
Ужель твой ум не примечает,
Насколь твой замысел нелеп?
Красот твоих мне стыден вид,
Закрой же ножки белой тканью,
Смотри, как мой костер горит,
И не готовься к поруганью!»
И, тихо взяв мешалку в руки,
Он мудро кашу помешал, —
Так он урок живой науки
Душе несчастной преподал.
Профаны,
Прежде чем съесть гранат,
Режут его ножом.
Гранатовый сок по ножу течет,
На тарелке красная лужица.
Мы
Гранатовый сок бережем.
Обтянутый желтою кожурой,
Огромный,
Похожий на солнце плод
В ладонях медленно кружится,
Обсмотришь его со всех сторон:
Везде ль кожура цела.
А пальцы уж слышат сквозь кожуру
Зерна —
Нежные, крупные,
Нажмешь легонько
(Багряна мгла!),
Кровью брызнули три зерна
(Впрочем, брызгаться тесно там —
Глухо и сочно хрупнули).
Теперь осторожно мы мнем и мнем
Зерна за рядом ряд.
Струи толкутся под кожурой,
Ходят, переливаются.
Стал упругим,
Стал мягким жесткий гранат.
Все тише, все чутче ладони рук:
Надо следить, чтоб не лопнул вдруг —
Это с гранатом случается.
Терпенье и нежность — прежде всего!
Верхние зерна — что?!
Надо зерна
Суметь
Достать в глубине,
В середине размять их здорово…
И прокусить кожуру,
И ртом
Глотками сосущими пить потом,
В небо подняв драгоценный плод
И
Запрокинув голову!
Взял Старик в амбар мешок,
Мышь в мешок проворно скок,
И прогрызла там дыру,
И ушла сама в нору.
Крупка сыплется в мешок,
Крупка в норку наутек,
Крупка высыпалась вся,
Пляшет мышь, хвостом тряся.
Тужит Старый: «Как тут быть?
Как тут горю пособить?»
Зерна скрылись, — где и след.
Разве Солнце даст совет.
Солнце слышит свысока,
Обогрело Старика,
Месяц белый посветил,
Вышли зерна из могил.
И летел из дальних стран
Ворон Воронович Вран,
Помахал своим крылом, —
Крупкой полон весь закром.
Вечор мне красные девицы
Мешок пшеницы принесли:
«Ведь расклюют же даром птицы;
Возьми, старинушка, смели».
Бела пшеница и румяна,
И так была полна зерном,
Что вмиг пришла охота рьяна:
Я ну молоть всем животом.
Молол я пристально, трудился,
Ночь целую провел без сна;
Но что ж? — как ни потел, ни бился,
Не расколол я ни зерна.
Смеясь мне девушки в назолу,
Пеняли: «Что ж не мелешь, дед?»
— «А вы», сказал я, «для помолу
Пришли, как жернов не берет».
1799
Лежу в земле, и сон мой смутен…
В открытом поле надо мной
Гуляет, волен, а беспутен,
Январский ветер ледяной,
Когда стихает ярость бури,
Я знаю: звезд лучистый взор
Глядит с темнеющей лазури
На снежный мертвенный простор.
Порой во сне, сквозь толщь земную,
Как из другого мира зов,
Я глухо слышу, жутко чую
Вой голодающих волков.
И бредом кажется былое,
Когда под солнечным лучом
Качалось поле золотое,
И я был каплей в море том.
Иль день, когда осенней нивой
Шел бодрый сеятель, и мы
Во гроб ложились, терпеливо
Ждать торжествующей зимы.
Лежу в могиле, умираю,
Молчанье, мрак со всех сторон…
И всё трудней мне верить маю,
И всё страшней мой черный сон…
Звездочки, звездочки с неба летят,
Белыя звезды, пушистыя!
Падают, сыплются, вьются, блестят,
Нежныя, легкия, чистыя.
Звездочки землю оденут и лес,
Слившись в покровы блестящие…
Ночью на них любоваться с небес
Звезды начнут настоящия…
Месяц заботливо в ночь озарит
Их очертания разныя,
Дедко мороз-красный нос превратит
Всех их в пылинки алмазныя.
Звездочки, вам порученье дано
Тайной природы покрытое:
Вы сохраните от стужи зерно,
В земою с молитвой зарытое.
Звездочки нежныя—девственный снег,
Стаешь весной ты игривою, —
Стаешь, но зернышко даст свой побег
И возрастет после нивою!
В струйках весенних воркующих вод
В море ваш путь безконечное,
Но за охрану зерна вам народ
Скажет спасибо сердечное!
Сыптесь же, звездочки, сыптесь опять,
Белыя звезды прелестныя!
Пахарь в вас видит себе благодать,
Зерен пестуньи небесныя!
Светает. Пора за работу!
Я выеду в поле с сохой,
И землю прорежу, и зерна посею,—
Пусть спят до весны золотой.
И с ними я горе зарою…
Уснет—не проснется оно,
Как вешней порой просыпается к жизни
Согретое солнцем зерно.
Затеплю свечу пред иконой
И буду я Бога молить:
На ниву послать благодатную влагу,
От града ее сохранить.
Но, если уж милости Божьей
Не будет на долю мою,—
Я буду трудиться—и по̀том кровавым
Родимую ниву полью!..
Зрей, нива родная! Как волны,
От ветра колосья вздымай,
И сердцу больному от горя отраду
Ты сладостным шопотом дай!
Все движется к темному устью.
Когда я очнусь на краю,
Наверное, с резкою грустью
Я родину вспомню свою.
Что вспомню я? Черные бани
По склонам крутых берегов,
Как пели обозные сани
В безмолвии лунных снегов.
Как тихо суслоны пшеницы
В полях покидала заря,
И грустные, грустные птицы
Кричали в конце сентября.
И нехотя так на суслоны
Садились, клевали зерно, -
Что зерна? Усталым и сонным,
Им было уже все равно.
Я помню, как с дальнего моря
Матроса примчал грузовик,
Как в бане повесился с горя
Какой-то пропащий мужик.
Как звонко, терзая гармошку,
Гуляли под топот и свист,
Какую чудесную брошку
На кепке носил гармонист…
А сколько там было щемящих
Всех радостей, болей, чудес,
Лишь помнят зеленые чащи
Да темный еловый лес!
Когда посеяно зерно
Добра, и правды, и свободы —
Придет пора: и даст оно
Благие всходы.
Когда от дольней суеты
Стремится дух в обитель света —
Влечет к святыне красоты
Мечту поэта.
Когда сильней порывы бурь,
Когда кругом бушует вьюга —
Нам грезятся: небес лазурь
И зелень луга.
Когда упасть готовы мы,
Как срезанный на ниве колос —
Нам часто слышится из тьмы
Призывный голос.
И вновь — герои, не рабы —
Мы поднимаемся из праха,
Для жизни новой, для борьбы,
Не зная страха.
Пусть говорят: пророков нет
И к пониманью сердце глухо —
Над миром злобы и сует
Есть царство духа!
Есть царство света и добра;
Над ложью призрачной и бледной
Оно блеснет — придет пора —
Зарей победной!
Небо четко, небо сипе,
Жгучий луч палит поля;
Смутно жаждущей пустыней
Простирается земля;
Губы веющего ветра
Ищут, что поцеловать…
Низойди в свой мир, Деметра,
Воззови уснувших, мать!
Глыбы взрыхленные черны,
Их вспоил весенний снег.
Где вы, дремлющие зерна,
Замышляйте свой побег!
Званы вы на пир вселенной!
Стебли к солнцу устремя,
К жизни новой, совершенной,
Воскресайте, озимя!
И в душе за ночью зимней
Тоже — свет, и тоже — тишь.
Что ж, душа, в весеннем гимне
Ты проснуться не спешишь?
Как засеянное поле,
Простираются мечты,
И в огнистом ореоле
Солнце смотрит с высоты.
Брошен был порой осенней
И в тебя богатый сев, —
Зерна страсти и мучений,
Всколоситесь, как напев!
Время вам в движеньях метра
Прозвучать и проблистать.
Низойди в свой мир, Деметра,
Воззови к уснувшим, мать!