— «Не тяжки ль вздохи усталой груди?
В могиле тесной всегда ль темно?»
— «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!
Оставьте, люди! Мне все равно!»
Как расстаются двое,
Друг другу руки жмут,
И нет конца прощанью:
Вздыхают, слезы льют.
Без вздохов и без плача
Пошли мы в ро́зный путь…
А вот и слезы льются,
И вздохи давят грудь.
Как разстаются двое —
Друг другу руки жмут,
И нет конца прощанью:
Вздыхают, слезы льют.
Без вздохов и без плача
Пошли мы в розный путь…
А вот и слезы льются,
И вздохи давят грудь.
Какие думы в глубине
Его души таились, зрели?
Когда б они сказалися вполне,
Кого б мы в нем, друзья, узрели?
Но он, наш северный поэт,
Как юный лебедь величавый,
Средь волн тоскуя, песню славы
Едва начал — и стих средь юных лет!
Быть может, всё оставило поэта, —
Душа, не плачь, не сетуй, не грусти!
Зачем любить и требовать ответа?
Ты изрекла мне вечное прости.Но будет жизнь за жизнию земною,
Где буду вновь и светел и любим,
Где заблещу прославленной звездою,
Где я сольюсь с дыханием твоим!
Грудь женская! Души застывший вздох, —
Суть женская! Волна, всегда врасплох
Застигнутая — и всегда врасплох
Вас застигающая — видит Бог!
Презренных и презрительных утех
Игралище. — Грудь женская! — Доспех
Уступчивый! — Я думаю о тех…
Об одногрудых тех, — подругах тех!..
Летайте мои вздохи вы к той ково люблю,
И горесть опишите, скажите как терплю;
Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд,
И после прилетите опять ко мне назадъ;
Но только принесите приятную мне весть,
Скажите, что еще мне любить надежда есть:
Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
Хороших в свете много, другую льзя сыскать.
Автор Федерико Гарсиа Лорка
Перевод Марины Цветаевой
Из пещеры — вздох за вздохом,
Сотни вздохов, сонмы вздохов,
Фиолетовых на красном.
Глот цыгана воскрешает
Страны, канувшие в вечность,
Башни, врезанные в небо,
Чужеземцев, полных тайны…
В прерывающемся стоне
Голоса, и под высокой
Бровью — чёрное на красном.
Известковую пещеру
Дрожь берёт. Дрожит пещера
Золотом. Лежит пещера —
В блеске — белая на красном —
Павою…
— Струит пещера
Слёзы: белое на красном…
Были бури, непогоды,
Да младые были годы!
В день ненастный, час гнетучий
Грудь подымет вздох могучий;
Вольной песнью разольется -
Скорбь-невзгода распоется!
А как век то, век-то старый
Обручится с лютой карой.
Груз двойной с груди усталой
Уж не сбросит вздох удалый:
Не положишь ты на голос
С черной мыслью белый волос!
Чей-то зов, как вздох усталый…
Иль то шепчут чаши лилий,
Те, что в узкие бокалы
Стебли змейно опустили?
Чей-то зов, как вздох усталый…
Иль то — песня, что пропели
В ярком блеске тронной залы
Пред Изоттой менестрели?
Чей-то зов, как вздох усталый…
Иль доносятся приветы
До земли, песчинки малой,
Сквозь эфир с иной планеты?
Чей-то зов, как вздох усталый…
Иль то снова голос милый,
Сквозь покров травы завялой,
Долетает из могилы?
Всю ночь я слышу вздохи странные,
У изголовья слышу речь.
Я опущусь в окно туманное
И буду с улицы стеречь.
Ах, эти страхи все напрасные,
Моя загадка — здесь — во мне.
Все эти шорохи бесстрастные —
Поверь, величье в тишине.
Я подстерег и успокоился.
И кто другой бы мог придти?
И только мой восторг удвоился —
Всё Ты же на моем пути!
О, это Ты — и вздохи странные,
И сны, и шорохи, и речь…
Ты — безначальная, желанная,
Ты — разрешенье милых встреч! Май 1902
Из пещеры — вздох за вздохом,
Сотни вздохов, сонмы вздохов,
Фиолетовых на красном.
Глот цыгана воскрешает
Страны, канувшие в вечность,
Башни, врезанные в небо,
Чужеземцев, полных тайны...
В прерывающемся стоне
Голоса, и под высокой
Бровью — черное на красном.
Известковую пещеру
Дрожь берет. Дрожит пещера
Золотом. Лежит пещера —
В блеске — белая на красном —
Павою...
— Струит пещера
Слезы: белое на красном...
Да, вздохов обо мне — край непочатый!
А может быть — мне легче быть проклятой!
А может быть — цыганские заплаты —
Смиренные — моиНе меньше, чем несмешанное злато,
Чем белизной пылающие латы
Пред ликом судии.Долг плясуна — не дрогнуть вдоль каната,
Долг плясуна — забыть, что знал когда-то —
Иное вещество, Чем воздух — под ногой своей крылатой!
Оставь его. Он — как и ты — глашатай
Господа своего.17 мая
Летите мои вздохи вы к той ково люблю,
И горесть опишите, скажите как терплю;
Останьтесь в ее сердце, смягчите гордый взгляд,
И после прилетите опять ко мне назад;
Но только принесите приятную мне весть,
Скажите, что еще мне любить надежда есть:
Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
Хороших в свете много, другую льзя сыскать.
Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,
И горесть опишите, скажите, как терплю;
Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд,
И после прилетите опять ко мне назад;
Но только принесите приятную мне весть,
Скажите, что еще мне любить надежда есть:
Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
Хороших в свете много, другую льзя сыскать.
Встретим пришельца лампадкой,
Тихим и верным огнём.
Только ни вздоха украдкой,
Ни вздоха о нём!
Яркого света не надо,
Лампу совсем привернём.
Только о лучшем ни взгляда,
Ни взгляда о нём!
Пусть в треволненье беспечном
Год нам покажется днём!
Только ни мысли о вечном,
Ни мысли о нём!
Станем «сестричками» снова,
Крепче друг к другу прильнём.
Только о прошлом ни слова,
Ни слова о нём!
«Поцелуй меня…
Моя грудь в огне…
Я еще люблю…
Наклонись ко мне».
Так в прощальный час
Лепетал и гас
Тихий голос твой,
Словно тающий
В глубине души
Догорающей.
Я дышать не смел —
Я в лицо твое,
Как мертвец, глядел —
Я склонил мой слух…
Но, увы! мой друг,
Твой последний вздох
Мне любви твоей
Досказать не мог.
И не знаю я,
Чем развяжется
Эта жизнь моя!
Где доскажется
Мне любовь твоя!
Месяц восходит, месяц прекрасный,
Тихий, любезный спутник земли;
Сребряный, ясный свет изливает,
Нежно блистает в чистых водах.
В счастии, в мире, в тихом весельи
Я наслаждался светом твоим,
Месяц прекрасный! здесь с Альциндором
В роще дубовой ночью сидев.
Чувства из груди в грудь преливались,
Нежные чувства дружбы, любви.
Нет Альциндора!.. Тисы над гробом
Юного друга томно шумят.
Волосы я — или воздух целую?
Веки — иль веянье ветра над ними?
Губы — иль вздох под губами моими?
Не распознаю и не расколдую.
Знаю лишь: целой блаженной эпохой,
Царственным эпосом — струнным и странным —
Приостановится…
Это короткое облачко вздоха.
Друг! Всё пройдет на земле, — аллилуйя!
Вы и любовь, — и ничто не воскреснет.
Но сохранит моя тёмная песня —
Голос и волосы: струны и струи.
Луна взошла. На вздох родимый
Отвечу вздохом торжества,
И сердце девушки любимой
Услышит страстные слова.
Слушай! Повесила дева
Щит на высоком дубу,
Полная страстного гнева,
Слушает в далях трубу.
Юноша в белом — высоко
Стал на горе и трубит.
Вспыхнуло синее око,
Звук замирает — летит.
Полная гневной тревоги
Девушка ищет меча…
Ночью на горной дороге
Падает риза с плеча…
Звуки умолкли так близко…
Ближе! Приди! Отзовись!
Ризы упали так низко.
Юноша! ниже склонись!
Луна взошла. На вздох любимой
Отвечу вздохом торжества.
И сердце девы нелюдимой
Услышит страстные слова.
Передо мной — моя дорога,
Хранитель вьется в высоте:
То — ангел, ропщущий на бога
В неизъяснимой чистоте.
К нему не долетают стоны,
Ему до неба — взмах крыла,
Но тайновиденья законы
Еще земля превозмогла.
Он, белокрылый, звонко бьется,
Я отразил его мятеж:
Высоко песня раздается, —
Здесь — вздохи те же, звуки те ж.
И я тянусь, подобный стеблю,
В голубоватый сумрак дня,
И тайно вздохами колеблю
Траву, обнявшую меня.30 сентября 1902
Где отцветают розы, где горит
Печальное полночное светило,
Источник плещется и говорит
О том, что будет, и о том, что было.Унынья вздохи, разрушенья вид,
В пустынном небе облаков ветрила…
Здесь, в черных зарослях, меж бледных плит
Твоей любви заветная могила.Твоей любви, поэт, твоей тоски…
На кладбище, в Шотландии туманной,
Осенних роз лелея лепестки,
Ей суждено остаться безымяннойИ только вздохам ветра передать
Невыплаканной песни благодать!
В сердце дремлющей Зюлеймы
Пусть слеза моя прольется,
И тогда оно к Абдулле
Страстью трепетной забьется.
Слуха дремлющей Зюлеймы
Вздохи пусть мои коснутся,
И в своих мечтах и грезах
Пусть она Абдуллу вспомнит.
Ручку дремлющей Зюлеймы
Ороси, поток пурпурный, —
Пусть окрасится Абдуллы
Кровью, алою и бурной.
Ах, страданье молчаливо,
И язык его туманен —
Только слезы, вздохи, кровь,
Кровь того, кто насмерть ранен!
Зеленовато-желтый мох
На чуть мерцающей бере́сте.
Паденье малых влажных крох,
Дождей отшедших слабый вздох,
Как будто слезы на погосте.
О, этих пиршественных бурь
В ветрах сметаемые крохи!
Кривой плетень. Чертополохи.
Вся в этом Русь! И, в кротком вздохе,
Сам говорю себе: Не хмурь
Свой тайный лик. Молчит лазурь.
Но будет: Вновь мы кликнем громы,
И, в небе рушась, водоемы,
Дождями ниву шевеля,
Вспоят обильные поля.
Там, где нежно колокольчики звенят
И при вздохе ветерка поет фарфор,
Еду я, восторгом искренним объят,
Между бархатных полей и резких гор.
Еду полем. Там китайцы сеют рис;
Трудолюбьем дышат лица. Небеса
Ярко сини. Поезд с горки сходит вниз.
Провожают нас раскосые глаза.
Деревушка. Из сырца вокруг стена.
Там за ней фанзы приземисты, низки.
Жизнь скромна, тиха, убога, но ясна —
Без тумана русской будничной тоски.
Пасть раскрыл свою, на нас смотря, дракон,
Что из красной глины слеплен на фанзе.
Я смеюсь: мне грозный вид его смешон.
Село солнце, спит трава в сырой росе.
Сергею КречетовуХотя бы вздох людских речей,
Хотя бы окрик петушиный:
Глухою тяжестью ночей
Раздавлены лежат равнины.
Разъята надо мною пасть
Небытием слепым, безгрозным.
Она свою немую власть
Низводит в душу током грозным.
Ее пророческое дно
Мой путь созвездьями означит
Сквозь вихрей бледное пятно.
И зверь испуганный проскачет.
Щетинистым своим горбом:
И рвется тень между холмами
Пред ним на снеге голубом
Тревожно легкими скачками:
То опрокинется в откос,
То умаляется под елкой.
Заплачет в зимних далях пес,
К саням прижмется, чуя волка.
Как властны суеверный страх,
И ночь, и грустное пространство,
И зычно вставший льдяный прах —
Небес суровое убранство.
Как бархат ночь. Как райский вздох — прохлада.
Потоки звезд. Вольнее караван.
Уж скоро будет отдых верным дан.
Читай молитвы. Только это надо.
Всевышний с нами. С ним избегнем ада.
Нет в мире книг. Лишь есть один Коран,
Росою звезд вовеки осиян.
Чу! Где-то розы возле водоспада.
Поет, журчит и пенится родник.
Недуг окончен зрения двойного.
Молись, чтоб он к тебе не вкрался снова.
Алла Акбар! Лишь Бог один велик!
Сквозь мглу пустынь ведет Он в радость крова.
Алла! Алла! Я вечный Твой должник!
Пою в помпезной эпиталаме
— О, Златолира, воспламеняй! —
Пою Безумье твоё и Пламя,
Бог новобрачных, бог Гименей! Весенься вечно, бог пьяный слепо,
Всегда весенься, наивный бог!
Душа грезэра, как рай, нелепа!..
Вздох Гименея — Ивлиса вздох! Журчит в фиалах вино, как зелье,
О, молодые, для вас одних!
Цветы огрезят вам новоселье —
Тебе, невеста! тебе, жених! Костёр ветреет… Кто смеет в пламя?!
Тот, кто пылает костра сильней!
Пою в победной эпиталаме
Тебя, бог свадьбы, бог Гименей!
Цветок с цветком, цветы поют цветам,
Всей силой посылаемых дыханий,
Струей пыльцы, игрой Восточных тканей,
Приди, любовь, я все тебе отдам.
И слышно здесь, как пламенеет там,
За гранями, кадильница сгораний,
Жасмины, розы, головни гераней,
Пожары, посвященные звезда́м.
Пока на дне небес проходят токи,
Певучие ряды, к звезде звезда,
Влюбилась в берег здешняя вода.
Два облика. Они зеленооки.
И слышен вздох: «Тобою счастлив я».
И вторит нежный вздох: «Твоя. Твоя».
В одном театре, в тёмном зале,
неподалёку под Москвой
тебя я видел вместе с Валей,
ещё женой, уже вдовой.
И я запечатлел незыбко,
как озаренье и судьбу,
и эту детскую улыбку,
и чуть заметный шрам на лбу.Включив приёмник наудачу,
средь волн эфира мировых
вчера я слушал передачу
кружка товарищей твоих.Они, пробившись к нам сквозь дали,
не причитали тяжело,
а только медленно вздыхали,
как будто горло им свело.И эти сдержанные вздохи
твоих подтянутых друзей –
как общий вздох одной эпохи,
как вздох морей и вздох полей.Я видел сквозь туман московский
как раз тридцатого числа,
как тяжкий прах к стене Кремлёвской
печально Родина несла.Ты нам оставил благородно,
уйдя из собственной среды,
большие дни торжеств народных
и день одной большой беды.
Церковный звон, мерцание лампады
И тусклый день в заплаканном окне;
Твой тихий вздох, рассеянные взгляды —
Знакомо все, все так знакомо мне.
В моей душе ни искры нет отрады, —
Там скорбь и грусть осталися одне…
Да тихий вздох, да сумрачные взгляды,
Да мутный день в заплаканном окне.
Грядущему ни света, ни пощады;
Оно глядит в туманном полусне
Сквозь мирный звон, сквозь тихий свет лампады,
Сквозь тусклый день в заплаканном окне…
Карменсите
Целый день хохотала сирень
Фиолетово-розовым хохотом.
Солнце жалило высохший день.
Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?)
Ты не шла. Хохотала сирень,
Удушая пылающим хохотом…
Вдалеке у слепых деревень
Пробежал паровоз тяжким грохотом.
Зло-презло хохотала сирень,
Убивая мечты острым хохотом.
Да. А ты все не шла — целый день.
А я ждал (Может быть, этот вздох о том?..)
До луны хохотала сирень
Беспощадно осмысленным хохотом…
Ты не шла. В парке влажная тень.
Сердце ждет. Сердце бесится грохотом.
— Отхохочет ли эта сирень?
Иль увянет, сожженная хохотом?!
Посвящается О. М. СоловьевойПусть на рассвете туманно —
знаю — желанное близко…
Видишь, как тает нежданно
Образ вдали василиска?
Пусть всё тревожно и странно…
Пусть на рассвете туманно —
знаю — желанное близко.Нежен восток побледневший
Знаешь ли — ночь на исходе?
Слышишь ли — вздох о свободе —
вздох ветерка улетевший —
весть о грядущем восходе? Спит кипарис онемевший.
Знаешь ли — ночь на исходе? Белые к сердцу цветы я
вновь прижимаю невольно.Эти мечты золотые,
эти улыбки святые
в сердце вонзаются больно… Белые к сердцу цветы я
вновь прижимаю невольно.
Ежедневное чудо —
не чудо
Ежедневное горе —
не горе.
Настоящее горе
другое.
И о нем говорить не хочу я.
Ежедневные блестки —
как ветошь.
Ежедневная ноша
не давит.
В ежедневные слезы
не веришь
Не тревожит.
Надоедает.
Лжет язык
в ежедневном застолье.
Бесконечные вопли
писклявы.
Постоянные вздохи —
не вздохи
Ежедневные клятвы —
не клятвы.
Ежедневная ссора —
не ссора…
Но,
над спелой росой
нависая,
вдруг встает
ежедневное солнце.
Ошарашивая.
Потрясая.
Ежедневной земли
не убудет…
И шепчу я,
охрипнув от песен:
пусть любовь
ежедневною
будет.
Ежедневной, как хлеб.
Если есть он.
Есть лишь три легенды сказочных веков.
Смысл их вечно старый, точно утро нов.
И одна легенда, блеск лучей дробя.
Говорит: «О, смертный! Полюби себя».
И другая, в свете страсти без страстей,
Говорит: «О, смертный! Полюби людей».
И вещает третья, нежно, точно вздох:
«Полюби бессмертье. Вечен только Бог».
Есть лишь три преддверья. Нужно все пройти.
О, скорей, скорее! Торопись в пути.
В храме снов бессмертных дышит нежный свет,
Есть всему разгадка, есть на все ответ.
Не забудь же сердцем, и сдержи свой вздох:
Ярко только Солнце, вечен только Бог!