Я по красному щебню схожу один
К морю сонному,
Словно тучками, мглою далеких вершин
Окаймленному.
Ах! как млеют, вдали замыкая залив,
Выси горные!
Как рисуются здесь, уходя в тень олив,
Козы черные…
На ветру осыпаются листья лещины
И, как яркие птицы, несутся в простор.
Покрываются бронзой сухие лощины
И горбатые древние выступы гор.
Над кривым дубняком, на крутом перевале,
Опереньем сверкая, взлетает фазан.
В окаймленье вершин, как в гранитном бокале,
Беспокойное озеро — светлый Хасан —
Расшумелось у сопок, шатая утесы,
Я повторю: «Бежит, грохочет Терек».
Кровопролитья древнего тщета
и ныне осеняет этот берег:
вот след клинка, вот ржавчина щита.Покуда люди в жизнь и смерть играли,
соблазном жить их Терек одарял.
Здесь нет Орбелиани и Ярали,
но, как и встарь, сквозит меж скал Дарьял.Пленяет зренье глубина Дарьяла,
познать ее не все обречены.
Лишь доблестное сердце выбирало
красу и сумрак этой глубины.-Эгей! — я крикнул. Эхо не померкло
Стояло дерево в долине,
И на судьбу свою пеняя, говорит:
Зачем оно не на вершине
Какой-нибудь горы стоит,
И тож да то же все Зевесу докучает.
Зевес, которой всем на свете управляет,
Неудовольствие от дерева внимает,
И говорит ему:
Добро, переменю твое я состоянье
Тигры стонали в глубоких долинах.
Чампак, цветущий в столетие раз,
Пряный, дышал между гор, на вершинах.
Месяц за скалы проплыл и погас.
В темной пещере, задумчивый йоги,
Маг-заклинатель, бледней мертвеца,
Что-то шептал, и властительно-строги
Были черты сверхземного лица.
На высоту твоих созданий
Пусть, равнодушна и слепа,
Не поднимается толпа.
Переступить не смея грани
Бессмертных замыслов, она
Не достигает, как волна,
Вершин могучих и свободных.
Томясь в усилиях бесплодных,
Ее не думай повести
С собой по трудному пути.
На вершинах — туман, над долиною — ночь,
И не в силах мы сон роковой превозмочь,
По веленью врага, длится он без конца,
Ослабела рука, охладели сердца.
И наследственный меч паутиной обвит,
И позорно в углу тут же ржавеет щит;
Если выстрел в горах и раздастся, как встарь —
Упадут от него только лось иль глухарь.
Я в горы ушел до рассвета: —
Все выше, туда, к ледникам,
Где ласка горячего лета
Лишь снится предвечным снегам, —
Туда, где холодные волны
Еще нерожденных ключей
Бледнеют, кристально-безмолвны,
И грезят о чарах лучей, —
Где белые призраки дремлют,
Где Время сдержало полет,
Из ненапечатанной поэмыНе считай часов разлуки,
Не сиди сложивши руки
Под решетчатым окном…
О мой друг! о друг мой нежный!
Не следи с тоской мятежной
За медлительным лучом… Не скучай… Тревожный, длинный
День пройдет… С улыбкой чинной
Принимай твоих гостей.
Не чуждайся разговора,
Не роняй внезапно взора —
1.
Я на днеЯ на дне, я печальный обломок,
Надо мной зеленеет вода.
Из тяжелых стеклянных потемок
Нет путей никому, никуда… Помню небо, зигзаги полета,
Белый мрамор, под ним водоем,
Помню дым от струи водомета
Весь изнизанный синим огнем… Если ж верить тем шепотам бреда,
Что томят мой постылый покой,
Там тоскует по мне Андромеда
Покаран мир за тягостные вины
Свои ужаснейшей из катастроф:
В крови людской цветущие долины,
Орудий шторм и груды мертвецов,
Развал культуры, грозный крах науки,
Искусство в угнетеньи, слезы, муки,
Царь Голод и процессии гробов.
Царь Голод и процессии гробов,
Пир хамов и тяжелые кончины,
И притесненье солнечных умов,
<И версия>
Тебе, Кавказ, суровый царь земли,
Я посвящаю снова стих небрежный.
Как сына ты его благослови
И осени вершиной белоснежной;
От юных лет к тебе мечты мои
Прикованы судьбою неизбежной,
На севере — в стране тебе чужой
Я сердцем твой — всегда и всюду твой.
Человек сказал Днепру:
— Я стеной тебя запру.
Ты
С вершины
Будешь
Прыгать,
Ты
Машины
Будешь
Двигать!
Стоящие возле,
идущие рядом
плечом
к моему плечу,
сносимые этим
огромным снарядом,
с которым и я лечу!
Давайте отметим
и местность и скорость
среди ледяных широт,
Вперед мой верный конь! Во весь опор лети!
И вихрем день и ночь мы мчались по равнине.
— К любви стремится он. — шептали на пути
Кустарник и трава и ручейки в долине.
Все откликалося на звонкий гул копыт,
И ветер обогнать пытался нас, но тщетно.
Блеснет ли небосвод звездою предрассветной,
Вечерней ли звездой — мой верный конь летит.
1
Один, один средь гор. Ищу Тебя.
В холодных облаках бреду бесцельно.
Душа моя
скорбит смертельно.
Вонзивши жезл, стою на высоте.
Хоть и смеюсь, а на душе так больно.
Смеюсь мечте
своей невольно.
О, как тяжел венец мой золотой!
Брели паломники сирые
в Мекку
по серой Сирии.
Скрюченно и поломанно
передвигались паломники,
от наваждений
и хаоса —
каяться,
каяться,
каяться.
Не считай часов разлуки,
Не сиди сложивши руки
Под решетчатым окном…
О мой друг! о друг мой нежный!
Не следи с тоской мятежной
За медлительным лучом…
Не скучай… Тревожный, длинный
День пройдет… С улыбкой чинной
Принимай твоих гостей.
Мне жалко что я не зверь,
бегающий по синей дорожке,
говорящий себе поверь,
а другому себе подожди немножко,
мы выйдем с собой погулять в лес
для рассмотрения ничтожных листьев.
Мне жалко что я не звезда,
бегающая по небосводу,
в поисках точного гнезда
она находит себя и пустую земную воду,
Благоразумные, — на полусклоне гор
Они сидят. Из-за бугров долинных
Извивы бледных волн смущают плавный взор
Благоразумных — тихих, чинных —
Мельканьем тысяч поворотов,
Излучин и водоворотов…
Благоразумные задумчиво следят
За расположенными цепью деревнями
С их недвижимыми, спокойными огнями, —
Глава Екатерины Великой —
Великая глава русской истории.Автор
Я шел крещенским лесом,
Сквозистым и немым,
Мучительной и смутной
Тревогою томим,
Ночь зимняя дышала
Морозно на меня,
Луна лучи бросала
Мрачны горы, покрытыя тучами,
Все ущелья наполнила мгла,
Завладела провалами, кручами
И на дне пропастей залегла.
Неба нет; с его мантией звездною
Оно скрылось и света не льет;
Я стою над какою-то бездною,
Тьма ночная растет и растет…
Глубже, глубже во мрак укрываются
Ребра скал и обрывы стремнин,
Подобно черному разсеянному стаду,
Которое пасет зловещий ураган,
Неслися облака сквозь призрачный туман
И бездна темная внизу являлась взгляду.
Там, где клубилися тяжелые пары,
Вершина мрачная чудовищной горы,
Подобно призраку, из бездны поднималась.
Ея подножие в глубокой тьме терялось,
А наверху ея—горе подобен сам—
Ночка сегодня морозная, ясная.
В горе стоит над рекой
Русская девица, девица красная,
Щупает прорубь ногой.
Тонкий ледок под ногою ломается,
Вот на него набежала вода;
Царь водяной из воды появляется,
Шепчет: «Бросайся, бросайся сюда!
Любо здесь!» Девица, зову покорная,
Вся наклонилась к нему.
На сером камени, пустынном и высоком,
Вершина коего касалася небес,
Цирцея бледная в отчаянье глубоком
Лила потоки горьких слез.
Оттуда по волнам глаза ее блуждали;
Казалось, что они Улисса там искали.
Еще ей мнится зреть героя своего:
Сия мечта в ней грудь стесненну облегчает,
Она зовет к себе его,
И глас ее стократ рыданье прерывает:
Подобно черному рассеянному стаду,
Которое пасет зловещий ураган,
Неслися облака сквозь призрачный туман
И бездна темная внизу являлась взгляду.
Там, где клубилися тяжелые пары,
Вершина мрачная чудовищной горы,
Подобно призраку, из бездны поднималась.
Ее подножие в глубокой тьме терялось,
А наверху ее — горе подобен сам —
Корнями гнездится глубоко,
Вершиной восходит высоко,
Зеленые ветви уводит в лазурно-широкую даль.
Корнями гнездится глубоко в земле,
Вершиной восходит к высокой скале,
Зеленые ветви уводит широко в безмерную синюю аль.
Корнями гнездится глубоко в земле, и в бессмертном подземном огне,
Вершиной восходит высоко-высоко, теряясь светло в вышине,
Изумрудные ветви в расцвете уводит в бирюзовую вольную даль.
И знает веселье,
…Мчится дальше Леон, — и преград ему нет!
Быстро горы мелькают, долины.
Вот белеет Казбек, вечным снегом одет;
Там — другие теснятся вершины…
Вот раскинулась цепь белоснежная гор,
Смело в мир облаков проникая,
И на солнце горит их алмазный убор,
Над суровой вершиной сверкая…
Прощай!
Прощай! Я поднял паруса
И встал со вздохом у руля,
И резвых чаек голоса
Да белой пены полоса —
Все, чем прощается земля
Со мной… Прощай!
Мне даль пути грозит бедой,
И червь тоски мне сердце гложет,
И машет гривой вал седой…
Тебе и похвала и слава подобает!
Ты с первых юношеских лет
Не изменял себе: тебя не соблазняет
Мишурный блеск мирских сует;
Однажды навсегда предавшися глубоко
Одной судьбе, одной любви
Прекрасной, творческой, и чистой, и высокой.
Ей верен ты, и дни твои
Свободою она украсила, святая
Любовь к искусству, и всегда
Тогда, как Моисей, в дни старости глубокой,
Своей кончины ожидал,
То Саваоф ему вещал:
«Взойди на верх горы высокой —
И Ханаанская земля
Вдали порадует тебя!»День тихий пламенел вечернею зарею,
И западный, далекий океан
Казался бледною, зеленой полосою;
Но ближе волн морских, сквозь розовый туман,
Являлися холмы и нивы золотые,
Будь безумцем и поэтом,
Если сердце рвется ввысь;
Только в жизни ты при этом
К воплощеньям не стремись!
Были дни — я помню гору,
Рейн манил внизу меня;
Вся страна цвела в ту пору
Предо мной в сиянье дня.
Между берегом буйнаго Краснаго Моря
И суданским таинственным лесом видна,
Разметавшись среди четырех плоскогорий,
С отдыхающей львицею схожа, страна.
Север — это болота без дна и без края,
Змеи черные подступы к ним стерегут,
Их сестер-лихорадок зловещая стая,
Желтолицая, здесь обрела свой приют.
Из темного ущелия Кармила
На солнце выполз Агасвер. Другое
Тысячелетье шло к концу с тех пор,
Как он бродил, бичуемый тревогой,
По всем странам.—Когда, идя на казнь,
Христос под крестной ношею склонился
И отдохнуть у двери Агасвера
На миг остановился, Агасвер
Его сурово оттолкнул,—и дальше
Пошел Христос и пал под тяжкой ношей
Г. А. Римскому-Корсакову
Забуду ли кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные; края, где ты со мной
Делил души младые впечатленья!..
Пушкин
Отчизна гор в моих очах,
Окаменелые гиганты предо мною;