Не ной… Толпа тебя, как сводня,
К успеху жирному толкнет,
И в пасть рассчетливых тенет
Ты залучишь свое «сегодня».Но знай одно — успех не шутка:
Сейчас же предъявляет счет.
Не заплатил — как проститутка,
Не доночует и уйдет.
Ни трудом и ни доблестью
Не дорос я до всех.
Я работал в той области,
Где успех — не успех.
Где тоскуют неделями,
Коль теряется нить,
Где труды от безделия
Нелегко отличить…
Но куда же я сунулся?
Оглядеться пора!
Я в годах, а как в юности —
Ни кола, ни двора,
Ни защиты от подлости, -
Лишь одно, как на грех: Стаж работы в той области,
Где успех — не успех…
Мне непонятна злая зависть,
Когда любой чужой успех,
Тебя, по сути, не касаясь,
И гонит сон, и гасит смех.
О, эти маленькие войны
И самолюбий и обид!
И мы уже в поступках вольны,
Покуда совесть сладко спит.
И похвала уже — как ребус,
Где твой успех — скорей вина.
Ах, эта мелкая свирепость
Того смешного грызуна!
— Чужому успеху
Завидовать грех…
Когда-то мне дед говорил.
Прекрасная песня
Ведь это для всех.
Спасибо тому,
Кто её подарил.
Чужая удача
Вам сил не придаст,
Коль зависть
Вам душу горчит.
И чей-то успех
Не обрадует вас.
Простите,
Скорее он вас огорчит.
Написан роман.
Установлен рекорд.
Неважно, что автор не ты.
Над залом звучит
Гениальный аккорд.
Он ждёт
И твоей доброты.
Броженье юных сил, надежд моих весна,
Успехи первые, рожденные борьбою,
Всё, все, чем жизнь моя досель была красна,
Соединялося с тобою.
Не раз теснила нас враждебная орда
И наше знамя попирала,
Но вера в наш успех конечный никогда
У нас в душе не умирала.
Ряд одержав побед под знаменем твоим
И закалив навек свой дух в борьбе суровой,
В тягчайшие часы мы верим: мы стоим
Пред новою борьбой и пред победой новой!
Стяг красный водрузив у древних стен Кремля,
Стяг красный «Правды» всенародной.
Знай, трудовая рать, знай, русская земля,
Ты выйдешь из борьбы — великой и свободной!
Мы бдительны — мы тайн не разболтаем, —
Они в надёжных жилистых руках,
К тому же этих тайн мы знать не знаем —
Мы умникам секреты доверяем, —
А мы, даст Бог, походим в дураках.Успехи взвесить — нету разновесов, —
Успехи есть, а разновесов нет, —
Они весомы — и крутых замесов.
А мы стоим на страже интересов,
Границ, успехов, мира и планет.Вчера отметив запуск агрегата,
Сегодня мы героев похмелим,
Ещё возьмём по полкило на брата…
Свой интерес мы — побоку, ребята, —
На кой-нам свой, и что нам делать с ним? Мы телевизоров напокупали, —
В шесть — по второй глядели про хоккей,
А в семь — по всем Нью-Йорк передавали, —
Я не видал — мы Якова купали, —
Но там у них, наверное, — о»кей! Хотя волнуюсь — в голове вопросы:
Как негры там? — А тут детей купай, —
Как там с Ливаном? что там у Сомосы?
Ясир здоров ли? каковы прогнозы?
Как с Картером? на месте ли Китай?!«Какие ордена ещё бывают?» —
Послал письмо в программу «Время» я.
Ещё полно, — так что ж их не вручают?!
Мои детишки просто обожают, —
Когда вручают — плачет вся семья.
Я знаю этих маленьких актрис,
Настойчивых, лукавых и упорных,
Фальшивых в жизни, ласковых в уборных,
Где каждый вечер чей-то бенефис.
Они грустят, влюбленные напрасно
В самих себя — Офелий и Джульетт.
Они давно и глубоко несчастны,
В такой взаимности, увы, успеха нет.
А рядом жизнь. Они не замечают,
Что где-то есть и солнце, и любовь,
Они в чужом успехе умирают
И, умирая, воскресают вновь.
От ревности, от этой жгучей боли
Они стареют раз и навсегда
И по ночам оплакивают роли,
Которых не играли никогда.
Я узнаю их по заметной дрожи
Горячих рук, по блеску жадных глаз,
Их разговор напоминает тоже
Каких-то пьес знакомый пересказ.
Трагически бесплодны их усилия,
Но, твердо веря, что дождутся дня,
Как бабочки, они сжигают крылья
На холоде бенгальского огня.
И, вынося привычные подносы,
Глубоко затаив тоску и гнев,
Они уже не задают вопросов
И только в горничных играют королев.
Да, ночью летнею, когда заря с зарею
Соприкасаются, сойдясь одна с другою,
С особой ясностью на памяти моей
Встает прошедшее давно прожитых дней…
Обычный ход от детства в возмужалость;
Ненужный груз другим и ничего себе;
Жизнь силы и надежд, сведенная на шалость,
В самодовольной и тупой борьбе;
Громадность замыслов какой-то новой славы, —
Игра лучей в граненых хрусталях;
Успехов ранних острые отравы,
И смелость бурная, и непонятный страх…
Бой с призраками кончен. Жизнь полна.
В ней было все: ошибки и паденья,
И чад страстей, и обаянье сна,
И слезы горькие больного вдохновенья,
И жертвы, жертвы… На могилах их
Смириться разве? — но смириться больно,
И жалко мне себя, и жалко сил былых…
Не бросить ли все, все, сказав всему: довольно!
И, успокоившись, по торному пути,
Склонивши голову, почтительно пройти?
А там? — А там смотреть с уменьем знатока,
Смотреть художником на верность исполненья,
Как истязаются, как гибнут поколенья, —
Как жить им хочется, как бедным смерть тяжка, —
И поощрять детей в возможности успеха
Тяжелой хрипотой надтреснутого смеха!..
Проделав брешь в затишье,
Весна идет в штыки,
И высунули крыши
Из снега языки.
Голодная до драки,
Оскалилась весна.
Как с языка собаки,
Стекает с крыш слюна.
Весенние армии жаждут успеха,
Все ясно, и стрелы на карте прямы.
И воины в легких небесных доспехах
Врубаются в белые рати зимы.
Но рано веселиться!
Сам зимний генерал
Никак своих позиций
Без боя не сдавал.
Тайком под белым флагом
Он собирал войска -
И вдруг ударил с фланга
Мороз исподтишка.
И битва идет с переменным успехом:
Где свет и ручьи — где поземка и мгла,
И воины в легких небесных доспехах
С потерями вышли назад из котла.
Морозу удирать бы,
А он впадает в раж:
Играет с вьюгой свадьбу -
Не свадьбу, а шабаш.
Окно скрипит фрамугой -
То ветер перебрал.
Но он напрасно с вьюгой
Победу пировал.
Пусть в зимнем тылу говорят об успехах
И наглые сводки приходят из тьмы,
Но воины в легких небесных доспехах
Врубаются клиньями в царство зимы.
Откуда что берется -
Сжимается без слов
Рука тепла и солнца
На горле холодов.
Не совершиться чуду -
Снег виден лишь в тылах,
Войска зимы повсюду
Бросают белый флаг.
И дальше на север идет наступленье,
Запела вода, пробуждаясь от сна.
Весна неизбежна, ну, как обновленье,
И необходима, как просто весна.
Кто сладко жил в морозы,
Тот ждет и точит зуб
И проливает слезы
Из водосточных труб.
Но только грош им, нищим,
В базарный день цена -
На эту землю свыше
Ниспослана весна.
Два слова войскам: — Несмотря на успехи,
Не прячьте в чулан или старый комод
Небесные легкие ваши доспехи -
Они пригодятся еще через год.
На отъезд его в АмерикуГотово! Ясны небеса;
В волнах попутный ветр холмится,
И чутко дремлют паруса,
И гром над пушкою дымится.Бокал! Бокал! Пускай струя
Сребристых вод донских пред нами
Горит жемчужными огнями
И шумно плещет чрез края.
Ударив дружно руки в руки,
Мы усладим прощальный час
И горечь долгия разлуки,
Судьбой положенной для нас.
К чему роптать? Закон небесный
Нас к славной цели предызбрал,
И он же нам в стране безвестной
Ту цель в рассвете указал.
Какая цель! Пустыни, степи
Лучом гражданства озарить,
Разрушить умственные цепи
И человека сотворить;
Раскрыть покров небес полночных,
Богатства выспросить у гор
И чрез кристаллы вод восточных
На дно морское кинуть взор.
Послушать тайные сказанья
Лесов дремучих, скал седых
И вырвать древние преданья
Из уст курганов гробовых;
Воздвигнуть падшие народы,
Гранитну летопись прочесть
И в славу витязей свободы
Колосс подоблачный вознесть.
В защиту правых, в казнь неправым
Глагол на Азию простерть,
Обвить моря, орлом двуглавым
И двинуть в них и жизнь и смерть.
Такая цель! Мой друг, ужели,
Себе и чести изменив,
Мы отбежим от славной цели
И сдержим пламенный порыв!
Ужель, забыв свое призванье
И охладив себя вконец,
Мы в малодушном ожиданье
Дадим похитить свой венец?
Нет! нет! Пока в нас сердце дышит, —
Пока струится жар в крови, —
Ничто, ничто да не подвижет
Святой и доблестной любви!
Сомненья робкие подавим,
Явим величье древних дней,
И козням зла противпоставим
Всю силу твердости своей.
Великим трудностям — терпенье;
Ошибкам — первые плоды;
Толпе насмешливой — презренье,
Врагам — молчанье и труды.
Желанье славы есть уж слава;
Успех достойно превознесть;
Но кто ж дерзнет исхитить право
Героя падшего на честь?
Но кто ж дерзнет клеймом бесчестья
Его паденье запятнать,
И в то же время низкой лестью
Успех злодейства увенчать?
Влеченью высшему послушны,
Мой друг, оставим малодушных
С их целью жизни мелочной,
С самолюбивым их расчетом —
Изнемогать под вольным гнетом
И смыться темною волной.
Не охладим святого рвенья;
Пойдем с надеждою вперед.
И если… пусть! Но шум паденья
Мильоны робких потрясет.
(На мотив из Ф. Коппе́)
Оркестра гром сменился тишиной;
Здесь «» всех первых представлений:
Аристократ и современный гений —
Туз-финансист, с красавицей женой,
, «блистательные дамы»,
Крикун поэт и желчный журналист, —
Все налицо, в руках их — участь драмы.
Но автору теперь не страшен свист
И приговор суда их непреложный:
Давно в борьбе, мучительно тревожной,
Он пал — и спит глубоким, вечным сном.
(Тем лучше: к мертвым зависть невозможна
И пьесу ждет сочувственный прием…)
Начался акт, и в тишине глубокой
Раздались ясно первые слова.
Среди ночей, в мансарде одинокой
Он их писал… пылала голова,
В душе его горел огонь священный
Поэзии, волною вдохновенной
Лились стихи, и, словно сбросив гнет,
Рвалася мысль настойчиво вперед.
Казалось, что стена мансарды тесной
Раздвинулась… и мир иной, чудесный
Воскрес пред ним: сраженья… звон мечей,
Победный клич, восторг толпы народной
И форум… гул ораторских речей…
Вот славный вождь, венчанный всенародно…
Красавиц рой, цветы, роскошный пир…
Борьба рабов и звон веселый лир…
Весь древний Рим, в величии суровом,
Восстал пред ним, как мощный исполин:
Бедняк-поэт, теперь он — властелин,
Богат, могуч… Своим волшебным словом
Он вдруг призвал из глубины веков
Забытый мир героев и рабов…
В чаду надежд и радужных мечтаний
Он счастлив; да, он верит в свой успех!..
А завтра — вновь бесплодный ряд скитаний,
Отказов ряд, и часто — грубый смех…
...............
Успех настал — громадный, «небывалый»!
Журнальный мир, и полусвет
Увлечены… конца восторгам нет.
(Хвалебный хор, немного запоздалый!)
И, право, жаль, что глух к нему поэт,
Что он борьбы не вынес малодушно,
Угас, судьбу и свой талант кляня —
Тогда как мог, голодный, благодушно
Дожить легко до радостного дня…
1885 г.
(На мотив из Шпильгагена)
Час настал навсегда отдохнуть от забот,
От борьбы и вседневной тревоги,
Скоро с жизнью я кончу печальный расчет, —
Подвести лишь осталось итоги.
Чей же это немолчный, язвительный смех
Мне зловещим звучит приговором?
Те, что мой воспевали когда-то успех,
Изрекают проклятия хором…
О, безумный! Мечтал я низвергнуть оплот
Произвола, неправды, насилья,
Прямо к солнцу направить могучий полет, —
Но мои надломилися крылья.
Как стрелой пораженный внезапно орел,
С высоты я спустился лазурной
В бездну горьких страданий, бесчисленных зол,
В бездну жизни пустой и мишурной.
С пылкой верой в груди я восстал, как боец,
На защиту великой идеи, —
Предо мной, в глубине их трусливых сердец,
Трепетали лжецы-фарисеи.
Выступая один на могучих врагов,
Обличил я их ложь и обманы,
С них сорвал я блестящий, роскошный покров,
Обнажив безобразные раны.
Все я отдал: души благороднейший жар,
Молодую кипучую силу,
И любви я нанес беспощадный удар, —
Сам ей вырыл навеки могилу…
Все великому делу я в жертву принес!
Почему же в безмолвии ночи
Вижу я, сквозь туман набегающих слез,
С укоризной глядящие очи?
Снова вижу: прозрачные воды ручья,
Ветви ивы, печально склоненной,
Неподвижное мертвое тело ея
И с тоской к небесам обращенный
Тусклый взор…
Я остался один меж людей
И с борьбою своей, и с печалью,
Я не мог разделить убежденья друзей,
Примириться с их узкой моралью.
Я не мог подвигаться избитой тропой;
Оставаяся тверд и спокоен,
Я лишь понял теперь, побежденный судьбой,
Что «один в чистом поле — не воин!»
И в неравной борьбе я упал — побежден,
Разлетелися меч мой и латы,
Миг блестящий успеха исчез, будто сон,
И момент наступает расплаты…
Я готов… Только мысли, как искры в золе,
Еще тлеют, неясно мерцая…
Но угаснут они в наступающей мгле,
И вокруг тишина гробовая
Воцарится… Замрет наболевшая грудь,
Все замолкнет — укор и молитвы…
Как отрадно мне будет навек отдохнуть
После яростной жизненной битвы!..
1885 г.
Не то глупца, не то врага
Друг в друге видит наше племя:
Злость стала людям дорога,—
Спокойно мыслить нам не время.
— Нам нужны факты без прикрас,
Мы говорим: нам нужны числа…
Но мы и в них не видим смысла;—
Урок, в них скрытый, не для нас.
Застрельщики, без всякой рати!..
В войну играть — свое топтать,—
Своим задором щеголять
Мы рады кстати и некстати…
Так сильных мира тешим мы,
Слепые, детские умы!..
Когда чередовой вопрос,
Нам чуждый, с Запада заходит,
Из нас,— какой молокосос,
Какой мудрец пером не водит!
Заемной кипятясь враждой,
Мы поднимаем чуть не вой,—
Литература колобродит…—
Но, если жизненный вопрос,—
Вопрос насущный мы затронем,
Как скоро мы его хороним
Без шума и гражданских слез.
Одни из нас хотят застоя,—
Доверья, полного покоя,
Другие бешеных скачков…
И смутный гул идет от спора,
От несмолкаемого хора
В разлад поющих голосов.
Завистливы, себялюбивы,
То слишком скромны, то кичливы,
Мы ощупью идем в разброд
Не то назад, не то вперед.
Не просветила нас наука,
Не озарила нас любовь,
И если мысль волнует кровь,—
От жизни в душу веет скука.
Хотим успеха мы,— и что ж!
Чужой успех — нам острый нож…
И уж не ждите состраданья
К тому, кто гибнет!— Нам не жаль
Безумных братьев — и едва ль
Нам дорого воспоминанье
О тех немногих, кто мечтал,
Любил, страдал и погибал.
На все мы злы,— но все выносим,
И так умны,— что жертв не просим.
Как красота не может дать
Кастрату чаши наслажденья,
И сладостного искушенья
Не может он не проклинать,—
Так, красоты утратив чувство,
Мы все косимся на искусство;
Одна лишь, под веселый час,
Карикатура тешит нас.
Сатирою забитый лирик,
Молчи пока!.. Но где ж и ты,
Бич зла, вреда и пустоты,—
Ты,— нами вызванный сатирик?
Увы! без власти над толпой
И ты поник своей главой:
Толпа в чутье непогрешима
И поняла, что сгоряча,
Ты все клеймил неумолимо,
Зла от добра не отлича.
И так дойдем мы до могилы,
Ни разу не соединив
Свои разрозненные силы
В одну мечту,— в один порыв,
В одно спасительное дело…
(Монолог)
В разгаре бал, и я его царица,
Поклонников толпой окружена,
Известные во всех салонах лица,
Знакомые ’у имена…
Моих таблеток первая страница
Фамилиями их испещрена, —
Но жаль тех дней, когда взамен бывало
Я имя здесь заветное встречала.
Шесть лет назад! Возможно ли? Ужели
Не целый век — прошло всего шесть лет?
Как помню я мой первый выезд в свет,
Блестящий бал, аккорды ритурнели,
Мой девственный воздушный туалет…
Он также был, восторженно горели
Его глаза, и этот мой успех
Дороже был, милей успехов всех.
Играют вальс… Вы говорите: старый,
Но хорошо мне памятный мотив;
Мелодии тоскующий призыв
Опять звучит, воспоминаний чары
В душе моей собою пробудив,
И под него опять несутся пары
И каждый звук напоминает вновь
Мне молодость и первую любовь.
Все — прежнее, и зал все тот же самый,
И вот опять встают передо мной,
Как милый лик из пожелтевшей рамы:
Восторг любви наивно молодой,
Подробности полузабытой драмы…
Как в забытье, с блестящею толпой
Я уношусь вперед, — но что же это?
Мне кажется, как будто волны света
Померкли вдруг и музыка слышна
Издалека, как ропот водопада…
Мне дурно?.. Нет, слегка утомлена,
Благодарю, мне ничего не надо.
Вы испугались? Разве я бледна?
Здесь хорошо! Душистая прохлада
И ветерок… Вот так, шесть лет назад,
Когда-то с ним сошла я в темный сад.
Мы также здесь стояли, как теперь,
И полосою свет ложился лунный,
И музыка в растворенную дверь
Неслася к нам, и также пели струны
Нам песнь любви, и он шептал мне: — Верь!
Как были мы неопытны и юны;
Года прошли, — но ясно до сих пор
Я помню все: его улыбку, взор…
Я чувствую всю прелесть ночи звездной
И теплое пожатие руки…
В душе — прилив восторга и тоски
Мучительной и горько бесполезной.
Но эти дни блаженства — далеки.
Прошедшее непроходимой бездной,
Преградою глубокою легло
Меж тем что есть и тем что быть могло.
Смолкает вальс… конец очарованью…
Где милый лик? Где милые слова?
Зачем нельзя сказать воспоминанью:
— Умри и ты, когда любовь мертва?
Скорей туда — к восторгу, к ликованью!
Недаром я — царица празднества.
Я жажду блеска, лести, поклоненья, —
Я все отдам за миг один — забвенья!
1895 г.
Гонители моей невинной лени,
Ко мне и льстивые, и строгие друзья!
Благодарю за похвалы и пени, —
Но не ленив, а осторожен я!
Пускай, довольствуясь быть знаем в круге малом,
Я ни одним еще не завладел журналом,
И, пальцем на меня указывая, свет
Не говорит: вот записной поэт!
Но признаюсь, хотя и лестно, а робею:
Легко, не согласясь с способностью моею,
Обогатить, друзья, себе и вам назло
Писателей дурных богатое число.
Немало видим мы в поэтах жертв несчастных
Успеха первого и первой похвалы;
Для них день ясный был предтечей дней ненастных,
И ветр, сорвав с брегов, их бросил на скалы.
Притом хотя они бессмертного рожденья,
Но музы — женщины, не нужны обясненья!
Смешон, кто с первых ласк им ввериться готов;
Как часто вас они коварно задирают,
Когда вы их не ищете даров!
А там еще стократ коварней покидают,
Когда вы, соблазнясь притворной лаской их,
Владычиц видите в них и богинь своих!
Смотрите — не искать тому примеров дальних!
Мы здесь окружены толпой
Обманутых любовников печальных!
Не знавшись с музами, они б цвели душой,
И в неге тишины целебной
По слуху знали бы и хлопоты и труд!
Но первый их экспромт разрушил мир волшебный,
И рифмы-коршуны, в них впившись, их грызут.
Быть может, удалось крылатым вдохновеньем
И мне подчас склонять на робкий глас певца
Красавиц, внемлющих мне с тайным умиленьем,
Иль, на беду его, счастливым выраженьем
Со смехом сочетать прозвание глупца.
И смерть пускай его предаст забвенья злобе,
Мой деятельный стих его и в дальнем гробе
Преследует, найдет, потомству воскресит
И внуков памятью о деде рассмешит!
Иль, смелою рукой младую лиру строя,
Быть может, с похвалой воспел царя-героя!
И, скромность в сторону, шепну на всякий страх —
Быть может, боле я и в четырех стихах
Сказал о нем, чем сонм лже-Пиндаров надутых
В громадах пресловутых
Их од торжественных, где торжествует вздор!
И мать счастливая увенчанного сына
(Награда лестная! Завидная судьбина!)
Приветливый на них остановила взор.
Я праведно бы мог гордиться в упоенье;
Но, строгий для других, иль буду к одному
Я снисходителен себе, на смех уму?
Нет! нет! Опасное отвергнув обольщенье,
Удачу не сочту за несомненный дар;
И Рубан при одном стихе вошел в храм славы!
И в наши, может, дни (чем не шутил лукавый?)
Порядочным стихом промолвится Гашпар.
О, дайте мне, друзья, под безмятежной сенью,
Куда укрылся я от шума и от гроз,
На ложе сладостном из маков и из роз,
Разостланном счастливой ленью,
Понежиться еще в безвестности своей!
Успехов просит ум, а сердце счастья просит!
И самолюбия нож острый часто косит
Весенние цветы младых и красных дней.
Нет! нет! Решился я, что б мне ни обещали,
Блаженным Скюдери не буду подражать!
Чтоб более меня читали,
Я стану менее писать!
Ты, Фортуна, украшаешь
Злодеяния людей
И мечтание мешаешь
Рассмотрети жизни сей.
Долго ль нам повиноваться
И доколе поклоняться
Нам обману твоему?
Все тобою побежденны:
Все ли смертные рожденны
Супротивиться уму?
Милости, с твоим покровом,
Кажутся не малы быть,
Пышным именем и словом
Должны превелики слыть:
Весь народ тому свидетель,
Что пороки добродетель,
Коим помогаешь ты,
И во смрадности природы
Беззаконнику доводы
Шлют бессмертия цветы.
Имя сих героев пышно;
Но рассмотрим их дела:
Будет нам иное слышно,
Коль судьба нам ум дала;
Как мы их ни почитаем,
Жадность, гордость обретаем
И свирепство только в них:
Все, что их ни прославляет,
Добродетель составляет
Из пороков лишь одних.
Ты не можешь быть причиной
Славы отмененных душ;
Но премудростью единой
Славится великий муж.
От твоей одной державы
Нет бессмертия, ни славы;
Смертных то незапна часть:
Не геройски то утехи,
Но тиранские успехи,
Ближним приключать напасть.
Как почтить могу я Силлу,
Пеплом зря покрытый Рим;
Хулим одного Атиллу,
Помня Александра с ним.
Человеков убивают,
А другие называют
Добродетелью кровь лить.
Праведно ль искать витийства
К прославлению убийства
И разбойника хвалить?
Победители злосерды!
Все зрю ваши я плоды:
Вы в желаньях ваших тверды
Миру извлекать беды;
Тамо слышу бедных стоны,
Там валятся вами троны,
Грады превращенны в прах,
Возлагаются железы,
Вдов, сирот лиются слезы,
Там смятение и страх.
На сие, что тако хвалят,
Рассуждая кто воззри:
Иль без бед людских умалят
Дарованный сан цари?
Венценосцы! для отлики
То ли способы велики,
Чем вы можете блистать?
В вас богов изображенье;
Только ль оным подраженье
Гром и молнию метать?
В приключениях противных
Обретают важну честь;
А в победах и предивных
Лавр оружью должно плесть;
Победитель часто славен,
Что противнику не равен,
И его соперник мал:
За победу малоспорну
Должен вождю непроворну
Всем успехом Аннибал.
Коему хвала герою,
В точном имени его?
Щедрой кроющу рукою
Чад народа своего,
Образцом который Тита,
Подданным от бед защита,
Жалостно смотря на них,
Лести кто и внять не мыслит
И владения дни числит
По числу щедрот своих.
Вместо яростию взята,
Зверски Клита кто убил,
Вобразим себе Сократа,
Если б он на троне был:
В нем царя негорделива
Зрели б мы и справедлива,
И достойна алтарей;
А Евфрата победитель
В месте был его бы зритель
Только подлости своей.
Крови жаждущи герои,
Возмущения творцы!
Вас мечтою славят бои
И лавровые венцы.
Разярения бессметны
Все Октавиевы тщетны
Вознестися до небес;
Правосудия блаженством
И спокойства благоденством
Тако он себя вознес.
Мужи храбрые, являйте
В полном свете вы себя,
Равномерно прославляйте
Имя, счастье погубя:
Души ваши в нем велики,
Мира вы сего владыки,
Слышен ваш огромный век;
Счастье только упадает,
Все геройство увядает,
Остается человек.
Для победы изобильно
Дух посредственный иметь,
И потребно сердце сильно,
Коль Фортуну одолеть.
Муж великий презирает,
Что Фортуна им играет,
И в бедах неколебим:
И в благой и в лютой части,
Сердце держит он во власти,
В твердом постоянстве зрим.
Вся его успеха сладость
Не в излишестве своем:
Неумеренная радость
Не обрящет места в нем;
Все ему препятства втуне,
Он ругается Фортуне
И спокойно видит их.
Счастье в жизни скоротечно;
Но достоинство есть вечно,
Сколько рок кому ни лих.
Тщетно гордостью Юноны
Осужден на смерть Эней,
Добродетель в обороны,
Ты противилася ей!
Рим тобою Карфагены
За него рассыпал стены,
Славу их послав на низ,
И в его лютейшей части
Превратил, те зря напасти,
В вечны лавры кипарис.
Перо! Тебя давно бродящая рука
По преданной тебе бумаге не водила;
Дремотой праздности окованы чернила;
И муза, притаясь, любимцу ни стишка
Из жалости к нему и ближним не внушила.
Я рад! Пора давно расстаться мне с тобой.
Что пользы над стихом других и свой покой,
Как труженик, губить с утра до ночи темной
И теребить свой ум, чтоб шуткою нескромной
Улыбку иногда с насмешника сорвать?
Довольно без меня здесь есть кому писать;
И книжный ряд моей не алчет скудной дани.
К тому ж, прощаясь, я могу тебе сказать:
С тобой не наживу похвал себе, а брани.
Обычай дурен твой, пропасть недолго с ним.
Не раз против меня ты подстрекало мщенье;
Рожденный сердцем добр, я б всеми был любим,
Когда б не ты меня вводило в искушенье.
Как часто я, скрепясь, поздравить был готов
Иного с одою, другого с новой драмой,
Но ты меня с пути сбивало с первых слов!
Приветствием начну, а кончу эпиграммой.
Что ж тут хорошего? В посланиях моих
Нескромности твоей доносчик каждый стих.
Всегда я заведен болтливостью твоею;
Всё выскажешь тотчас, что на сердце имею.
Хочу ли намекнуть об авторе смешном?
Вздыхалов, как живой, на острие твоем.
Невеждой нужно ль мне докончить стих начатый?
То этот, то другой в мой стих идет заплатой.
И кто мне право дал, вооружась тобой,
Парнасской братьи быть убийцей-судией?
Мне ль, славе чуждому, других в стихах бесславить? ,
Мне ль, быв защитником неправедной войны,
Бессовестно казнить виновных без вины?
Или могу в вину по чести я поставить
Иному комику, что за дурной успех
Он попытался нас трагедией забавить,
Когда венчал ее единодушный смех?
Прямой талант — деспот, и властен он на сцене
Дать Талии колпак, гремушку Мельпомене.
Иль, вопреки уму, падет мой приговор
На од торжественных торжественный набор,
Сих обреченных жертв гостеприимству Леты,
Которым душат нас бездушные поэты?
Давно — не мне чета — от них зевает двор!
Но как ни оскорбляй рифмач рассудок здравый,
В глазах увенчанной премудрости и славы
Под милостивый он подходит манифест.
Виновник и вина — равно забыты оба;
Без нас их колыбель стоит в преддверье гроба.
Пускай живут они, пока их моль не съест!
Еще когда б — чужих ошибок замечатель —
Ошибок чужд я был, не столько б я робел,
С возвышенным челом вокруг себя смотрел,
И презрен был бы мной бессильный неприятель.
Но утаить нельзя: в стихах моих пятно
В угоду критике найдется не одно.
Язык мой не всегда бывает непорочным,
Вкус верным, чистым слог, а выраженье точным;
И часто, как примусь шутить насчет других,
Коварно надо мной подшучивает стих.
Дай только выйти в свет, и злоба ополчится!
И так уже хотел какой-то доброхот
Мидасовым со мной убором поделиться.
Дай срок! И казни день решительный придет.
Обиженных творцов, острящих втайне жалы,
Восстанет на меня злопамятный народ.
Там бранью закипят досужные журналы;
А здесь, перед людьми и небом обвиня,
Смущенный моралист безделкою невинной
За шутку отомстит мне проповедью длинной,
От коей сном одним избавлюсь разве я.
Брань ядовитая — не признак дарованья.
Насмешник может быть сам жертвой осмеянья.
Не тщетной остротой, но прелестью стихов
Жуковский каждый час казнит своих врагов,
И вкуса, и ума врагов ожесточенных.
В творениях его, бессмертью обреченных,
Насмешек не найдет злословцев жадный взор;
Но смелый стих его бледнеющим зоилам
Есть укоризны нож и смерти приговор.
Пример с него бери! Но если не по силам
С его примером мне успехам подражать,
То лучше до беды бумаге и чернилам,
Перо мое, поклон нам навсегда отдать.
Расторгнем наш союз! В нем вред нам неизбежный;
В бездействии благом покойся на столе;
О суете мирской забудь в своем угле
И будь поверенным одной ты дружбы нежной.
Но если верить мне внушениям ума,
Хоть наш разрыв с тобой и мудр, и осторожен,
Но, с грустью признаюсь, не может быть надежен;
Едва ль не скажет то ж и опытность сама.
Героев зрели мы, с полей кровавой бури
Склонившихся под сень безоблачной лазури
И в мирной тишине забывших браней гром;
Вития прошлых битв — меч праздный со щитом
В обители висел в торжественном покое;
Семейный гражданин не думал о герое.
Корысти алчный раб, родных брегов беглец,
Для злата смерть презрев средь бездны разъяренной,
Спокойный домосед, богатством пресыщенный,
Под кровом отческим встречает дней конец,
Любовник не всегда невольником бывает.
Опомнится и он — оковы разрывает
И равнодушно зрит, отступник красоты,
Обманчивый восторг поклонников мечты.
Есть свой черед всему — трудам, успокоенью;
И зоркий опыт вслед слепому заблужденью
С светильником идет по скользкому пути.
Рассудку возраст есть; но в летописях света
Наш любопытный взгляд едва ль бы мог найти
От ремесла стихов отставшего поэта.
Он пишет, он писал, он будет век писать.
Ни летам, ни судьбе печати не сорвать
С упрямого чела служителя Парнаса.
В пеленках Арует стихами лепетал,
И смерть угрюмую стихами он встречал.
Несчастия от муз не отучили Тасса.
И Бавий наш в стране, где зла, ни мести нет
(О тени славные! Светила прежних лет!
Простите дерзкое имен мне сочетанье),
И Бавий — за него пред небом клятву дам —
По гроб не изменит ни рифмам, ни свисткам.
Вотще насмешки, брань и дружбы увещанье!
С последним вздохом он издаст последний стих.
Так, видно, вопреки намерений благих,
Хоть Бавия пример и бедствен и ужасен,
Но наш с тобой разрыв, перо мое, напрасен!
Природа победит! И в самый этот час,
Как проповедь себе читал я в первый раз,
Коварный демон рифм, злословцам потакая
И слабый разум мой прельщеньем усыпляя,
Без ведома его, рукой моей водил
И пред лицом судей с избытком отягчил
Повинную главу еще виною новой.
С душою робкою, к раскаянью готовой,
Смиряюсь пред судьбой и вновь дружусь с пером.
Но Бавия вдали угадываю взором:
Он место близ себя, добытое позором,
Указывает мне пророческим жезлом.
Перед судом ума сколь, Каченовский! жалок
Талантов низкий враг, завистливый зоил.
Как оный вечный огнь при алтаре весталок,
Так втайне вечный яд, дар лютый адских сил,
В груди несчастного неугасимо тлеет.
На нем чужой успех, как ноша, тяготеет;
Счастливца свежий лавр — колючий терн ему;
Всегда он ближнего довольством недоволен
И, вольный мученик, чужим здоровьем болен.
Где жертв не обрекла господству своему
Слепая зависть, дочь надменности ничтожной?
Известности боясь, змеею осторожной
Ползет, роняя вслед яд гнусной клеветы.
В шатрах, в дому царей, в уборной красоты
Свирепствует во тьме коварная зараза;
Но в мирной муз семье, средь всадников Пегаса
Господствует она свирепей во сто крат;
В Элизий скромных дев внесен мятежный ад.
Будь музы сестры, так! но авторы не братья;
Им с Каином равно на лбу печать проклятья
У многих врезала ревнивая вражда.
Достойным похвала — ничтожеству обида.
«Скучаю слушать я, как он хвалим всегда!» —
Вопрошенный, сказал гонитель Аристида,
Не зная, как судить, ничтожные бранят
И, понижая всех, возвыситься хотят.
От Кяхты до Афин, от Лужников до Рима
Вражда к достоинству была непримирима.
Она в позор желез от почестей двора
Свергает Миниха, сподвижника Петра,
И, обольщая ум Екатерины пылкой,
Радищева она казнит почетной ссылкой.
На Велисария дерзает меч простерть,
И старцу-мудрецу в тюрьме подносит смерть.
Внемлите, как теперь пугливые невежды
Поносят клеветой высоких душ надежды.
На светлом поприще гражданского ума
Для них лежит еще предубеждений тьма,
Враги того, что есть, и новых бед пророки
Успехам наших дней старинных лет пороки
Дерзают предпочесть в безумной слепоте
И правдой жертвовать обманчивой тщете.
В превратном их уме свобода — своевольство!
Глас откровенности — бесстыдное крамольство!
Свет знаний — пламенник кровавый мятежа!
Паренью мысли есть извечная межа,
И, к ней невежество приставя стражей хищной,
Хотят сковать и то, что разрешил Всевышний.
«Заброшен я в пыли, как старый календарь, —
Его наперерыв читают чернь и царь;
Разнообразен он в роскошестве таланта —
Я сухостью сожжен бесплодного педанта.
Чем отомщу ему? Орудьем клеветы!» —
Сказал поденный враль и тискать стал листы.
Но может ли вредить ревнивый пустомеля?
Пусть каждый следует примеру Фонтенеля.
«Взгляни на сей сундук, — он другу говорил,
Которого враньем ругатель очернил. —
Он полон на меня сатир и небылицы,
Но в них я ни одной не развернул страницы».
Зачем искать чужих примеров? — скажешь ты,
Нас учит Карамзин презренью клеветы.
На вызов крикунов — со степени изящной
Сходил ли он в ряды, где битвой рукопашной
Пред праздною толпой, как жадные бойцы,
Свой унижают сан прекрасного жрецы?
Нет! Презря слабых душ корыстные управы,
Он мелкой личностью не затмевает славы;
Пусть скукой и враньем торгующий зоил,
Бессильный поражать плод зрелый зрелых сил,
Что день, под острие кладет тупого жала
Досугов молодых счастливые начала;
Пусть сей оценщик слов и в азбуке знаток
Теребит труд ума с профессорских досок,
Как поседевшая в углах архивы пыльной
Мышь хартии грызет со злостью щепетильной.
На славу опершись, не занятый молвой,
Он с площадным врагом не входит в низкий бой;
На рубеже веков наш с предками посредник,
Заветов опыта потомкам проповедник,
О суточных вралях ему ли помышлять?
Их жалкий жребий — чернь за деньги забавлять,
Его — в потомстве жить, взывая к жизни древность.
Ты прав. Еще пойму соперничества ревность:
Корнелию бы мог завидовать Расин,
Жуковский Байрону, Фонвизину Княжнин.
В безбрежных областях надоблачной державы
Орел не поделит с другим участка славы,
На солнце хочет он один отважно зреть;
Иль смерть, иль воздуха господство бессовместно,
И при сопернике ему под небом тесно.
У льва кровавый тигр оспоривает снедь.
Но кто, скажите мне, видал, чтоб черепаха
Кидалась тяжело с неловкого размаха
И силилась орлу путь к солнцу заслонить?
Нам должно бы умней тупых животных быть,
А каждый день при нас задорные пигмеи,
В союзе с глупостью, сообразя затеи,
Богатырей ума зовут на бой чернил,
Нахальством ополчась за недостатком сил.
Ошибки замечай: ошибки людям сродны;
Но в поучении пусть голос благородный
И благородство чувств показывает нам.
Ты хочешь исправлять, но будь исправен сам.
Уважен будешь ты, когда других уважишь.
Когда ж и правду ты языком злости скажешь,
То правды светлый луч, как в зеркале кривом,
Потускнет под твоим завистливым пером.
Случалось и глупцу отыскивать пороки,
Но взвесить труд ума лишь может ум высокий,
Насмешки резкие — сатиры личной зло:
Цветами увивал их стрелы Боало.
В ком нравиться есть дар, тот пусть один злословит,
Пчела и жалит нас, и сладкий мед готовит;
Но из вреда вредить комар досадный рад.
Докучного ушам, презренного на взгляд,
Его без жалости охотно давит каждый.
Слепцы! К чему ведет тоска завистной жажды,
Какой богатый плод приносит вам раздор?
Таланту блеск двойной, а вам двойной позор,
Успех есть общая достоинств принадлежность;
К нему вожатые — дар свыше и прилежность.
Врагов не клеветой, искусством победи;
Затми их светлый лавр, и лавр твой впереди:
Соревнованья жар источник дел высоких,
Но ревность — яд ума и страсть сердец жестоких.
Лишь древо здравое дать может здравый плод,
Лишь пламень чистый в нас таланта огнь зажжет.
Счастлив, кто мог сказать: «Друзей я в славе нажил,
Врагов своих не знал, соперников уважил.
Искусства нас в одно семейство сопрягли,
На ровный жребий благ и бедствий обрекли.
Причастен славе их, они моей причастны:
Их днями ясными мои дни были ясны».
Так рядом щедрая земля из влажных недр
Растит и гордый дуб и сановитый кедр.
Их чела в облаках, стопы их с адом смежны;
Природа с каждым днем крепит союз надежный,
И, сросшийся в один, их корень вековый
Смеется наглости бунтующих стихий.
Столетья зрят они, друг другом огражденны,
Тогда как в их тени, шипя, змеи презренны,
Междоусобных ссор питая гнусный яд,
Нечистой кровию подошвы их багрят.
Я вижу град Петров чудесный, величавый,
По манию Петра воздвигшийся из блат,
Наследный памятник его могушей славы,
Потомками его украшенный стократ!
Повсюду зрю следы великия державы,
И русской славою след каждый озарен.
Се Петр, еще живый в меди красноречивой!
Под ним полтавский конь, предтеча горделивый
Штыков сверкающих и веющих знамен.
Он царствует еще над созданным им градом,
Приосеня его державною рукой,
Народной чести страж и злобе страх немой.
Пускай враги дерзнут, вооружаясь адом,
Нести к твоим брегам кровавый меч войны,
Герой! Ты отразишь их неподвижным взглядом,
Готовый пасть на них с отважной крутизны.
Бегут — и где они? — (и) снежные сугробы
В пустынях занесли следы безумной злобы.
Так, Петр! ты завещал свой дух сынам побед,
И устрашенный враг зрел многие Полтавы.
Питомец твой, громов метатель двоеглавый,
На поприще твоем расширил свой полет.
Рымникский пламенный и Задунайский твердый!
Вас здесь согражданин почтит улыбкой гордой.
Но жатвою ль одной меча страна богата?
Одних ли громких битв здесь след запечатлен?
Иные подвиги, к иным победам ревность
Поведает нам глас красноречивых стен, —
Их юная краса затмить успела древность.
Искусство здесь везде вело с природой брань
И торжество свое везде знаменовало;
Могущество ума — мятеж стихий смиряло,
И мысль, другой Алкид, с трудов взыскала дань.
Ко славе из пелен Россия возмужала
И из безвестной тьмы к владычеству прешла.
Так ты, о дщерь ее, как манием жезла,
Честь первенства, родясь в столицах, восприяла.
Искусства Греции и Рима чудеса —
Зрят с дивом над собой полночны небеса.
Чертоги кесарей, сады Семирамиды,
Волшебны острова Делоса и Киприды!
Чья смелая рука совокупила вас?
Чей повелительный, назло природе, глас
Содвинул и повлек из дикия пустыни
Громады вечных скал, чтоб разостлать твердыни
По берегам твоим, рек северных глава,
Великолепная и светлая Нева?
Кто к сим брегам склонил торговли алчной крылья
И стаи кораблей, с дарами изобилья,
От утра, вечера и полдня к нам пригнал?
Кто с древним Каспием Бельт юный сочетал?
Державный, дух Петра и ум Екатерины
Труд медленных веков свершили в век единый.
На Юге меркнул день — у нас он рассветал.
Там предрассудков меч и светоч возмущенья
Грозились ринуть в прах святыню просвещенья.
Убежищем ему был Север, и когда
В Европе зарево крамол зажгла вражда
И древний мир вспылал, склонясь печальной выей, —
Дух творческий парил над юною Россией
И мощно влек ее на подвиг бытия.
Художеств и наук блестящая семья
Отечеством другим признала нашу землю.
Восторгом смелый путь успехов их объемлю
И на рассвете зрю лучи златого дня.
Железо, покорясь влиянию огня,
Здесь легкостью дивит в прозрачности ограды,
За коей прячется и смотрит сад прохлады.
Полтавская рука сей разводила сад!
Но что в тени его мой привлекает взгляд?
Вот скромный дом, ковчег воспоминаний славных!
Свидетель он надежд и замыслов державных!
Здесь мыслил Петр об нас. Россия! Здесь твой храм!
О, если жизнь придать бесчувственным стенам
И тайны царских дум извлечь из хладных сводов,
Какой бы мудрости тот глас отзывом был,
Каких бы истин гром незапно поразил
Благоговейный слух властителей народов!
Там зодчий, силясь путь бессмертию простерть,
Возносит дерзостно красивые громады.
Полночный Апеллес, обманывая взгляды,
Дарует кистью жизнь, обезоружив смерть.
Ваятели, презрев небес ревнивых мщенье,
Вдыхают в вещество мысль, чувство и движенье.
Природу испытав, Невтонов ученик
Таинственных чудес разоблачает лик
Иль с небом пламенным в борьбе отъемлет, смелый.
Из гневных рук богов молниеносны стрелы!
Мать песней, смелая царица звучных дум,
Смягчает дикий нрав и возвышает ум.
Здесь друг Шувалова воспел Елисавету,
И, юных русских муз блистательный рассвет,
Его счастливее — как русский и поэт —
Екатеринин век Державин предал свету.
Минервы нашей ум Европу изумлял:
С успехом равным он по свету рассылал
Приветствие в Ферней, уставы самоедам
Иль на пути в Стамбул открытый лист победам,
Полсветом правила она с брегов Невы
И утомляла глас стоустныя молвы.
Блестящий век! И ты познал закат условный!
И твоего певца уста уже безмолвны!
Но нам ли с завистью кидать ревнивый взгляд
На прошлые лета и славных действий ряд?
Наш век есть славы век, наш царь — любовь вселенной!
Земля узрела в нем небес залог священный,
Залог благих надежд, залог святых наград!
С народов сорвал он оковы угнетенья,
С царей снимает днесь завесу заблужденья,
И с кроткой мудростью свой соглася язык,
С престола учит он народы и владык;
Уж зреет перед ним бессмертной славы жатва! —
Счастливый вождь тобой счастливых россиян!
В душах их раздалась души прекрасной клятва:
Петр создал подданных, ты образуй граждан!
Пускай уставов дар и оных страж — свобода.
Обетованный брег великого народа,
Всех чистых доблестей распустит семена.
С благоговеньем ждет, о царь, твоя страна,
Чтоб счастье давший ей дал и права на счастье!
«Народных бед творец — слепое самовластье», —
Из праха падших царств сей голос восстает.
Страстей преступных мрак проникнувши глубоко,
Закона зоркий взгляд над царствами блюдет,
Как провидения недремлющее око.
Предвижу: правды суд — страх сильных, слабых щит —
Небесный приговор земле благовестит.
С чела оратая сотрется пот неволи.
Природы старший сын, ближайший братьев друг
Свободно проведет в полях наследный плуг,
И светлых нив простор, приют свободы мирной,
Не будет для него темницею обширной.
Как искра под золой, скрывая блеск и жар,
Мысль смелая, богов неугасимый дар,
Молчанья разорвет постыдные оковы.
Умы воспламенит ко благу пламень новый.
К престолу истина пробьет отважный ход.
И просвещение взаимной пользы цепью
Тесней соединит владыку и народ.
Присутствую мечтой торжеств великолепью,
Свободный гражданин свободныя земли!
О царь! Судьбы своей призванию внемли.
И Александров век светилом незакатным
Торжественно взойдет на русский небосклон,
Приветствуя, как друг, сияньем благодатным
Грядущего еще не пробужденный сон.