Прекрасна роза без сомненья,
Но лишь для тех, в ком страсти нет.
Увы, до первого влюбленья
Прекрасна роза, без сомненья,
Но в час любовного томленья
Милей сирени нежный цвет.
Прекрасна роза без сомненья,
Но лишь для тех в ком страсти нет.
Поэт в изгнаньи и в сомненьи
На перепутьи двух дорог.
Ночные гаснут впечатленья,
Восход и бледен и далек.
Всё нет в прошедшем указанья,
Чего желать, куда идти?
И он в сомненьи и в изгнаньи
Остановился на пути.
Но уж в очах горят надежды,
Едва доступные уму,
Что день проснется, вскроет вежды,
И даль привидится ему.21 марта 1900
Ты богоматерь, нет сомненья,
Не та, которая красой
Пленила только дух святой,
Мила ты всем без исключенья;
Не та, которая Христа
Родила, не спросясь супруга.
Есть бог другой земного круга —
Ему послушна красота,
Он бог Парни, Тибулла, Мура,
Им мучусь, им утешен я.
Он весь в тебя — ты мать Амура,
Ты богородица моя!
Я долго размышлял и долго был в сомненье,
Что есть ли на землю от высоты смотренье;
Или по слепоте без ряду всё течет,
И промыслу с небес во всей вселенной нет.
Однако, посмотрев светил небесных стройность,
Земли, морей и рек доброту и пристойность,
Премену дней, ночей, явления луны,
Признал, что божеской мы силой созданы.
Когда-то, милые друзья,
Среди студенческого пенья
С сознаньем вторил вам и я:
«Вперед без страха и сомненья!»
Я снова петь готов «вперед!»
Иным, грядущим поколеньям,
Но страх в груди моей живет,
И мысль отравлена сомненьем.
La virginella e simile alla rosa.Она прекрасна — нет сомненья,
Но я не вижу тех огней,
Горевших прежде искушеньем
В глазах красавицы моей.
Безмолвна, холодно-сурова,
Она не может выражать
Живых страстей живое слово —
Порывов жизни благодать.
Но знаю милое притворство:
Когда Амур вернется к ней,
Надменность сменится покорством,
И страсти будут горячей.1 августа 1899
Злобный гений, царь сомнений,
Ты опять ко мне пришел,
И, желаньем утомленный, потревоженный и сонный,
Я покой в тебе обрел.Вечно жить среди мучений, среди тягостых сомнений —
Это сильных идеал.
Ничего не созидая, ненавидя, презирая
И блистая, как кристалл.Назади мне слышны стоны, но свободный, обновленный,
Торжествующая пошлость, я давно тебя забыл;
И, познавши отрицанье, я живу, как царь созданья
Средь отвергнутых могил.
Когда, дитя и страсти и сомненья,
Поэт взглянул глубоко на тебя, -
Решилась ты делить его волненья,
В нем таинство печали полюбя.
Ты, смелая и кроткая, со мною
В мой дикий ад сошла рука с рукою:
Рай зрела в нем чудесная любовь.
О, сколько раз к тебе, святой и нежной,
Я приникал главой моей мятежной,
С тобой себе и небу веря вновь.
По замечанью моему,
Альбом походит на кладбище.
Баратынский.Отвергнув гордое сомненье
И не смущаемый трудом,
Простой приязни выраженье
Вношу смиренно в ваш альбом.Легко минутное решенье
Забыться непробудным сном,
Где наше место погребенья
Хоть потревожат, — но с умом; Где между прочими гробами
И наш без надписи найдут,
А между зримыми чертами
Лукаво зоркими глазами
Черты незримые прочтут.29 февраля 1848
Сомненья нет: мои печали,
Моя тоска о прошлых днях
Душе покой глубокий дали,
Отняв крыла широкий взмах.
Моим страстям, моим забвеньям,
Быть может, близится конец,
Но буду вечно с упоеньем
Ловить счастливых дней венец.
Влачась по пажитям и долам,
Не в силах смятых крыл поднять,
Внимать божественным глаголам,
Глаголы бога повторять.
И, может быть, придет мгновенье,
Когда крыла широкий взмах
Вернет былое вдохновенье —
Мою тоску о прошлых днях.1 августа 1899
Когда в душе тревога и сомненья,
Когда ее точат страданья гнет, —
Былых страстей ей чужды увлеченья,
Мольба любви в ней эхо не найдет…
Могучий дуб, сраженный непогодой,
К везде сырой безпомощно приник;
Не может он ликующей природы
Понять, как прежде, пламенный язык.
Пришла весна с улыбкою привета,
Исполнена и света, и тепла,
Но от него ей не слыхать ответа:
Не для него волшебница пришла.
К чему холодные сомненья?
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья;
Здесь успокоена была
Вражда свирепой Эвмениды:
Здесь провозвестница Тавриды
На брата руку занесла;
На сих развалинах свершилось
Святое дружбы торжество,
И душ великих божество
Своим созданьем возгордилось.
Чадаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил имя роковое
Предать развалинам иным?
Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь и лень и тишина,
И, в умиленье вдохновенном,
На камне, дружбой освященном,
Пишу я наши имена.
Сомненья нет — любовный пыл,
Уходит к черту; час пробил!
О, изменяет этот час
Все в жизни к лучшему для нас!
Семья, водицею своей,
Навеки гасит жар страстей.
У жизни человек берет
Все то, что с радостью дает
Она за деньги; в волю он
И вкусно кушает, и сон
От глаз мятежно не бежит,
Всю ночь в тепле счастливец спит
И видит сладостные сны
Близ добродетельной жены.
Сомненья нет — любовный пыл,
Уходит к чорту; час пробил!
О, изменяет этот час
Все в жизни к лучшему для нас!
Семья, водицею своей,
Навеки гасит жар страстей.
У жизни человек берет
Все то, что́ с радостью дает
Она за деньги; в волю он
И вкусно кушает, и сон
От глаз мятежно не бежит,
Всю ночь в тепле счастливец спит
И видит сладостные сны
Близ добродетельной жены.
Нужны ли гусару сомненья,
Их горький и въедливый дым,
Когда он в доспехах с рожденья
И слава всегда перед ним?
И в самом начале сраженья,
И после, в пылу, и потом,
Нужны ли гусару сомненья
В содеянном, в этом и в том?
Покуда он легок, как птица,
Пока он горяч и в седле,
Врагу от него не укрыться:
Нет места двоим на земле.
И что ему в это мгновенье,
Когда позади — ничего,
Потомков хула иль прощенье?
Они не застанут его.
Он только пришел из похода,
Но долг призывает опять.
И это, наверно, природа,
Которую нам не понять.
…Ну, ладно. Враги перебиты,
а сам он дожил до седин.
И клетчатым пледом прикрытый,
Рассеянно смотрит в камин.
Нужны ли гусару сомненья
Хотя бы в последние дни,
Когда, огибая поленья,
В трубе исчезают они?
Увы, исполненный тревожного сомненья,
Напрасно я ищу Тебя, о Мой Господь,
Бессильно пред Тобой моя простерта плоть…
О, Ты, огонь любви, залог успокоенья!
Склонись к моей мольбе, в порывах исступленья
Мой дух ползет, как червь, не в силах побороть
Тревоги тайные, позорные сомненья,
Чтоб пасть с молитвою пред Тобой, Господь!
Давно, давно Тебя повсюду ищет взор,
Молю, да тень твоя прикроет мой позор,
А Ты горишь лучом любви преображенным,
Ты — гармонический и сладостный каскад,
Ты страшен нам. в свои проклятия влюбленным,
В ком грешный поцелуй туманит ясный взгляд.
И ни сомнений, ни затей, —
И знать не надо: где мы? кто мы?..
Вдали от суетных людей
Цветущий сад наш полн истомы.
Слежу я, не смыкая вежд,
Без размышлений: как? откуда?
Полет властительный наш — чудо —
На паперть сладостных надежд.
Тебя я знал прекрасной, чистой, —
И раньше первых встреч с тобой
С любовью радостно-лучистой
Я слышал милый голос твой.
Жена, мой друг, моя невеста,
В душе сияющий покои…
Пусть говорят: — «Любви такой
На горестной земле нет места»…
О сын Мой, позабудь постыдные сомненья,
Когда Мою любовь ты хочешь заслужить,—
Как Пчелка в лилии спешит себя укрыть,
Спеши в Мой храм. и там познаешь утешенье!
Спеши поведать Мне без страха и смущенья
В сердечной простоте, в чем мог ты грешен быть,
Не бойся, не стремись напрасно утаить
От уха чуткого былые прегрешенья…
Букет раскаянья подай, сын верный Мой;
Со Мною трапезу простую разделяя,
Ты узришь Ангела в восторге пред собой
И, верь Мне, сладостный напиток Мой вкушая;
Ты, полный радости, добра и новых сил,
Познаешь, что в союз с Бессмертием вступил.
О, удались навек, тяжелый дух сомненья,
О, не тревожь меня печалью старины;
Когда так пламенно природы обновленье
И так свежительно дыхание весны;
Когда так радостно над душными стенами,
Над снегом тающим, над пестрою толпой
Сверкают небеса горячими лучами,
Пророчат ласточки свободу и покой;
Когда во мне самом, тоски моей сильнее,
Теснят ее гурьбой веселые мечты,
Когда я чувствую, дрожа и пламенея,
Присутствие во всем знакомой красоты;
Когда мои глаза, обятые дремотой,
Навстречу тянутся к мелькнувшему лучу...
Когда мне хочется прижать к груди кого-то,
Когда не знаю я, кого обнять хочу;
Когда весь этот мир любви и наслажденья
С природой заодно так молод и хорош...
О, удались навек, тяжелый дух сомненья,
Печалью старою мне сердца не тревожь!
Жить ли мне, забыв свои страданья,
Горечь слез, сомнений и забот,
Как цветок, без проблеска сознанья,
Ни о чем не думая, живет,
Ничего не видит и не слышит,
Только жадно впитывает свет,
Только негой молодости дышит,
Теплотой ласкающей согрет.
Но кипят недремлющие думы,
Но в груди — сомненье и тоска;
Стыдно сердцу жребий свой угрюмый
Променять на счастие цветка…
И устал я вечно сомневаться!
Я разгадки требую с тоской,
Чтоб чему бы ни было отдаться,
Но отдаться страстно, всей душой.
Эти думы — не мечты досуга,
Не созданье юношеских грез,
Это — боль тяжелого недуга,
Роковой, мучительный вопрос.
Мне не надо лживых примирений,
Я от грозной правды не бегу;
Пусть погибну жертвою сомнений, —
Пред собой ни в чем я не солгу!
Испытав весь ужас отрицанья,
До конца свободы не отдам,
И последний крик негодованья
Я, как вызов, брошу небесам!
Ты бездну страшную увидел под ногами.
Сомненья, горький смех изрыли пасть ея,
Ты созерцал ее бессонными ночами,
И смерти пронеслась холодная струя…
И ввергнул в бездну ты. не медля: без сомнений
Плоть изможденную и сердца чистый жар,
И гордость разума, и сладостный угар
Соблазнов жизненных, и свой высокий гений…
Ты бездну жадную своей наполнил кровью,
Останки страшных жертв ты в глубь ее вложил,
И после радостный, исполненный любовью,
Крест Искупителя над бездной водрузил…
Но бездна жадная разверзлась вновь под прахом,
И, как Тростник, дрожал твой крест, обятый страхом!
Да, нет сомненья в том, что жизнь идет вперед,
И то, что сделано, то сделать было нужно.
Шумит, работает, надеется народ;
Их мелочь радует, им помнить недосужно…
А все же холодно и пусто так кругом,
И жизнь свершается каким-то смутным сном,
И чуется сквозь шум великого движенья
Какой-то мертвый гнет большого запустенья;
Пугает вечный шум безумной толчеи
Успехов гибнущих, ненужных начинаний
Людей, ошибшихся в избрании призваний,
Существ, исчезнувших, как на реке струи…
Но не обманчиво ль то чувство запустенья?
Быть может, устают, как люди, поколенья,
И жизнь молчит тогда в каком-то забытьи.
Она, родильница, встречает боль слезами
И ловит бледными, холодными губами
Живого воздуха ленивые струи,
Чтобы, заслышав крик рожденного созданья,
Вздохнуть и позабыть все, все свои страданья!
В наш странный век все грустью поражает
Не мудрено: привыкли мы встречать
Работой каждый день; все налагает
Нам на душу особую печать.
Мы жить спешим. Без цели, без значенья
Жизнь тянется, проходит день за днем —
Куда, к чему? не знаем мы о том.
Вся наша жизнь есть смутный ряд сомненья
Мы в тяжкий сон живем погружены.
Как скучно все: младенческие грезы
Какой-то тайной грустию полны,
И шутка как-то сказана сквозь слезы!
И лира наша вслед за жизнью веет
Ужасной пустотою: тяжело!
Усталый ум безвременно коснеет
И чувство в нас молчит, усыплено.
Что ж в жизни есть веселого?
Невольно Немая скорбь на душу набежит
И тень сомненья сердце омрачит...
Нет, право, жить и грустно да и больно!..
. . . . . . . . . . . . . . .
В это утро шёл снег.
Этой осенью шёл он однажды,
Но — растаял… Теперь
Электрички несутся в снегу.
Этой ночью был сон,
Сон, по-моему, вещий и важный.
Мы уходим гулять,
Этот сон вспомнить я не могу.А кто-то кружит, кружит над нами
И требует посадки,
Но ему-то помогут,
А нам-то как быть?
Что забыть, что любить?
В даль какую бежать без оглядки
Меж сугробов сомнений
По льдистой тропинке любви? Переделкино спит
После скучных субботних веселий
И не знает ещё,
Что настала уж зимняя жизнь.
Мы неспешно идём,
Мы справляем любви новоселье,
И нетоптаный снег
Удивительно кстати лежит.А кто-то кружит, кружит над нами
И требует посадки,
Но ему-то помогут,
А нам-то как быть?
Что забыть, что любить?
В даль какую бежать без оглядки
Меж сугробов сомнений
По льдистой тропинке любви? Ах, какая зима
Опустилась в то утро на плечи
Золотым куполам,
Под которыми свет мы нашли.
И не гаснет огонь,
И возносятся сосны, как свечи,
И Борис Леонидыч
Как будто бы рядом стоит.А кто-то кружит, кружит над нами
И требует посадки,
Но ему-то помогут,
А нам-то как быть?
Что забыть, что любить?
В даль какую бежать без оглядки
Меж сугробов сомнений
По льдистой тропинке любви?
Люблю, ценю твои сомненья,
И жажду сердца верить вновь,
И тщетные поползновенья
На бескорыстную любовь…
Я рад, сочувствуя страданьям,
Веселый смех твой вызывать, —
Я поэтическим созданьем
Не отрекусь тебя назвать…
Но — умоляю, Бога ради,
Прячь от меня свои тетради…
Напрасно Музу не зови, —
Ей доли нет в твоей любви,
Ей мало скорбных излияний
Младой души, несущей крест
Наивных чувств и школьных знаний; —
Она не терпит общих мест.
Казни меня негодованьем,
Пренебреженьем, невниманьем, —
Брани во сне и наяву, —
Я поэтическим созданьем
Твоих поэм не назову.
Нет, вся — порыв, вся — нетерпенье,
Ты далека от разуменья
Того, что не дается вдруг, —
И молодое вдохновенье
Твое — не творческий недуг…
Уединясь от поминутных
Запросов мелкой суеты,
Их пустоты пугаясь, ты
Не отразишь своей мечты
В стихах и рифмах им попутных,
Как радуга — в потоках мутных
Своей воздушной красоты.
Игры алмаза не усвоит
Стеклянный блеск дешевых бус,
И твой дешевый стих, клянусь,
Одной слезы твоей не сто̀ит.
Скажи: какие возраженья
Рассеют новые сомненья,
Какую снова хочешь лесть
В защиту чести произнесть?
Молчи, и слов не трать напрасно;
Я знаю всё — и знаю ясно,
Когда… и где… и как… кто он…
Но ты, ты скажешь: это сон
Развил неверное виденье,
Чтоб поселить меж нас сомненье…
Напротив, слушай — я скажу.
Вчера бьёт полночь, я лежу,
Не сплю, но спящим притворился
И чутким сном как бы забылся;
Вдруг слышу: робко ты меня
Своей рукой пошевеля,
Тихонько встала — и потом
Исчезла в сумраке ночном;
Я встал, гляжу: тебя уж нет.
Схватил кинжал, пустился вслед.
Но я не видел, как ты с ним
Дышала воздухом одним
И как в объятьях ты его
Пылала, млела и сгорала,
Как жарко друга своего
При расставаньи целовала…
Забывши страх, закон, себя,
Кровавым мщением горя,
Ужасным гневом пламенея,
Бегу… Нечаянно злодея,
Как тень могильную, схватил
И в грудь кинжал ему вонзил…
Где вы, любви моей мечты?
И кто довёл?.. Теперь и ты
Страшись меня, как грешник ада;
Не то — подобная награда!..
Кто бы ни был ты, иль кто бы ни была,
Привет тебе, мечтатель вдохновенный,
Хотя привет безвестный и смиренный
Не обовьет венцом тебе чела.
Вперед, вперед без страха и сомнений;
Темна стезя, но твой вожатый — гений!
Ты не пошел избитою тропой.
Не прослужил ты прихоти печальной
Толпы пустой и мелочной,
Новейшей школы натуральной,
До пресыщенья не ласкал
Голядкина любезный идеал.
Но прожил ты, иль прожила ты много,
И много бездн душа твоя прошла,
И смутная живет в тебе тревога;
Величие добра и обаянье зла
Равно изведаны душой твоей широкой.
И образ Лидии, мятежной и высокой,
Не из себя самой она взяла?
Есть души предизбранные судьбою:
В добре и зле пределов нет для них;
Отмечен помысл каждый их
Какой-то силою роковою.
И им покоя нет, пока не изольют
Они иль в образы, иль в звуки
Свои таинственные муки.
Но их немногие поймут.
Толпе неясны их желанья,
Тоска их — слишком тяжела,
И слишком смутны ожиданья.
Пусть так! Кто б ни был ты, иль кто б ты ни была,
Вперед, вперед, хоть по пути сомнений,
Кто б ни был твой вожатый, дух ли зла,
Или любви и мира гений!
Как мирно мы сидим, как тихо...
А, между тем, весь шар земной,
Пространств неведомых шумиха,
Несется с адской быстротой!
Близ нас и свечи не дрожат,
А зе́мли и моря́ летят!
Как бурно в сердце! Вал за валом
Грохочут чувства и мечты!
Потрясены и я, и ты...
Но глянь вокруг! В полуусталом,
В блаженном сне, глубоком сне
Весь мир спокоен при луне...
Все наши правды и сомненья
Все это создал ум людской:
Нам только кажутся движенья,
Нам только чуется покой...
Что бездны звезд! Ведь бездн таких
Так много, как и глаз людских!
Да, мир и все его основы —
Свои для каждого из нас!
Я умер — целый мир погас!
Ты родился́ — возникнул новый:
Тем несомненней, тем полней,
Чем ярче мысль души твоей!
Для нищих духом — нет сомненья,
Свод неба тверд, лежит шатром;
Весь кругозор их в силе зренья, —
Их нет в грядущем, нет в былом!
Нет чувства бездн для их умов.
Нет пониманья, нет и слов...
(Отрывок)
Скажи: какие возраженья
Рассеют новые сомненья,
Какую снова хочешь лесть
В защиту чести произнесть?
Молчи, и слов не трать напрасно;
Я знаю все — и знаю ясно,
Когда… и где… и как… кто он…
Но ты, ты скажешь: это сон
Развил неверное виденье,
Чтоб поселить меж нас сомненье…
Напротив, слушай — я скажу.
Вчера бьет полночь, я лежу,
Не сплю, но спящим притворился
И чутким сном как бы забылся;
Вдруг слышу: робко ты меня
Своей рукой пошевеля,
Тихонько встала — и потом
Исчезла в сумраке ночном;
Я встал, гляжу: тебя уж нет.
Схватил кинжал, пустился вслед.
Но я не видел, как ты с ним
Дышала воздухом одним
И как в обятьях ты его
Пылала, млела и сгорала,
Как жарко друга своего
При расставаньи целовала…
Забывши страх, закон, себя,
Кровавым мщением горя,
Ужасным гневом пламенея,
Бегу… Нечаянно злодея,
Как тень могильную, схватил
И в грудь кинжал ему вонзил…
Где вы, любви моей мечты?
И кто довел?.. Теперь и ты
Страшись меня, как грешник ада;
Не то — подобная награда!..
Порой, в час тихого раздумья и сомнений,
Когда грядущее мне кажется темно,
И хмуро, как печаль, глядит ко мне в окно
Столичной осени рой скучных привидений, —
Порой мне кажется, что неба темнота
И этот мелкий дождь, тоскливый и ненужный,
И этот странный люд, усталый и недужный,
Не есть действительность, а смутная мечта.
Все точно выходцы неведомого края,
Как царства мертвого бездушные тела,
Неслышно движутся, едва переступая.
Тоска предсмертная в их очи залегла,
От скучных призраков дыханьем веет гроба,
И мертвые черты порою шевелит
Лишь алчность страшная и мрачная на вид,
И с ней бездушная, завистливая злоба...
Судьбой злосчастною заброшен между ник,
Я их не ведаю и робко избегаю,
Но скрыться не могу от спутников моих
И как их не встречать до времени, — не знаю.
Когда же ясный луч, пробив себе тропу,
Откроет вдруг просвет лазоревого неба
И ярко озарить безмолвную толпу,
Всегда голодную и алчущую хлеба, —
Тогда мне кажется, что племя мертвецов
Под взглядами небес приходит в оживленье;
Я слышу голоса, зовущие отцов,
Я вижу матерей прилежное терпенье,
Я слышу слабое, больное вдохновенье
Едва проснувшихся, болезненных певцов.
И робкий голос мой я тоже напрягаю,
Мне также хочется проснуться и запеть
О грезах юности, успевших умереть,
О всем, что, суетный, я скоро забываю...
И там, где вечности лазурной полоса
Глядит блистательно из узкого просвета,
Я жду внимательно желанного ответа,
Смотря с надеждою в немые небеса.
Где прежний твой восторг, и где те облака,
Которых алый блеск сиял издалека
На бледном личике подруги в час свиданья?
Где те тревоги, ожиданья,
Измена, слезы и — тоска?
Не от людской вражды жди самых жгучих ран, —
И счастье и любовь таят в себе обман
И молодые дни, как листья, увядают,
И страсти с ветром улетают,
Как шум грозы, иль как туман, —
Есть неизменное и вечное одно: —
Все то, чего и смерть не одолеет; но Сомненье черное, как туча, наплывает,
И вечное едва мерцает,
Отчаяньем заслонено.
Кляни отчаянье! — Все, что тебя тревожит —
Ничтожество и тлен. Ищи свой светлый рай
В той истине, что все на свете превозможет…
Над страшной бездной окрыляй
Свои мечты, и — не страдай…
Где прежний твой восторг, и где те облака,
Которых алый блеск сиял издалека
На бледном личике подруги в час свиданья?
Где те тревоги, ожиданья,
Измена, слезы и — тоска?
Не от людской вражды жди самых жгучих ран, —
И счастье и любовь таят в себе обман
И молодые дни, как листья, увядают,
И страсти с ветром улетают,
Как шум грозы, иль как туман, —
Есть неизменное и вечное одно: —
Все то, чего и смерть не одолеет; но
Сомненье черное, как туча, наплывает,
И вечное едва мерцает,
Отчаяньем заслонено.
Кляни отчаянье! — Все, что тебя тревожит —
Ничтожество и тлен. Ищи свой светлый рай
В той истине, что все на свете превозможет…
Над страшной бездной окрыляй
Свои мечты, и — не страдай…
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
О, воспоем тот день счастливый,
Когда успех врагов у нас —
Для злых был карой справедливой
И роялистов добрых спас.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
В чужих искали мы оплота,
Моленья были горячи, —
И враг легко открыл ворота,
Когда вручили мы ключи.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Иначе кто бы мог ручаться,
Что — не приди на помощь враг —
Не стал бы вновь здесь развеваться,
На горе нам, трехцветный флаг!
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Внесут в историю по праву —
Как здесь, в ногах у казаков,
Молили мы простить нам славу
Своих же собственных штыков.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Со знатью, полной героизма,
По минованье стольких бед,
Мы на пиру патриотизма
Пьем за триумф чужих побед.
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Из наших Генрихов славнейший
Да будет тостом здесь почтен:
Придумал способ он умнейший
Завоевать Париж и трон!..
День мира, день освобожденья, —
О, счастье! мы побеждены!..
С кокардой белой, нет сомненья,
К нам возвратилась честь страны.
Ты прости, что, временем пустая,
Жизнь моя
Варначества полна:
Это я
За молодость хватаюсь,
Как за берег —
Глупая волна…
Трудная и голубая
Мне страна мерещится во мгле…
Надо жить,
Трудясь и рассыпая
Жемчуг смеха
По большой земле.
Чтоб в зубах кинжальной белой стали
Заливались хищные лучи,
Чтоб на яблонях,
Качаясь, хохотали
Черные
Глазастые грачи.
Чтобы сразу
Таяла усталость,
Становилось сразу веселей,
Если вдруг
Подруга засмеялась
Над охапкой снеговых лилей.
И когда мечтательный соратник
Опускает голову порой,
Я в глаза ему:
«Красавец, голубятню,
Голубятню синюю открой».
Мир хорош
Солеными руками…
Не беда, что мужеству челна
Африканскими белками
Угрожает
Черная
Волна.
Трудная и голубая,
Посмотри,
Страна плывет во мгле…
Надо жить
Трудясь и рассыпая
Жемчуг смеха
По большой земле.
Смейся, милый,
Умоляю, смейся,
Ни к чему трагическая тишь.
Говорят,
Говорят,что никаким злодейством
Старый мир не удивишь.
И без нас зажгут огни акаций,
И без нас весной
Пройдет вода…
В чем угодно —
буду сомневаться.
В революции,
В революции,товарищ, —
В революции, товарищ, —никогда.
Авто
Авто Курфюрстендам-ом катая,
удивляясь,
удивляясь, раззеваю глаза —
Германия
Германия совсем не такая,
как была
как была год назад.
На первый взгляд
общий вид:
в Германии не скулят.
Немец —
Немец — сыт.
Раньше
Раньше доллар —
Раньше доллар — лучище яркий,
теперь
теперь «принимаем только марки».
По городу
По городу немец
По городу немец шествует гордо,
а раньше
а раньше в испуге
а раньше в испуге тек, как вода,
от этой самой
от этой самой от марки твердой
даже
даже улыбка
даже улыбка как мрамор тверда.
В сомненья
В сомненья гляжу
В сомненья гляжу на сытые лица я.
Зачем же
Зачем же тогда —
Зачем же тогда — что ни шаг —
Зачем же тогда — что ни шаг — полиция!
Слоняюсь
Слоняюсь и трусь
Слоняюсь и трусь по рабочему Норду,
Нужда
Нужда худобой
Нужда худобой врывается в глаз.
Толки:
Толки: «Вольфы…
Толки: «Вольфы… покончили с голоду…
Семьей…
Семьей… в коморке…
Семьей… в коморке… открыли газ…»
Поймут,
Поймут, поймут и глупые дети,
Если
Если здесь
Если здесь хоть версту пробрели,
что должен
что должен отсюда
что должен отсюда родиться третий —
третий родиться —
третий родиться — Красный Берлин.
Пробьется,
Пробьется, какие рогатки ни выставь,
прорвется
прорвется сквозь штык,
прорвется сквозь штык, сквозь тюремный засов.
Первая весть:
Первая весть: за коммунистов
подано
подано три миллиона голосов.
Как часто я с глубокой думой
Вокруг могил один брожу
И на курганы их гляжу
С тоской тяжёлой и угрюмой.
Как больно мне, когда, порой,
Могильщик, грубою рукой
Гроб новый в землю опуская,
Стоит с осклабленным лицом
Над безответным мертвецом,
Святыню смерти оскорбляя.
Или когда в траве густой,
Остаток жалкий разрушенья,
Вдруг череп я найду сухой,
Престол ума и вдохновенья,
Лишённый чести погребенья.
И поражён, и недвижим,
Сомненья холодом облитый,
Я мыслю, скорбию томим,
Над жертвой тления забытой:
Кто вас в сон вечный погрузил,
Земли неведомые гости,
И ваши брошенные кости
С живою плотью разлучил?
Как ваше вечное молчанье
Нам безошибочно понять:
Ничтожества ль оно печать
Или печать существованья?
В какой загадочной стране,
Невидимой и неизвестной,
Здесь кости положив одне,
Витает дух ваш бестелесный?
Чем занят он в миру ином?
Что он, бесстрастный, созерцает?
И помнит ли он о земном
Иль всё за гробом забывает?
Быть может, небом окружён,
Жилец божественного света,
Как на песчинку смотрит он
На нашу бедную планету;
Иль, может быть, сложив с себя
Свои телесные оковы,
Без них другого бытия
Не отыскал он в мире новом.
Быть может, всё, чем мы живём,
Чем ум и сердце утешаем,
Земле как жертву отдаём
И в ней одной похороняем…
Нет! прочь бесплодное сомненье!
Я верю истине святой —
Святым глаголам откровенья
О нашей жизни неземной.
И сладко мне в часы страданья
Припоминать порой в тиши
Загробное существованье
Неумирающей души.