В дыму, в огне, в сияньи, в кружевах,
И веерах, и страусовых перьях!..
В сухих цветах, в бессмысленных словах,
И в грешных снах, и в детских суеверьях —Так женщина смеется на балу,
Так беззаконная звезда летит во мглу…
Ни холодный свет жемчужины,
Ни лазурный тон сапфира
Не сравнить с сияньем дюжины
Звезд полуночного мира.
Но и звезды в темноте ночи,
И сиянья, и светила
Ты, раскрыв глаза, как светочи,
Взора пламенем затмила.
Лилею и розу, голубку и солнца сиянье
Когда-то любил я в блаженном любовном страданье;
Теперь не люблю их; люблю я одну не на шутку —
Одну, грациозную, чистую, чудо-малютку.
Она — всех любовных восторгов слиянье —
Лился и роза, голубка и солнца сиянье.
Сиянье месяца Господня
Зовёт в томительные дали.
В сияньи месяца Господня
Неутолимая печаль.
Господень месяц над полями.
Моя дорога жестока.
Господень месяц над полями.
Изнеможение, тоска.
Сияет Божий ясный месяц
Над тишиной ночной пустыни.
Сияет Божий ясный месяц
Обетованием святынь.
В сияньи месяца Господня
Идти всю ночь до утра мне,
В сияньи месяца Господня,
В святой и тайной тишине.
Стоят сады в сияньи белоснежном,
И ветер шелестит дыханьем влажным.— Поговорим с тобой о самом важном,
О самом страшном и о самом нежном,
Поговорим с тобой о неизбежном: Ты прожил жизнь, ее не замечая,
Бессмысленно мечтая и скучая —
Вот, наконец, кончается и это… Я слушаю его, не отвечая,
Да он, конечно, и не ждет ответа.
Сиянье. В двенадцать часов по ночам,
Из гроба.
Все — темные розы по детским плечам.
И нежность, и злоба.
И верность. О, верность верна!
Шампанское взоры туманит…
И музыка. Только она
Одна не обманет.
О, все это шорох ночных голосов,
О, все это было когда-то —
Над синими далями русских лесов
В торжественной грусти заката…
Сиянье. Сиянье. Двенадцать часов.
Расплата.
Лунатик в пустоту глядит,
Сиянье им руководит,
Чернеет гибель снизу.
И далее угадать нельзя,
Куда он движется, скользя,
По лунному карнизу.Расстреливают палачи
Невинных в мировой ночи
Не обращай вниманья!
Гляди в холодное ничто,
В сияньи постигая то,
Что выше пониманья.
Прошедших дней немеркнущим сияньем
Душа, как прежде, вся озарена.
Но осень ранняя, задумчиво грустна,
Овеяла меня тоскующим дыханьем.
Близка разлука. Ночь темна.
А все звучит вдали, как в те младые дни.
Мои грехи в твоих святых молитвах,
Офелия, о нимфа, помяни.
И полнится душа тревожно и напрасно
Воспоминаньем дальным и прекрасным.28 мая 1900
В лучезарном сияньи роскошнаго дня
Ярко бурное море горит.
О, друзья, бросьте в бездну морскую меня,
Когда жизнь от меня отлетит!
Так влечет к себе ласковых вод глубина,
Что блестит предо мной впереди!
При сиянии солнца морская волна
Так баюкает горе в груди!
В лучезарном сияньи роскошного дня
Ярко бурное море горит.
О, друзья, бросьте в бездну морскую меня,
Когда жизнь от меня отлетит!
Так влечет к себе ласковых вод глубина,
Что блестит предо мной впереди!
При сиянии солнца морская волна
Так баюкает горе в груди!
Слово за словом, строка за строкой —
Все о тебе ослабевшей рукой.Розы и жалобы — все о тебе.
Полночь. Сиянье. Покорность судьбе.Полночь. Сиянье. Ты в мире одна.
Ты тишина, ты заря, ты весна.И холодна ты, как вечный покой…
Слово за словом, строка за строкой, Капля за каплей — кровь и вода —
В синюю вечность твою навсегда.
В райских обителях — блеск и сиянье:
Праведных жён и мужей одеянье
Всё в драгоценных камнях.
Эти алмазы и эти рубины
Скованы в небе из дольной кручины, —
Слёзы и кровь в их огнях.
Ангел-хранитель! Куёшь ты прилежно
Слёзы и кровь, —
Ах, отдохни ты порой безмятежно,
Царский венец не всегда мне готовь.
Меньше алмазом в обителях рая,
Ангел, поверь, мне не стыд.
Бедную душу недоля земная
Каждою лишней слезою томит.
(Рифма предпоследнего слова)Усни, белоснежное поле!
Замри, безмятежное сердце!
Над мигом восходит бесстрастье;
Как месяц, наводит сиянье
На грезы о нежащей страсти,
На память о режущей ласке…
Конец. Отзвучали лобзанья.
В душе ни печали, ни счастья…
Так спят безответные дали,
Молчат многоцветные травы,
Одеты холодным покровом,
Под синим, бесплодным сияньем.
Спи, спи, белоснежное поле!
Умри, безнадежное сердце!
Есть столько мягкого в задумчивых ночах,
Есть столько прелести в страдании любовном,
Есть столько сладости в несбыточных мечтах,
Есть столько жданного зажизненною гранью,
Есть столько нового в загадочном раю,
Есть столько веры в торжество мечтанья
И в воплощение его в ином краю, —
Что я и скорбь души своей крылатой,
И гибель чувств, и веру в жизнь свою
Не прокляну, а, верою объятый,
В провиденьи Христа, благословлю!
Люблю рассветное сиянье
Встречать в туманной синеве,
Когда с тяжелым грохотаньем
Несутся льдины по Неве. Холодный ветер свищет в уши
С неизъяснимою мольбой…
Сквозь грохот, свист и сумрак глуше
Курантов отдаленный бой. Облокотившись о перила,
С моста смотрю на ледоход,
И над осколками берилла
Встает пылающий восход! Все шире крылья раскрывая,
Заря безмолвствует, ясна, —
А там, внизу, кипит живая,
Ледяная голубизна. И брызги светлые взлетают
То в янтаре, то в серебре…
А на востоке тучи тают
И птицы тихо пролетают
Навстречу огненной заре.
Усни, белоснежное поле!
Замри, безмятежное сердце!
Над мигом восходит бесстрастье;
Как месяц, наводит сиянье
На грезы о нежащей страсти,
На память о режущей ласке…
Конец. Отзвучали лобзанья.
В душе ни печали, ни счастья…
Так спят безответные дали,
Молчат многоцветные травы,
Одеты холодным покровом,
Под синим, бесплодным сияньем.
Спи, спи, белоснежное поле!
Умри, безнадежное сердце!
29—30 октября 1914
На Камне солнцевом сидит Заря-Девица,
Она — улыбчивая птица,
В сияньи розовом широко— длинных крыл,
На Камне солнцевом, он — амулет всех сил.
Светло-раскидисты сияющие крылья,
Пушинки, перушки до Моря достают,
Все Небо — ток огня, все облака поют
От их цветною изобилья,
От них румянится и нищенский приют.
Улыбчивым лицом будя людские лица,
Сияньем розовым развеселив весь мир,
На Камне солнцевом побыв, Заря-Девица
Уходит за моря — к другим — и тот же пир.
На Ойле далёкой и прекрасной
Вся любовь и вся душа моя.
На Ойле далёкой и прекрасной
Песней сладкогласной и согласной
Славит всё блаженство бытия.
Там, в сияньи ясного Маира,
Всё цветёт, всё радостно поёт.
Там, в сияньи ясного Маира,
В колыханьи светлого эфира,
Мир иной таинственно живёт.
Тихий берег синего Лигоя
Весь в цветах нездешней красоты.
Тихий берег синего Лигоя —
Вечный мир блаженства и покоя,
Вечный мир свершившейся мечты.
Душа человека. Такою
Она не была никогда.
На небо глядела с тоскою,
Взволнованна, зла и горда.И вот умирает. Так ясно,
Так просто сгорая дотла —
Легка, совершенна, прекрасна,
Нетленна, блаженна, светла.Сиянье. Душа человека,
Как лебедь, поет и грустит.
И крылья раскинув широко,
Над бурями темного века
В беззвездное небо летит.Над бурями темного рока
В сиянье. Всего не успеть…
Дым тянется… След остается… И полною грудью поется,
Когда уже не о чем петь.
Есть столько томного в луны сияньи ровном,
Есть столько мягкого в задумчивых ночах,
Есть столько прелести в страдании любовном,
Есть столько сладости в несбыточных мечтах,
Есть столько жданного зажизненною гранью,
Есть столько нового в загадочном раю,
Есть столько веры в торжество мечтанья
И в воплощение его в ином краю, —
Что я и скорбь души своей крылатой,
И гибель чувств, и веру в жизнь свою
Не прокляну, а, верою обятый,
В провиденьи Христа, благословлю!
Набегают вечерние тени,
Погасает сиянье за далью.
Облелеянный тихой печалью,
Уронил я письмо на колени.
Облелеянный тихой печалью,
Вспоминаю ненужные грезы…
А в душе осыпаются розы,
Погасает сиянье за далью.
Да, в душе осыпаются розы.
Милый брат! ты звездой серебристой
Заблестел над тропинкой росистой,
Ты внушил нам ненужные грезы!
Милый брат! ты звездой серебристой
Заблестел на ночном небосклоне,
Но предтечей безвестных гармоний
Закатился за далью росистой.
Ты предтечей безвестных гармоний
Тихо канул в вечерние тени!
Уронил я письмо на колени,
Утонул я в ночном небосклоне…
Как хорошо ты, о море ночное, —
Здесь лучезарно, там сизо-темно…
В лунном сиянии, словно живое,
Ходит, и дышит, и блещет оно…
На бесконечном, на вольном просторе
Блеск и движение, грохот и гром…
Тусклым сияньем облитое море,
Как хорошо ты в безлюдье ночном!
Зыбь ты великая, зыбь ты морская,
Чей это праздник так празднуешь ты?
Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звезды глядят с высоты.
В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою —
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою…
Стемнело. По тропинкам снежным
хозяйки с ведрами пошли.
Скрипят таинственно и нежно
колодезные журавли.
Смех, разговор вдоль длинных улиц,
но враз пропали голоса,
и словно бы плотней сомкнулись
кольцом дремучие леса.
Я прохожу пустой деревней,
я выхожу за крайний дом.
Мир обретает облик древний
в сиянье млечно-золотом.
А небо-то и вправду купол!
С непостижимой вышины
стекают медленно и скупо
лучи невидимой луны.
Они переполняют тучи,
просачиваются в снега,
они бесплотны, вездесущи,
они — веками… на века…
Нездешнее сиянье льется,
мерцают срубы в глыбах льда,
и смутно светится в колодцах
животворящая вода.
Ночную фиалку лобзает зефир,
И сладостно цвет задышал,
Я слышу бряцание маленьких лир,
Луну я в росинке узнал.И светлая капля дрожит теплотой
И мещет сиянье вокруг;
И сильфы собрались веселой толпой
С улыбкой взглянуть на подруг.И крошка сильфида взяла светляка
На пальчик. Он вьется как змей.
Как ярко лицо и малютка-рука
Сияньем покрылись у ней! Но чу! кто-то робко ударил в тимпан!
Лучей вам нельзя превозмочь!
И весь упоенный раскрылся тюльпан
В последнюю сладкую ночь.Но вот уж навстречу грядущему дню
Готовы цветов алтари,
И сильфы с улыбкой встречают родню
И светлого друга зари.
Как увидим Твой лик?
Всепроникающий лик,
глубже чувств и ума.
Неощутимый, неслышный,
незримый. Призываю:
сердце, мудрость и труд.
Кто узнал то, что не знает
ни формы, ни звука, ни вкуса,
не имеет конца и начала?
В темноте, когда остановится
все, жажда пустыни и соль
океана! Буду ждать сиянье
Твое. Перед ликом Твоим
не сияет солнце. Не сияет
луна. Ни звезды, ни пламя,
ни молнии. Не сияет радуга.
Не играет сияние севера.
Там сияет Твой лик.
Все сияет светом его.
В темноте сверкают
крупицы Твоего сиянья.
И в моих закрытых глазах
брезжит чудесный Твой
свет.
Гуляя в сиянье заката,
Чуть видную тень я кидал,
А месяц — в блистании злата —
Навстречу ко мне выплывал.
С двух разных сторон освещаем,
Я думал, что был окружен
Тем миром, что нами незнаем,
Где нет ни преград, ни сторон!
Под теплою, мягкою чернью
В листве опочивших ветвей
Сияла роса мелкой зе́рнью
Недвижных, холодных огней.
Мне вспомнились чувства былые:
Полвека назад я любил
И два очертанья живые
В одном моем сердце носил.
Стоцветные чувства светились,
И был я блаженством богат...
Но двое во мне не мирились,
И месяц погас, и закат!
Орлы и львы соединились,
Героев храбрых полк возрос,
С громами громы помирились,
Поцеловался с Шведом Росс.
Сияньем Север украшайся,
Блистай Петров и Карлов дом;
Екатерина утешайся
Под лаврами олив плодом.
Да будет днесь благословенна
Двух северных держав чета,
Союзом вечным сопряженна,
И дружба их вовек свята.
Сияньем Север украшайся,
Блистай Петров и Карлов дом;
Екатерина утешайся
Под лаврами олив плодом.
Раздор и злоба удалися,
По бранях царствуй тишина,
С геройством нежность обоймися
И водворись в зиме весна.
Сияньем Север украшайся,
Блистай Петров и Карлов дом;
Екатерина утешайся
Под лаврами олив плодом.
1790
Луны безгрешное сиянье,
Бесстрастный сон немых дубрав,
И в поле мглистом волхвованье,
Шептанье трав…
Сошлись полночные дороги.
На перекрёстке я опять, —
Но к вам ли, демоны и боги,
Хочу воззвать?
Под непорочною луною
Внимая чуткой тишине,
Всё, что предстало предо мною,
Зову ко мне.
Мелькает белая рубаха, —
И по траве, как снег бледна,
Дрожа от радостного страха,
Идёт она.
Я не хочу её объятий,
Я ненавижу прелесть жён,
Я властью неземных заклятий
Заворожён.
Но говорит мне ведьма: «Снова
Вещаю тайну бытия.
И нет и не было Иного, —
Но я — Твоя.
Сгорали демоны и боги,
Но я с Тобой всегда была
Там, где встречались две дороги
Добра и зла».
Упала белая рубаха,
И предо мной, обнажена,
Дрожа от страсти и от страха,
Стоит она.
Зачем из облака выходишь,
Уединенная луна,
И на подушки, сквозь окна,
Сиянье тусклое наводишь?
Явленьем пасмурным своим
Ты будишь грустные мечтанья,
Любви напрасные страданья
И строгим разумом моим
Чуть усыпленные желанья.
Летите прочь, воспоминанья!
Засни, несчастная любовь!
Уж не бывать той ночи вновь,
Когда спокойное сиянье
Твоих таинственных лучей
Сквозь темный завес проницало
И бледно, бледно озаряло
Красу любовницы моей.
Почто, минуты, вы летели
Тогда столь быстрой чередой?
И тени легкие редели
Пред неожиданной зарей?
Зачем ты, месяц, укатился
И в небе светлом утонул?
Зачем луч утренний блеснул?
Зачем я с милою простился?
Напрасно мысль горит и блещет
Пред близорукою толпой,
Напрасно свет далеко мещет
И гонит мрак перед собой: Не им понять ее деянья!
Невыносимо для очей
И ослепительно сиянье
От чистых истины лучей.Но слабые покоит очи,
Но нежит их пугливый взор
Неверный сумрак темной ночи,
Где вспыхнет легкий метеор.А вечной истины сиянье,
Неотразимый, строгий свет,
Гонящий сумрака созданья,
Толпу теней, рассудка бред, —Им ненавистен; им милее
Знакомый сумрак; в нем идти
Привольней им; они бодрее
На осязательном пути.Пусть мысль сияет, путь свершая, —
Им блага свет не принесет,
И луч, в их область проникая,
Им только призраки дает.
Взглянув на небо, вижу я вершину
горы великой Фузи-ямы.
Торжественно сияя в вечность, она
вздымается еще с теx пор, когда от
неба суша отделилась.
Когда я на нее гляжу, то кажется, что
при сравненьи с нею бледное луны сиянье
меркнет, и даже солнца яркий блеск
тускнеет.
Облака едва решаются через ее вер-
шину пронестись и снег с благоговень-
ем на нее ложится.
О, Фузи-яма! дни и лета, величья тво-
его не тронув, протекут, и поколенья
поздние поэтов сиянье твоей славы во-
споют.
День распогодился с закатом.
Сквозь стекла в старый кабинет
Льет солнце золотистый свет;
Широким палевым квадратом
Окно рисует на стене,
А в нем бессильно, как во сне,
Скользит трепещущим узором
Тень от березы над забором…
Как грустно на закате мне!
Зачем ты, солнце, на прощанье,
В своем сиянье золотом,
Вошло в мой одинокий дом?
Он пуст, в нем вечное молчанье!
Я был спокоен за трудом,
Я позабыл твое сиянье:
Зачем же думы о былом
И это грустное веселье
В давно безлюдной, тихой келье?
А. А. Цицовичу
Блеск и сиянье сменило ненастье,
Осень сгубила все наши цветы…
Где твое первое, светлое счастье?
Где молодые мечты?
Горе подкралось с той грозною тучей:
Льются дожди, — льются слезы твои;
Их проливаешь струею горючей
Ты о погибшей любви.
Плачь, и рыдай, и печалься, и сетуй!
Но да не молвят хулений уста;
С верой из мрака стремися ты к свету,
Бремя подемля креста.
Минет зима… И цветы, и сиянье
С юной весною увидишь ты вновь:
Верь же в грядущую радость свиданья!
Верь, что воскреснет любовь!
Что северным мы называем сияньем,
Есть не сиянье, — игранье лучей.
Владеет великим оно расстояньем,
Рожденье различным дает чарованьям,
Узорной легендой встает для очей.
Сперва это — отбель: на Севере, белый,
Бледнеющий свет, как бы Млечный путь,
Но вот розовеют цветные пределы,
Багровеют зорники, зори те смелы,
Лучи полосами, цветочная жуть,
Столбы ярко-красные, вон еще синий,
Огнем наливаются там багрецы,
Играют костры по воздушной пустыне,
И треск перекатный, во все концы.
То — сполохи. Рдеют и зреют убранства,
В ночи, осиянные, дышат столбы.
Какой пролегает здесь путь чрез пространство?
О чем то, по краскам, гаданье Судьбы.
Долго, днями и ночами,
По таинственной дороге,
Многосложными путями
Я в святом блуждал Чертоге.
В зиму, днями и ночами,
Проходя законы строги,
Я с духовными свечами
Был во внутреннем Чертоге.
В лето, днями и ночами,
Возлюбив расцветы многи,
Я закрытыми очами
Все богатства зрел в Чертоге.
И теперь я не в гаданьи
Зрю, но в самом откровеньи,
Я в негаснущем сияньи,
В бесконечном восхожденьи.
И теперь я не в гаданьи
О мирском предназначеньи,
Я в великом ожиданьи
В вечно-новом восхожденьи.
И гадая — не в гаданьи —
Я угадываю в пеньи,
Во вселенском я сияньи,
Во всемирном восхожденьи.