Знакомые с детства родные ромашки
Мы рвем на лужайке у тихой реки,
Как белые звезды, средь розовой кашки
Они развернули свои лепестки.
На ромашку, как на балерину,
Издали любуется лесок.
У неё на лепестки накинут
Паутинки лёгкий волосок.
Ветер листья гонит по дорожке,
Вянут травы —
Осень настаёт.
Лишь ромашка на упругой ножке
Кружится, танцует и —
Цветёт!
Бегут ромашки по полю,
Красуясь на виду,
А я стою как вкопанный
И глаз не отведу.
Бегут ромашки по полю,
Не прячутся в траве…
А я с букетом топаю,
С цветами по Москве.
Смотрю — какой-то дяденька
Заулыбался сладенько:
— Хорош букет, хорош!
За сколько отдаешь?
И произносит дяденька
Подкупные слова:
— Договорились? Ладненько?
Не рупь даю, а два.
А я ответ ему даю,
Я говорю: — Нет, нет,
Ромашки я не продаю,
Домой несу букет.
И до свиданья, дяденька,
Договорились? Ладненько?
Смеется краска, смеется линия;
Ромашки шутят своим ответом.
Осколки счастья, лоскутья синие
Куда-то мчатся, кидаясь светом;
Высоко в небе, сливаясь в полосы,
Привольно мчатся над пестрой нивой.
Как чужд мне холод родного голоса!
Слеза к ромашкам бежит тоскливо.
Под венком лесной ромашки
Я строгал, чинил челны,
Уронил кольцо милашки
В струи пенистой волны.
Лиходейная разлука,
Как коварная свекровь.
Унесла колечко щука,
С ним — милашкину любовь.
Не нашлось мое колечко,
Я пошел с тоски на луг,
Мне вдогон смеялась речка:
«У милашки новый друг».
Не пойду я к хороводу:
Там смеются надо мной,
Повенчаюсь в непогоду
С перезвонною волной.
Не разглядывать в лупу
эту мелочь и ту,
как по летнему лугу,
я по жизни иду.
Настежь -
ворот рубашки,
и в тревожных руках
все недели -
ромашки
о семи лепестках.
Ветер сушит мне губы.
Я к ромашкам жесток.
Замирающе:
"Любит!"-
говорит лепесток.
Люди, слышите, люди,
я счастливый какой!
Но спокойно:
"Не любит",
возражает другой.
Ромашка моя
Не для тебя ли в садах наших вишни
Рано так начали зреть?
Рано весёлые звёздочки вышли,
Чтоб на тебя посмотреть.
Если б гармошка умела
Всё говорить, не тая!
Русая девушка в кофточке белой,
Где ты, ромашка моя?
Птицы тебя всюду песней встречают,
Ждёт ветерок у окна.
Ночью дорогу тебе освещает,
Выйдя навстречу, луна.
Я не могу быть с тобою в разлуке
Даже пятнадцать минут,
Ведь о тебе все гармони в округе
Лучшие песни поют.
Если б гармошка умела
Всё говорить, не тая!
Русая девушка в кофточке белой,
Где ты, ромашка моя?
Прошу простить меня за обращенье в прозе!
Ромашка скромная сказала пышной Розе.
Но вижу я: вкруг вашего стебля
Живет и множится растительная тля,
Мне кажется, что в ней для вас угроза!
Где вам судить о нас! вспылила Роза.
Ромашкам полевым в дела садовых роз
Не следует совать свой нос!
Довольная собой и всех презрев при этом,
Красавица погибла тем же летом,
Не потому, что рано отцвела,
А потому, что дружеским советом
Цветка незнатного она пренебрегла…
Кто на других глядит высокомерно,
Тот этой басни не поймет, наверно…
К Фее в замок собрались
Мошки и букашки.
Перед этим напились
Капелек с ромашки.
И давай жужжать, галдеть,
В зале паутинной,
Точно выискали клеть,
А не замок чинный.
Стали жаловаться все
С самого начала,
Что ромашка им в росе
Яду подмешала.
А потом на комара
Жаловалась муха,
Говорит, мол, я стара,
Плакалась старуха.
Фея слушала их вздор,
И сказала: Верьте,
Мне ваш гам и этот сор
Надоел до смерти.
И велела пауку, —
Встав с воздушных кресел, —
Чтобы тотчас на суку
Сети он развесил.
И, немедля, стал паук
Вешать паутинки.
А она пошла на луг
Проверять росинки.
При всякой погоде —
Раз надо, так надо —
Мы в море уходим
Не на день, не на два.
А на суше — ромашка и клевер,
А на суше — поля залило,
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
Не заходим мы в порты —
Раз надо, так надо —
Не увидишь Босфор ты,
Не увидишь Канады.
Море бурное режет наш сейнер,
И подчас без земли тяжело,
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
По дому скучаешь —
Не надо, не надо.
Зачем уплываешь
Не на день, не на два!
Ведь на суше — ромашка и клевер,
Ведь на суше — поля залило…
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
Если им надоест тепло.
На огромной клумбе у вокзала,
ветром наклонённая к земле,
поздняя ромашка замерзала,
трепеща на высохшем стебле.
Выгибала тоненькое тело
и сопротивлялась, как могла.
Словно до последнего хотела
быть хоть каплей летнего тепла!
…Поезда вдали гудели встречным.
Люди шли, от ветра наклонясь.
И ромашка чем-то бесконечным
показалась каждому из нас.
Чистой веткой молодой берёзки.
Тополиным пухом по весне.
Первым снегом. Брызгами извёстки
на ещё не крашеной стене…
Не одно, наверно, сердце сжалось:
что поделать — каждому своё!
Только в сердце врезалась не жалость —
маленькое мужество её.
На бессмертье я не притязаю.
Но уж коль уйти — не тосковать.
Так уйти, чтоб, даже замерзая,
хоть кому-то душу согревать.
Я признаюсь вам заранее.
Что придумал это сам:
Я в тетрадь для рисования
Собираю чудеса.
Поезда летят по небу.
Мчат по суше корабли.
А косцы идут по снегу,
Где ромашки расцвели.
«Это глупо и нелепо…—
Брат мой сердится в ответ.—
Как же поезд въедет в небо
Если в небе рельсов нет!
Напридумывают тоже…
Ведь корабль без воды
Никуда уплыть не может
Вмиг сломаются винты…
Что касается ромашек.
Как их выкосить в снегу:
Много в шубе не намашешь.
Да особенно в пургу…»
Брат мою не понял шалость
Всё в тетради осмеял.
Только я не обижаюсь —
Он ещё годами мал.
Но ведь скучной жизнь была
Если б не было чудес.
У меня настольной лампой
Светит звёздочка с небес.
Вот уходит наше время,
Вот редеет наше племя.
Время кружится над всеми
Легкомысленно, как снег,
На ребячьей скачет ножке,
На игрушечном коне
По тропинке, по дорожке,
По ромашкам, по лыжне.
И пока оно уходит,
Ничего не происходит.
Солнце за гору заходит,
Оставляя нас луне.
Мы глядим за ним в окошко,
Видим белый след саней
На тропинке, на дорожке,
На ромашках, на лыжне.
Всё, что было, то и было,
И, представьте, было мило.
Всё, что память не забыла,
Повышается в цене.
Мы надеемся немножко,
Что вернется всё к весне
По тропинке, по дорожке,
По растаявшей лыжне.
Мы-то тайно полагаем,
Что не в первый раз шагаем,
Что за этим чёрным гаем
Будто ждёт нас новый лес,
Что уйдём мы понарошку,
Сменим скрипку на кларнет
И, играя на дорожке,
Мы продолжим на лыжне…
Ветер
Летит над морем.
Недавно он не был ветром,
А был неподвижным, теплым воздухом над землей.
Он
Окружал ромашки.
Пах он зеленым летом
(Зыбко дрожал над рожью желтый прозрачный зной).
Потом,
Шевельнув песчинки,
Немного пригнувши травы,
Он начал свое движенье. Из воздуха ветром стал.
И вот
Он летит над морем.
Набрал он большую скорость,
Забрал он большую силу. Крылища распластал.
Ходят
Морские волны.
С них он срывает пену.
Пена летит по ветру. Мечется над волной.
Светлый
Упругий ветер
Не медом пахнет, а йодом,
Солью тревожно пахнет. Смутно пахнет бедой.
(Руки мои — как крылья. Сердце мое распахнуто.
Ветер в меня врывается. Он говорит со мной):
— Спал я
Над тихим лугом.
Спал над ромашкой в поле.
Меня золотые пчелы пронизывали насквозь.
Но стал я
Крылатым ветром,
Лечу я над черным морем.
Цепи я рву на рейдах, шутки со мною брось! —
Я
Говорю открыто:
— Должен ты выбрать долю,
Должен взглянуть на вещи под резким прямым углом:
Быть ли
Ромашкой тихой?
Медом ли пахнуть в поле?
Или лететь над миром, время круша крылом? —
Что я
Ему отвечу?
— Сходны дороги наши,
Но опровергну, ветер, главный я твой резон:
Если б
Ты не был тихим
Воздухом над ромашкой,
Откуда б ты, ветер, взялся? Где бы ты взял разгон?
Андрею ВознесенскомуДрузья,
Как много условного в нашем мире.
Людям,
Воспитанным на васильке и ромашке,
Зеленое растение под названием кактус
Покажется при первом знакомстве:
a) некрасивым,
б) смешным,
в) ассиметричным,
г) нелепым,
д) безобразным,
е) претенциозным,
ж) заумным,
з) формалистичным,
и) модерновым,
к) разрушающим музыку и пластичность формы,
л) нарушающим традиции и каноны,
м) бросающим вызов здравому смыслу,
н) бьющим на внешний эффект и становящимся поперек.И вообще уродливым и колючим,
Пытающимся путем скандала
Затмить ромашку и василек.
А между тем
Любители разведения кактусов
Привыкают к их неожиданным формам,
К их удивительной графике,
К их индивидуальности,
Когда неповторимы два экземпляра
(Простите, что так говорю про цветы!),
А привыкнув, любуются
И находят, представьте,
В этих бесформенных и колючих уродцах
Бездну острой и трепкой красоты.Ложь.
Клевета.
Они не бесформенны!
Песок под солнцем то бел, то ал.
По капле вспоены, пустыней вскормлены.
Художник-шизик их рисовал.Конструктор-гений чертил проекты
В ночной кофейно-табачный час,
Чтоб некто Пульман, Леонов некто
Потом выращивали их для нас.Табак и кофе. Да, да, конечно.
Но согласитесь, тверда рука.
И каждая линия безупречна
И я бы даже сказал — строга.Была фантазия неистощима,
Быть может, было и озорство.
Но в каждой черточке ощутимо
Живут законченность, мастерство.И я,
Посетив коллекционера,
Четыре часа подряд разглядывал
Триста восемьдесят
Маленьких, четких кактусов,
Неожиданных,
Нелепых,
Ассиметричных,
Бросающих вызов здравому смыслу,
Нарушающих традиции и каноны,
(С точки зрения ромашки, с точки зрения
березового листа).
Но были конструкции полны изящества,
Но художник-скульптор не дал промашки,
И мне открылась их красота.Разглядывать каждого, а не поле,
Выращивать каждого, а не луг.
И,
Хотя нас этому не учили в школе,
Вы душу каждого поймете вдруг.
Они естественны,
Как раковины, кораллы, морские рыбы,
Они разнообразны,
Как плывущие летние облака.
После крепких и пряных напитков
Вы едва ли смогли бы
Довольствоваться вкусом теплого молока.Я не брошу камня в одуванчик и розу,
Они прекрасны и не виноваты,
Как жасмин,
Как лилии на зеркале черной реки.
Но с некоторых пор вы поймете,
Что для вас пресноваты
листочки,
цветочки,
стебельки,
лепестки.
Я их как собирал?
Колокольчик чтоб был к колокольчику,
Василек к васильку
И ромашка к ромашке была.
Мне казалось, что будет красивей букет,
Если только одни васильки,
Или только одни колокольчики,
Или только ромашки одни
Соберутся головка к головке.
Можно стебли подрезать и в воду поставить в стакан.
Постепенно я понял,
Что разных цветов сочетанье
(Ярко-желтого с белым,
Василькового с белым и желтым,
Голубого с лиловым,
Лилового с чуть розоватым)
Может сделаться праздником летних полуденных красок,
Может сделаться радостью. Надо немного условий:
Просто капельку вкуса
Или, может быть, капельку зренья —
И букет обеспечен. Хватает в июне цветов!
Так я их собирал. Но
(Во всем виновата незрелость)
Я наивно считал,
Что простые, невзрачные травы
(Это кажется нам, будто травы бывают невзрачны)
Недостойны приблизиться
К чистым, отборным и ясным,
Собираемым мною в букет, удостоенным чести цветам.
Обходил я пырей,
Обходил я глухую крапиву,
«Лисий хвост» обходил, и овсюг, и осот полевой,
И пушицу,
И колючий,
Полыхающий пламенем ярым,
Безобразный, бездарный татарник.
Им, конечно, хотелось. А я говорил с укоризной:
«Ну, куда вы?
Вот ты, щавеля лопоухого стебель,
Полюбуйсь на себя, ну куда ты годишься?
Разве сор подметать?
Ну, допустим, тебя я сорву…»
И затем,
Чтоб совсем уж растение это унизить,
Я сорвал
И приставил метельчатый стебель к букету,
Чтобы вместе со мной все цветы на лугу посмеялись
Сочетанью ужасному розовой «раковой шейки»
И нелепой метелки.
Но…
Не смеялся никто.
Даже больше того (что цветы!), я и сам не смеялся.
Я увидел, как ожил, как вдруг засветился букет,
Как ему не хватало
Некрасивого, в сущности, длинного, грубого стебля.
Я крапиву сорвал,
Я приставил к букету крапиву!
И — о чудо! — зеленая, мощная сочность крапивы
Озарила цветы.
А ее грубоватая сила
Оттенила всю нежность соседки ее незабудки,
Показала всю слабость малиновой тихой гвоздички,
Подчеркнула всю тонкость, всю розовость «раковой шейки».
Стебли ржи я срывал, чтоб торчали они из букета!
И татарник срывал, чтоб симметрию к черту разрушить!
И былинник срывал, чтобы мощи косматой добавить!
И поставил в кувшин,
И водой окатил из колодца,
Чтобы влага дрожала, как после дождя проливного,
Так впервые я создал
Настоящий,
Правдивый букет.
З. Н. ГиппиусСвежеет. Час условный.
С полей прошел народ.
Вся в розовом поповна
Идет на огород.В руке ромашек связка.
Под шалью узел кос.
Букетиками баска —
Букетиками роз.Как пава, величава.
Опущен шелк ресниц.
Налево и направо
Все пугала для птиц.Жеманница срывает
То злак, то василек.
Идет. Над ней порхает
Капустный мотылек.Над пыльною листвою,
Наряден, вымыт, чист, —
Коломенской верстою
Торчит семинарист.Лукаво и жестоко
Блестят в лучах зари —
Его младое око
И красные угри.Прекрасная поповна, —
Прекрасная, как сон,
Молчит, зарделась, словно
Весенний цвет пион.Молчит. Под трель лягушек
Ей сладко, сладко млеть.
На лик златых веснушек
Загар рассыпал сеть.Крутом моркови, репы.
Выходят на лужок.
Танцуют курослепы.
Играет ветерок.Вдали над косарями
Огни зари горят.
А косы лезвиями —
Горят, поют, свистят.Там ряд избенок вьется
В косматую синель.
Поскрипывая, гнется
Там длинный журавель
1.
И там, где крест железный, —
Все ветры на закат
Касаток стаи в бездны
Лазуревые мчат.Не терпится кокетке
(Семь бед — один ответ).
Пришпилила к жилетке
Ему ромашки цвет.А он: «Домой бы. Маша,
Чтоб не хватились нас
Папаша и мамаша.
Домой бы: поздний час».Но розовые юбки
Расправила. В ответ
Он ей целует губки,
Сжимает ей корсет.Предавшись сладким мукам
Прохладным вечерком,
В лицо ей дышит луком
И крепким табаком.На баске безотчетно
Раскалывает брошь
Своей рукою потной, —
Влечет в густую рожь.Молчит. Под трель лягушек
Ей сладко, сладко млеть.
На лик златых веснушек
Загар рассыпал сеть.Прохлада нежно дышит
В напевах косарей.
Не видит их, не слышит
Отец протоиерей.В подряснике холщовом
Прижался он к окну:
Корит жестоким словом
Покорную жену.«Опять ушла от дела
Гулять родная дочь.
Опять не доглядела!»
И смотрит — смотрит в ночь.И видит сквозь орешник
В вечерней чистоте
Лишь небо да скворечник
На согнутом шесте.С дебелой попадьею
Всю ночь бранится он,
Летучею струею
Зарницы осветлен.Всю ночь кладет поклоны
Седая попадья,
И темные иконы
Златит уже заря.А там в игре любовной,
Клоня косматый лист,
Над бледною поповной
Склонен семинарист.Колышется над ними
Крапива да лопух.
Кричит в рассветном дыме
Докучливый петух.Близ речки ставят верши
В туманных камышах.
Да меркнет серп умерший,
Висящий в облачках.