Ходит петух
По пали́це,
Распустил
Косицы.
Кому вынется,
Тому правда сбудется,
Сбудется,
Не минуется.
Ты пойми, — мы ни там, ни тут.
Дело наше такое, — бездомное.
Петухи поют, поют…
Но лицо небес ещё тёмное.На деревья гляди, — на верхи.
Не колеблет их близость рассветная…
Всё поют, поют петухи, —
Но земля молчит, неответная…
Лиса поймала петуха
И посадила в клетку.
— Я откормлю вас,
Ха-ха-ха!
И съем вас
Как конфетку.
Ушла лисица,
Но в замок
Забыла сунуть ветку.
Петух
Скорей
Из клетки
Скок!
И спрятался
За клетку.
Не видя в клетке петуха,
Лисица влезла в клетку.
Петух же крикнул:
— Ха-ха-ха!
И запер дверь на ветку.
Шагает, как Наполеон,
Красавец мой петух.
Мне зренье услаждает он
И услаждает слух.Он любит бой. Он любит власть.
Он грозен, как орёл.
И что герою лисья пасть
И кухонный котёл! Отведать эти потроха
Мечтают все вокруг.
Но главный враг у петуха –
Другой такой петух.
Просыпаться утром рано,
Слушать пенье петуха,
Позабыть, что жизнь лиха.
Пробудившись утром рано,
В час холодного тумана,
День промедлить без греха
И опять проснуться рано
Под оранье петуха.
П. С. С.
Ты пойми, — мы ни там, ни тут.
Дело наше такое, — бездомное.
Петухи поют, поют…
Но лицо небес еще темное.
На деревья гляди, — на верхи.
Не колеблет их близость рассветная…
Все поют, поют петухи, —
Но земля молчит, неответная…
Ну, берегись, петух, запевший рано! Ты
слишком рано поднял нас с постели!
Как только ночь пройдет, тебя я брошу
в пасть лисы! Пусть она сест тебя за
то, что слишком рано поднял нас тво-
им несносным пеньем!
Ну, берегись, петух, зепевший рано! Ты
слишком рано поднял нас с постели!
Как только ночь пройдет, тебя я брошу
в пасть лисы! Пусть она сест тебя за
то, что слишком рано поднял нас тво-
им несносным пеньем!
Петух
однажды,
дог
и вор
такой скрепили договор:
дог
соберет из догов свору,
накрасть предоставлялось вору,
а петуху
про гром побед
орать,
и будет всем обед.
Но это все раскрылось скоро.
Прогнали
с трона
в шею
вора.
Навертывается мораль:
туда же
догу
не пора ль?
Прокатилась весна тротуаром,
Расколола суровые льды.
Скоро, скоро зеленым пожаром
Запылают на солнце сады.Все шумнее ватага воронья,
Все теплей перелив ветерка.
И в квадрате ожившего Блонья1
Зашумела людская река.А вдали — за стеной крепостною,
У сверкающей солнцем стрехи,
Петухи опьянились весною
И поют о весне петухи.
Я все о своем, все о своем —
знаешь, когда поют петухи?
Перед рассветом,
перед дождем,
перед весной
поют петухи.
За полночь выйду
в снег, в тьму…
Спит мое счастье
в теплом дому.
Снег под ногами
летит, свистит,
в черном разводье
звезда блестит…
Хорошо, что пурга,
хорошо, что звезда,
хорошо, что не ходят сюда
поезда,
что до самого неба —
леса, леса,
что случаются все-таки
чудеса!
Где-то далеко запел петух, -
наверно, сейчас около двух.
Снега глубоки,
ночи глухи,
наверно, к весне
поют петухи.
Всю ночь кричали петухи
и шеями мотали,
как будто новые стихи,
закрыв глаза, читали.
И было что-то в крике том
от горькой той кручины,
когда, согнувшись, входят в дом
постылые мужчины.
И был тот крик далек-далек
и падал так же мимо,
как гладят, глядя в потолок,
чужих и нелюбимых.
Когда ласкать уже невмочь,
и отказаться трудно…
И потому всю ночь, всю ночь
не наступало утро.
Ф-фух!
Я индейский петух!
Самый важный!
Нос трёхэтажный…
Грудь кораблем,
Хвост решетом…
Ф-фух!
Ты балда-разбалда, оболтус мальчишка,
Ты балда, ты болтун, ты буян, ты глупышка!..
Ф-фух!
Ты что меня дразнишь?
Я индейский петух!
Ф-фух!
Самый важный…
Нос трёхэтажный.
Под носом — серёжки
И сизые брошки.
Грудь кораблем,
Хвост решетом,
Персидские ноги, —
Прочь с дороги!..
Ф-фух!
День — сей сияющий покров.
Тютчев
В последний раз пропел петух,
Уходят духи с тяжким стоном,
И белый день плывет вокруг,
И воздух полон ранним звоном.
Вставайте! — счастье, думы, труд
Для вас воскресли в новом свете,
Вас слуги солнца берегут,
Во мгле природы вы, как дети.
А я, бессонный гость ночей,
Я — собеседник ваш случайный,
Я сквозь покров дневных лучей
Все вижу мир — родной и тайный.
7 февраля 1897
Попалась Петуху жемчужина драгая,
Когда в сору́ искал он корму, разгребая
«Сколь драгоценна вещь, да где лежишь! — сказал. —
О! если бы тебя кто знающий сыскал,
Была бы в прежней ты чести́, а мне некстати,
Кой более всего пекуся корм достати.
Почто ж нашел, коль в том нет пользы и самой?»
Внимай, кто силы притч не знает сих прямой.
У нас собака и петух
читать любили книги вслух.
Они тайком входили в дом,
снимали с полки толстый том.
Теперь уж нечего скрывать,
да я и не скрываю,
хотелось очень мне узнать,
про что они читают.
Читали книжки про принцесс
и про технический прогресс,
про кораблекрушения
и про землетрясения.
Потом шептали: «Да-да-да!»
и добавляли: — Вот беда!
А что творится в мире,
в Мали и на Памире?
Ведь это в Африке, в Мали,
страну сугробы замели!
Ведь это на Памире
слоны заговорили! У нас собака и петух
читать любили книги вслух.
А это, как известно,
не менее чудесно.
Звезды еще не гасли.
Звезды были на месте,
когда они просыпались
в курятнике
на насесте
и орали гортанно.
…Тишина умирала,
как безмолвие храма
с первым звуком хорала.
Тишина умирала.
Оратаи вставали
и скотину в орала
запрягали, зевая
недовольно и сонно.
Это было начало.
Приближение солнца
это все означало,
и оно поднималось
над полями,
над горами.
…Петухи отправлялись
за жемчужными зернами.
Им не нравилось просо.
Им хотелось получше.
Петухи зарывались
в навозные кучи.
Но зерно находили.
Но зерно извлекали
и об этом с насеста
на рассвете кричали:
— Мы нашли его сами.
И очистили сами.
Об удаче сообщаем
собственными голосами.
В этом сиплом хрипении
за годами,
за веками
я вижу материю времени,
открытую петухами.
Не давали покоя они петуху,
Ловят по двору, бегают, слышу,
И загнали куда-то его под стреху.
И стреляли в беднягу сквозь крышу.Но, как видно, и он не дурак был, петух,
Помирать-то живому не сладко.
Под стрехой, где сидел, затаил себе дух
И подслушивал — что тут — украдкой.И как только учуял, что наша взяла,
Встрепенулся, под стать человеку,
И на крышу вскочил, как ударит в крыла:
— Кука-реку! Ура! Кукареку!
Всю ночь вода трудилась без отдышки.
Дождь до утра льняное масло жег.
И валит пар из-под лиловой крышки,
Земля дымится, словно щей горшок.Когда ж трава, отряхиваясь, вскочит,
Кто мой испуг изобразит росе
В тот час, как загорланит первый кочет,
За ним другой, еще за этим все? Перебирая годы поименно,
Поочередно окликая тьму,
Они пророчить станут перемену
Дождю, земле, любви — всему, всему.
Уж скоро крикнет петух весны,
Что пламя мчится из вышины,
Что пламя пляшет пред торжеством —
Дрожать гореньем во всем живом.
Мы знаем зиму и звонкий лед,
Мы знаем ветра живой полет,
Секундной стрелки проворен бег,
Буравчик тонкий источит снег.
Летит к нам вольность, легко-светла,
Качая в небе колокола,
В веселый полдень почуял дух,
Что там на Солнце пропел петух.
Ужь скоро крикнет петух весны,
Что пламя мчится из вышины,
Что пламя пляшет пред торжеством —
Дрожать гореньем во всем живом.
Мы знаем зиму и звонкий лед,
Мы знаем ветра живой полет,
Секундной стрелки проворен бег,
Буравчик тонкий источит снег.
Летит к нам вольность, легко-светла,
Качая в небе колокола,
В веселый полдень почуял дух,
Что там на Солнце пропел петух.
Подвела мне брови красным,
Поглядела и сказала:
«Я не знала:
Тоже можешь быть прекрасным,
Темный рыцарь, ты!»
И, смеясь, ушла с другими.
А под сводами ночными
Плыли тени пустоты,
Догорали хрустали.
Тени плыли, колдовали,
Струйки винные дремали,
И вдали
Заливалось утро криком
Петуха…
И летели тройки с гиком…
И она пришла опять
И сказала: «Рыцарь, что? ты?
Это — сны твоей дремоты…
Что? ты хочешь услыхать?
Ночь глуха.
Ночь не может понимать
Петуха».10 января 1907
«Если бьет себя по бедрам
И вовсю петух горланит,
Это что же, бабка, к ведру?»
— «Непременно к ведру, Ваня».
— «Ну, а если, как от боли,
До утра собака выла,
Это, бабка, к смерти, что ли?»
— «Непременно к смерти, милый».
— «То-то, бабка, под Москвою
И поет петух, поди, нам!
То-то выл с такой тоскою
Пес немецкий под Берлином».
Петух взбег на навоз, а рыть начав тот вскоре,
Жемчужины вот он дорылся в оном соре.
Увидевши ее: «Что нужды, — говорит, —
Мне в этом дорогом, что глаз теперь мой зрит?
Желал бы лучше я найти зерно пшеницы,
Которую клюем дворовые мы птицы;
К тому ж, мне на себе сей вещи не носить;
Да и не может та собой меня красить.
Итак, другим она пусть кажется любезна;
Но мне, хоть и блестит, нимало не полезна».
1752
Целый день стирает прачка,
Муж пошел за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.Целый день она таращит
Умные глазенки,
Если дома кто заплачет —
Заскулит в сторонке.А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому в Тарусе плакать —
Девочке Марусе.Опротивели Марусе
Петухи да гуси.
Сколько ходит их в Тарусе,
Господи Исусе!«Вот бы мне такие перья
Да такие крылья!
Улетела б прямо в дверь я,
Бросилась в ковыль я! Чтоб глаза мои на свете
Больше не глядели,
Петухи да гуси эти
Больше не галдели!»Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Исусе!
Где ты, где ты, отчий дом,
Гревший спину под бугром?
Синий, синий мой цветок,
Неприхоженный песок.
Где ты, где ты, отчий дом?
За рекой поет петух.
Там стада стерег пастух,
И светились из воды
Три далекие звезды.
За рекой поет петух.
Время — мельница с крылом
Опускает за селом
Месяц маятником в рожь
Лить часов незримый дождь.
Время — мельница с крылом.
Этот дождик с сонмом стрел
В тучах дом мой завертел,
Синий подкосил цветок,
Золотой примял песок.
Этот дождик с сонмом стрел.
Возвращался третий класс
С книжками с урока.
Видит — речка поднялась,
Разлилась широко.
Где недавно был каток,
Там бушующий поток.
Речка сбросила мостки,
Вырвалась из плена.
Все ей нынче пустяки.
Море по колено!
Затопила огород,
Мчится по оврагу,
По реке петух плывет
Унесло беднягу.
Ну, теперь ему конец.
Он неопытный пловец.
Но с волной вперегонки
Вниз с крутого ската
Мчатся берегом реки
Школьники-ребята.
Они бегут к оврагу,
Вокруг ручьи текут.
Тяжелую корягу
Ребята волокут.
Петух плывет куда-то,
Несет его вода.
— Сюда! — кричат ребята.
Сюда плыви, сюда!
К реке бежит ватага,
В волну летит коряга.
За корягу, за сучки,
Зацепился край доски.
Машет крыльями петух,
Он летит на берег.
Озирается вокруг,
Счастью он не верит.
Знают все, что третий класс
Петуха сегодня спас.
Когда петух,
Ударив три раза
Крылом своим золотистым,
Протяжною песнью
Встречает зарю
И ты, человек,
Впиваешь последнюю
Сладкую влагу
Сна на заре,
Тогда поэт…
Нет! Спи, утомленный
Заботами дня,
Земной страдалец!
Ты не поймешь,
Зачем я бодрствую
В таинственном храме
Прохладной ночи.Чу! Слышу, вздох
Ко мне несется
С мягкого ложа,
Где при серебряной
Луне белеют
Младые ланиты,
Покрытые первым
Шелковым пухом,
И где в беспорядке
Рассыпаны кудри.
А! слышу, слышу, —
Ты также не спишь,
Несчастный влюбленный! Послушай, что ныне
Я слышал ночью
От чад Сатурна:
Они мне велели
В земных страданьях
Искать исцеленья
У Вакха. Наполним
Стаканы — и оба
Заснем поутру,
Когда другие
Пойдут трудиться.
Нас петухи будили каждый день
Охрипшими спросонья голосами.
Была нам стрелкой солнечная тень,
И солнце было нашими часами.
Лениво время, как песок, текло,
Но вот его пленили наши предки,
Нашли в нем лад, и меру, и число.
С тех пор оно живет в часах, как в клетке.
Строжайший счет часов, минут, секунд
Поручен наблюдателям ученым.
И механизмы, вделанные в грунт,
Часам рабочим служат эталоном.
Часы нам измеряют труд и сон,
Определяют встречи и разлуки.
Для нас часов спокойный, мерный звон -
То мирные, то боевые звуки.
Над миром ночь безмолвная царит.
Пустеет понемногу мостовая.
И только время с нами говорит,
Свои часы на башне отбивая.
Я сладко изнемог от тишины и снов,
От скуки медленной и песен неумелых,
Мне любы петухи на полотенцах белых
И копоть древняя суровых образов.
Под жаркий шорох мух проходит день за днем,
Благочестивейшим исполненный смиреньем,
Бормочет перепел под низким потолком,
Да пахнет в праздники малиновым вареньем.
А по ночам томит гусиный нежный пух,
Лампада душная мучительно мигает,
И, шею вытянув, протяжно запевает
На полотенце вышитый петух.
Так мне, о господи, ты скромный дал приют,
Под кровом благостным, не знающим волненья,
Где дни тяжелые, как с ложечки варенье,
Густыми каплями текут, текут, текут.
Нощь и поле, и крик петухов…
С златной тучки глядит Саваоф.
Хлесткий ветер в равнинную синь
Катит яблоки с тощих осин.
Вот она, невеселая рябь
С журавлиной тоской сентября!
Смолкшим колоколом над прудом
Опрокинулся отчий дом.
Здесь все так же, как было тогда,
Те же реки и те же стада.
Только ивы над красным бугром
Обветшалым трясут подоло́м.
Кто-то сгиб, кто-то канул во тьму,
Уж кому-то не петь на холму.
Мирно грезит родимый очаг
О погибших во мраке плечах.
Тихо, тихо в божничном углу,
Месяц месит кутью на полу…
Но тревожит лишь по́мином тишь
Из запечья пугливая мышь.
(Басня)
Когда бессмертные пернатых разобрали,
Юпитер взял орла, Венере горлиц дали,
А бдительный петух был Мудрости удел.
Но бдительность его осталась без удачи:
Нашли, что он имел некстати нрав горячий,
Что неуступчив он, криклив и слишком смел.
А пуще на него все жаловались боги,
Что сам он мало спит и спать им не дает.
Минерве от отца указ обявлен строгий,
Что должность петуха сова при ней займет.
Что ж можно заключить из этой были-сказки?
Что мудрецу верней быть мудрым без огласки.
На сараях, на банях, на гумнах
Свежий ветер вздувает верхи.
Изливаются в возгласах трубных
Звездочеты ночей — петухи.Нет, не бьют эти птицы баклуши,
Начиная торжественный зов!
Я сравнил бы их темные души
С циферблатами древних часов.Здесь, в деревне, и вы удивитесь,
Услыхав, как в полуночный час
Трубным голосом огненный витязь
Из курятника чествует вас.Сообщает он кучу известий,
Непонятных, как вымерший стих,
Но таинственный разум созвездий
Несомненно присутствует в них.Ярко светит над миром усталым
Семизвездье Большого Ковша,
На земле ему фокусом малым
Петушиная служит душа.Изменяется угол паденья,
Напрягаются зренье и слух,
И, взметнув до небес оперенье,
Как ужаленный, кличет петух.И приходят мне в голову сказки
Мудрецами отмеченных дней,
И блуждаю я в них по указке
Удивительной птицы моей.Пел петух каравеллам Колумба,
Магеллану средь моря кричал,
Не сбиваясь с железного румба,
Корабли приводил на причал.Пел Петру из коломенских далей,
Собирал конармейцев в поход,
Пел в годину великих печалей,
Пел в эпоху железных работ.И теперь, на границе историй,
Поднимая свой гребень к луне,
Он, как некогда витязь Егорий,
Кличет песню надзвездную мне!
Лето, лето к нам пришло!
Стало сухо и тепло.
По дорожке прямиком
Ходят ножки босиком.
Кружат пчелы, вьются птицы,
А Маринка веселится.
Увидала петуха:
— Посмотрите! Ха-ха-ха!
Удивительный петух:
Сверху перья, снизу — пух!
Увидала поросенка,
Улыбается девчонка:
— Кто от курицы бежит,
На всю улицу визжит,
Вместо хвостика крючок,
Вместо носа пятачок,
Пятачок дырявый,
А крючок вертлявый?
А Барбос, Рыжий пес,
Рассмешил ее до слез.
Он бежит не за котом,
А за собственным хвостом.
Хитрый хвостик вьется,
В зубы не дается.
Пес уныло ковыляет,
Потому что он устал.
Хвостик весело виляет:
«Не достал! Не достал!»
Ходят ножки босиком
По дорожке прямиком.
Стало сухо и тепло.
Лето, лето к нам пришло!
В печали человек не вовсе унывай,
И лутчую ты жизнь имети уповай;
Выводит за собой приятность и ненастье,
Выходит иногда из бедства нам и щастье.
Два были петуха в дому,
И много кур: противно то уму,
Пустить без ревности к супруге,
Любовника к услуге;
Ревнивым петухам
Пришло к войне прибраться,
Пришло, любовникам за дам,
На поединке драться,
И за любовь
Избиться в кровь.
Щелчков дают друг другу тучу:
Один другова с места збил,
И победитель был.
В навозну от нево другой закрылся кучу.
А тот на кучу возлетел:
И чтоб соседы,
Внимали глас ево победы,
Какореку, всем горлом он запелъ;
Но вдруг ево орел
Унес, из славных дел,
А тот и жив, и всей сералью овладел.