Ты думаешь: очередной обман!
Одна к одной, как солдатьё в казармах!
Что из того, что ни следа румян
На розовых устах высокопарных, —
Всё та же смерть из розовых семян!
Ты думаешь: очередной обман!
И думаете Вы ещё: зачем
В моё окно стучаться светлым перстнем?
Ты любишь самозванцев — где мой Кремль?
Звук шагов, шагов,
Да белый туман.
На работу люди
Спешат, спешат.
Общий звук шагов,
Будто общий шаг,
Будто лодка проходит
По камышам.
В тех шагах, шагах —
Жизнь — обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь — обман, но и она порою
Украшает радостями ложь».
Едва услышаны горячие желанья,
Один блаженный миг — замена долгих грез,
Не знает поцелуй улыбок прежних, слез,
И стал могилою приют очарованья…
Обман, пустой обман — немолчные признанья;
Что красота очам пресыщенным? Хаос!..
И за весной любви опять седой мороз
Все лепестки лилей сорвет без состраданья.
Нет, легче, разлучась с тобой навек, сносить
И одиночества, и гордости страданье,
(Из женских сонетов)
Я не любви ищу, но легкой тайны.
Неправды мил мне вкрадчивый привет.
Моей любви приюта в жизни нет,
Обман во мне — и жажда легкой тайны.
Обман — знак божества необычайный,
Надежда на несбыточный ответ.
Тот победит, кто в панцирь лжи одет,
А правда — щит раба, покров случайный.
Как в дымке легкой облака
Неуловимо в небе тают,
Так о былом издалека
Воспоминанья улетают:
То детство светлое мелькнет
В туманной памяти улыбкой,
То совесть едко упрекнет
Минувшей юности ошибкой;
Я дань принес поре мечты.
Пора обманов сердцу милых,
Как обольстила сладко ты
Толпу желаний легкокрылых!
Мечту сменил огонь любви,
Младого сердца упоенья.
Как жизнь украсили они
И оживили наслажденья!
Теперь ты успокоишься навеки,
Измученное сердце.
Исчез обман последний,
Который вечным мне казался,— он исчез,
И чувствую глубоко, что во мне,
Не только все надежды
Обманов дорогих,
Но и желанья самые потухли.
Навеки успокойся: слишком сильно
Ты трепетало. Здесь никто не стоит
Итак, теперь ты навсегда утихнешь,
О, сердце утомленное мое.
Погиб обман последний, крайний, тот,
Который я считал в себе бессмертным.
Я чувствую, что умерла не только
Надежда на обманы дорогие,
Погасло их желанье. Успокойся,
Навеки. Ты довольно трепетало.
Нет ничего, что б стоило твоих
Движений, и земля не стоит вздохов.
Сколько раз тяжелые ненастья
Застилали наш убогий путь,
И в тумане призрачного счастья
Тщетно мы стремились отдохнуть.
Но, свой долг покорно исполняя,
Мы брели все тою же тропой,
Средь обмана веры не теряя,
Не смущаясь трудною борьбой.
Ночь проходит. Близок час рассвета.
Не осуждай меня, пойми:
Я не хочу тебя обидеть,
Но слишком больно ненавидеть, -
Я не умею жить с людьми. И знаю, с ними — задохнусь.
Я весь иной, я чуждой веры.
Их ласки жалки, ссоры серы…
Пусти меня! Я их боюсь. Не знаю сам, куда пойду.
Они везде, их слишком много…
Спущусь тропинкою отлогой
К давно затихшему пруду. Они и тут — но отвернусь,
Если раз хоть познал ты житейский обман
И сроднился, как брат, с нищетою,
И коснулся ея назревающих ран,
И смутился в печали душою, —
Не пугайся тогда, не дрожи перед злом,
Не кляни час невинный рожденья,
Знай, — есть гений добра, он с прекрасным челом,
Он выходит из битв, как боец с торжеством,
Он вливает в сердца утешенья;
Он срывает замки с бездыханных темниц,
Очарованья ранние прекрасны.
Очарованья ранами опасны…
Но что с того — ведь мы над суетой
к познанью наивысшему причастны,
спасённые счастливой слепотой.
И мы, не опасаясь оступиться,
со зрячей точки зрения глупы,
проносим очарованные лица
среди разочарованной толпы.
То в темную бездну, то в светлую бездну,
Крутясь, шар земли погружает меня:
Питают, пытают мой разум и веру
То призраки ночи, то призраки дня.
Не верю я мраку, не верю и свету,—
Они — грезы духа, в них ложь и обман…
О, вечная правда, откройся поэту,
Отвей от него разноцветный туман,
Чтоб мог он, великий, в сознаньи обмана,
Ничтожный, как всплеск посреди океана,
Задумал кто-то птиц ловить;
И западню ловить их выставляет,
Наклав в нее всево довольно есть и пить.
А чтобы птиц еще верняе приманить,
Обман к обману прибавляет,
И птичку в западню сажает,
Котору изловил,
Когда тот самой он обман употребил:
Чтоб птичка в клетке распевая
Другим приманкою была,
Утром в лес
Пришёл
ОБМАН,
В рюкзаке
Принёс
ТУМАН,
А на дне
Карманчиков —
Маленьких
Туманчиков.
Задумал птичник птиц ловить
И западню ловить их выставляет,
Поклав в нее всего довольно есть и пить.
А чтобы птиц еще верняе приманить,
Обман к обману прибавляет
И птичку в западню сажает,
Которую он изловил,
Когда тот самый он обман употребил,
Чтоб птичка, в клетке распевая,
Другим приманкою была
Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины
И сердце как ни полно ран,
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены, –
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
Весна… Она о вас не знает,
Да, я люблю его, громадный, гордый град,
Но не за то, за что другие;
Не здания его, не пышный блеск палат
И не граниты вековые
Я в нем люблю, о нет! Скорбящею душой
Я прозираю в нем иное —
Его страдание под ледяной корой,
Его страдание больное.
Пусть почву шаткую он заковал в гранит
Игру Ты возлюбил, и создал мир играя;
Кто мудрости вкусил, Ты тех изгнал из рая.
Кто захотел расти, тех смерти Ты обрёк.
Зарёю мужества поставил Ты порок.
Ты — Отрок радостный, Ты — девственное Слово.
Сомненье тёмное отринул Ты сурово.
Младенца умертвил посланник грозный Твой, —
Ты в царствии Своём младенца успокой.
И на земле есть радости,
Есть много радостей и в тёмном бытии, —
Сегодня, покуда вы спали, надеюсь,
как всадник в дозоре, во тьму я глядела.
Я знала, что поздно, куда же я денусь
от смерти на сцене, от бренного дела! Безгрешно рукою водить вдоль бумаги.
Писать — это втайне молиться о ком-то.
Запеть напоказ — провиниться в обмане,
а мне не дано это и неохота.И все же для вас я удобство обмана.
Я знак, я намек на былое, на Сороть,
как будто сохранны Марина и Анна
и нерасторжимы словесность и совесть.В гортани моей, неумелой да чистой,
В пустом переулке весенние воды
Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
Пьяный красный карлик не дает проходу,
Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
Девушке страшно. Закрылась платочком.
Темный вечер ближе. Солнце за трубой.
Карлик прыгнул в лужицу красным комочком,
Гонит струйку к струйке сморщенной рукой.
Девушку манит и пугает отраженье.
Издали мигнул одинокий фонарь.
Это бред. Это сон. Это снится…
Это прошлого сладкий дурман.
Это Юности Белая Птица,
Улетевшая в серый туман… Вы в гимназии. Церковь. Суббота.
Хор так звонко, весенне поет…
Вы уже влюблены, и кого-то
Ваше сердце взволнованно ждет. И когда золотые лампады
Кто-то гасит усталой рукой,
От высокой церковной ограды
Он один провожает домой. И весной и любовью волнуем,
Русокудрая головка!
Занят я твоей судьбой,
И —мне горько и неловко
Лгать, дитя, перед тобой.
Русокудрая головка!
Ты, как ангел создана;
Но родная обстановка
Сокрушительно —сильна.
Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томить людей обман,
Как ни браздят чело морщины,
И сердце как ни полно ран,
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены —
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
Весна — она о вас не знает,
М. А. Змунчилла
I.
Весенним солнцем это утро пьяно,
И на террасе запах роз слышней,
А небо ярче синего фаянса.
Тетрадь в обложке мягкого сафьяна;
Читаю в ней элегии и стансы,
Написанные бабушке моей.
В мое окно давно гляделся день;
В моей душе, как прежде, было смутно.
Лишь иногда отрадою минутной
Дышала вновь весенняя сирень,
Лишь иногда, пророчески и чудно,
Мерцал огонь лампады изумрудной.
Минутный миг! и снова я тонул
В безгрезном сие, в томительном тумане
Неясных форм, неверных очертаний,
И вновь стоял неуловимый гул
Разлука — смерти образ лютой,
Когда, лия по телу мраз,
С последней бытия минутой
Она скрывает свет от глаз.Где мир с сокровищми земными?
Где ближние — души магнит?
Стремится мысль к ним — и не о ними
Блуждает взор в них — и не зрит.Дух всуе напрягает силы;
Язык слагает речь, — и ах!
Уста безмолвствуют остылы:
Ни в духе сил нет, ни в устах.Со смертию сходна разлука,
Где прежний твой восторг, и где те облака,
Которых алый блеск сиял издалека
На бледном личике подруги в час свиданья?
Где те тревоги, ожиданья,
Измена, слезы и — тоска?
Не от людской вражды жди самых жгучих ран, —
И счастье и любовь таят в себе обман
И молодые дни, как листья, увядают,
И страсти с ветром улетают,
Из «Романцеро»
Вздымалося море, луна из-за туч
Уныло гляделась в волне.
От берега тихо отчалил наш челн,
И было нас трое в челне.
Стройна, недвижима, как бледная тень,
Пред нами стояла она.
На образ волшебный серебряный блеск
Порою кидала луна.
Наполним бокалы, — я жаждой такой
Досель никогда не томился, —
О, выпьем же! Кто не пивал под луной,
За чашей с людьми не мирился?
Все в пестрой сей жизни коварный обман;
Лишь ты без обмана, шипучий стакан!
Всего на пиру я у жизни вкусил;
Душою пред черными таял очами, —
ОТРЫВКИ ИЗ НЕНАПИСАННОЙ ПОЭМЫ.
Полная луна…
Иньес, бледна, целует, как гитана.
Снова тишина…
Но мрачен взор упорный Дон Жуана.
Слова солгут, — для мысли нет обмана, —
Любовь людей, — она ему смешна.
Он видел все, он понял слишком рано
В час ночной, в саду гуляет
Дочь алькальда молодая;
А из ярких окон замка
Звуки флейт и труб несутся.
«Мне несносны стали танцы,
И заученные речи
Этих рыцарей, что взор мой —
Только сравнивают с солнцем.
— Колдунья, мне странно так видеть тебя.
Мне люди твердили, что ты
Живешь — беспощадно живое губя,
Что старые страшны черты:
Ты смотришь так нежно, ты манишь, любя,
И вся ты полна красоты. —
«Кто так говорил, может, был он и прав:
Жила я не годы, — всегда.
И много безумцев, свой ум потеряв,
Узнали все пытки, — о, да!
Увидя почерк мой, Вы, верно, удивитесь:
Я не писала Вам давно.
Я думаю, Вам это всё равно.
Там, где живете Вы и, значит, веселитесь,
В роскошной, южной стороне,
Вы, может быть, забыли обо мне.
И я про всё забыть была готова…
Но встреча странная — и вот
С волшебной силою из сумрака былого
Передо мной Ваш образ восстает.