Остаться без носу — наш Макавей боялся,
Приехал на воды — и с носом он остался.
1837
Лечись — иль быть тебе Панглосом,
Ты жертва вредной красоты —
И то-то, братец, будешь с носом,
Когда без носа будешь ты.
1.
Красноармеец, заруби себе на носу —вот что паны и Врангели народу несут.
2.
Земля — народу.
3.
Рабочим — свободу.
4.
Бездомным — по жилищу.
5.
Голодным — пищу.
6.
Такова белогвардейщина.Не покоряйся ей!
Бей!
Зарубите на носу,
Не дразните волка.
Кто мне встретится в лесу,
Проживёт недолго.
Тут в лесу любой герой
Предо мною — птаха.
Щёлкнут зубы — даже свой
Хвост дрожит от страха.
Такой мороз!
Берёт за нос,
Дерёт до слёз!
Такой мороз трескучий,
Пристал,
Пристал, прискучил.
Такой мороз!
Такой мороз!
Укроешь нос –
К бровям прирос.
Такой мороз!
Здоровый,
Идёт — хрустит
Дорогой.
Жена Глупона за нос водит,
И часто в гнев она приходит,
Что ухватить рукой неловко мужнин нос,
Затем что он курнос.
Простительно ль иметь так мало ей догадки
И не видать того,
Что у него
По милости ее ловчей есть рукоятки.
Слон — больше всех!
А хобот — лучший нос:
Он все носы на свете перерос.
Прекрасный нос! Ведь с помощью его
Слон может дотянуться до всего,
Поднять с земли пушинку иль бревно
(Для великана это всё равно),
И душ принять, и звонко протрубить,
И непослушного слонёнка отлупить,
И приласкать его, и руку вам пожать,
Мух отгонять, и нюхать, и дышать!
Ф-фух!
Я индейский петух!
Самый важный!
Нос трёхэтажный…
Грудь кораблем,
Хвост решетом…
Ф-фух!
Ты балда-разбалда, оболтус мальчишка,
Ты балда, ты болтун, ты буян, ты глупышка!..
Ф-фух!
Ты что меня дразнишь?
Я индейский петух!
Ф-фух!
Самый важный…
Нос трёхэтажный.
Под носом — серёжки
И сизые брошки.
Грудь кораблем,
Хвост решетом,
Персидские ноги, —
Прочь с дороги!..
Ф-фух!
«О ты, убивший жизнь в ученом кабинете,
Скажи мне: сколько чуд считается на свете?» —
«Семь». — «Нет: осьмое — ты, педант мой дорогой;
Девятое — твой нос, нос сизо-красноватый,
Что, так спесиво приподнятый,
Стоит, украшенный табачною ноздрей!»
1.
Граждане! Зарубите себе на носу, вот что Врангель и паны́ России несут.
2.
Мы, говорят, восстановим —будет Россия рада.
3.
Расстреливайте каждого третьего.Смотрите, чтоб был порядок.
4.
Мы, говорят, землю у большевиков отнимем, обратно народу вернем.
5.
Правильно, каждому будет свой участок.Как угодно располагайся в нем.
6.
Мы, говорят, против насилия. Свободу дадим всем.
7.
Правильно, в какую хочешь сторону шагай,< нрзбр > шагов семь.
8.
Разговор один на обещания их —иди на фронт весел и лих.
В темном бору,
рано по утру,
дятел зеленый
по дубам да кленам
ищет жука,
дятел зеленый —
желтые бока.
Прыгает по елкам,
залезает в щелки,
стукает по стволам
носом тяжелым.
— Ток-ток-ток,
нос, как молоток.
Чок-чок-чок,
выходи, жучок.
Выползайте, муравьи,
все вы будете мои.
Я кричу вам всем:
всех вас сем.
Много, много птичек
Запекли в пирог:
Семьдесят синичек,
Сорок семь сорок.
Трудно непоседам
В тесте усидеть —
Птицы за обедом
Громко стали петь.
Побежали люди
В золотой чертог,
Королю на блюде
Понесли пирог.
Где король? На троне
Пишет манифест.
Королева в спальне
Хлеб с вареньем ест.
Фрейлина стирает
Ленту для волос.
У нее сорока
Отщипнула нос.
А потом синица
Принесла ей нос,
И к тому же месту
Сразу он прирос.
Нос растет в течение всей жизни
(Из научных источников)Вчера мой доктор произнес:
«Талант в вас, может, и возможен,
но Ваш паяльник обморожен,
не суйтесь из дому в мороз».О нос!.. Неотвратимы, как часы,
у нас, у вас, у капуцинов
по всем
законам
Медицины
торжественно растут носы! Они растут среди ночи
у всех сограждан знаменитых,
у сторожей,
у замминистров,
сопя бессонно, как сычи,
они прохладны и косы,
их бьют боксеры,
щемят двери,
но в скважины, подобно дрели,
соседок ввинчены носы!
(Их роль с мистической тревогой
интуитивно чуял Гоголь.)Мой друг Букашкин пьяны были,
им снился сон:
подобно шпилю,
сбивая люстры и тазы,
пронзая потолки разбуженные,
над ним
рос
нос,
как чеки в булочной,
нанизывая этажи!«К чему б?» — гадал он поутру.
Сказал я: «К Страшному суду.
К ревизии кредитных дел!»30-го Букашкин сел.О, вечный двигатель носов!
Носы длиннее — жизнь короче.На бледных лицах среди ночи,
как коршун или же насос,
нас всех высасывает нос, и говорят, у эскимосов
есть поцелуй посредством носа… Но это нам не привилось.
В пути под облаками
Летели Журавли;
Внизу, вблизи земли,
Своим путем летит Комар над муравами.
«Комар, Комар летит,
Комар, Комар жужжит,
Как будто равен с нами!» —
Вскричали Журавли.
Но что Комар в ответ жужжит над муравами?
«Мой путь вблизи земли,
Ваш путь под небесами;
Летаю и жужу не для досады вам,
Не трогайте меня своими вы носами;
А мой комарий нос не вреден Журавлям».
Чуть к тетради склонишь ухо
И уткнешь в бумагу взор —
Над щекой взовьется муха
И гундосит, как мотор…
Сорок раз взмахнешь рукою,
Сорок раз она взлетит
И упорно — нет покою! —
Над ресницею жужжит.
Рядом блюдечко с вареньем…
Почему же, почему
Это глупое творенье
Лезет к носу моему?!
Дети, спрашиваю вас:
Неужели так я лаком?
Разве нос мой — ананас?
Разве щеки — пышки с маком?
Хлопнул в глаз себя и в ухо…
И не пробуй… Не поймать!
Торжествуй, злодейка муха, —
Я закрыл свою тетрадь…
Над черным носом нашей субмарины
Взошла Венера — странная звезда.
От женских ласк отвыкшие мужчины,
Как женщину, мы ждем ее сюда.
Она, как ты, восходит все позднее,
И, нарушая ход небесных тел,
Другие звезды всходят рядом с нею,
Гораздо ближе, чем бы я хотел.
Они горят трусливо и бесстыже.
Я никогда не буду в их числе,
Пускай они к тебе на небе ближе,
Чем я, тобой забытый на земле.
Я не прощусь с опасностью земною,
Чтоб в мирном небе мерзнуть, как они,
Стань лучше ты падучею звездою,
Ко мне на землю руки протяни.
На небе любят женщину от скуки
И отпускают с миром, не скорбя…
Ты упадешь ко мне в земные руки,
Я не звезда. Я удержу тебя.
Сладостно было принять мне табак твой, о выспренний Гнедич!
Буду усердно, приявши перстами, к преддвериям жадного носа
Прах сей носить благовонный и, сладко чихая, сморкаться!
Будет платкам от него помаранье, а носу великая слава!
Где ты сегодня? Что Алексей Николаевич? Лучше ль
Стало ему? Постараюся ныне с ним видеться утром.
Если б ты, Николай, взгомозился зайти по дороге за мною:
Вместе б пошли мы, дорогой вещая крылатые речи друг другу!
Волк ел — не знаю, что, — и костью подавился,
Метался от тоски, и чуть он не вздурился.
Увидел журавля и слезно стал просить,
Чтоб он потщился в том ему помощник быть,
И всю он на него надежду полагает.
Журавль свой долгий нос в гортань ему пускает
И вынимает кость. Потом он просит мзды,
Что он от таковой спас злой его беды.
«Довольствуйся ты тем, — зверь хищный отвечает, —
Что Волк тебя в таком здоровье оставляет,
Какое до сея услуги ты имел,
И радуйся тому, что нос остался цел».
Тот права честности немало собрегает,
Кто людям никогда худым не помогает.
Ах, как вкусно пахло сало!
В животе моем бурчало —
Есть хотелось страсть.
Я ужасно волновалась
И на цыпочках прокралась
Мышеловке в пасть…
Только носом потянула,
Языком чуть-чуть лизнула,
Хлопс — и я в тюрьме!
Позабыла я про сало —
Волновалась и пищала,
Плакала во тьме.
Бог с ним, с салом, бог с ней — с пищей,
Утром злой придет котище —
Не видать мне дня!
Чуть откроют только дверцу, —
Он жестокий, он без сердца —
Гам — и съест меня…
Ах, несчастье! Ах, злодейство!
Ах, любимое семейство,
Шестеро мышат…
Я стою на задних лапках,
Нос от прутьев весь в царапках —
Нет пути назад!..
Ночью в море крепко спать хотелось,
Измотало зыбью нашу барку,
На носу — угодника Николу,
На корме — малиновый фонарик.
А пришли к Патрасу — рассветает,
Море заштилело, зеленеет,
На востоке, светлом, апельсинном,
Розовеют снеговые горы.
У кого есть деньги, тот в кофейне,
Пьет мастику или чай с лимоном —
Э, успею выспаться! Скорее
Дай мне сыру и вина покрепче!
Сладко ослабею, сытый, пьяный,
Забурлю кальяном, а хозяин
Будет усмехаться — и от смеха
Нос его короткий станет клювом.
Поздней осени приметы:
Улетела птичья стая,
Все по-разному одеты,
Снег пошел опять растаял…
На прогулке три Аленки.
Три Аленки — две дубленки
И в полоску плащик тонкий.
Дал я плащику подножку,
Понарошку,
Не со зла.
Возмутились две Аленки,
А одна домой ушла.
Возвратилась вся в зеленке.
— Размахнись! — кричу Аленке. —
Стукни ты меня в ответ! —
А она смеется: — Нет,
Мне идет зеленый цвет.
Я взглянул на плащик тонкий,
И, как будто не всерьез,
Неожиданно Аленке
Задаю такой вопрос:
— Три девчонки, три Аленки,
У кого-то нос в зеленке
И косички словно лен,
Я в кого из них влюблен?
Улыбается Аленка:
— Говоришь, в зеленке нос?
Нет, загадочный вопрос.
В шубе, в шапке, в душегрейке
Дворник трубочку курил,
И, усевшись на скамейке,
Дворник снегу говорил:
— Ты летаешь или таешь?
Ничего тут не поймёшь!
Подметаешь, разметаешь,
Только без толку метёшь!
Да к чему ж я говорю?
Сяду я да покурю.
Дворник трубку курит, курит…
И глаза от снега щурит,
И вздыхает, и зевает,
И внезапно засыпает.
— Глянь-ка, Маня! — крикнул Ваня.—
Видишь, чучело сидит
И глазами-угольками
На метлу свою глядит.
Это вроде снежной бабки
Или просто Дед Мороз.
Ну-ка, дай ему по шапке
Да схвати его за нос!
А оно как зарычит!
Как ногами застучит!
Да как вскочит со скамейки,
Да по-русски закричит:
— Будет вам уже мороз —
Как хватать меня за нос!
Ныне, о муза, воспой иерея — отца Ипполита,
Поп знаменитый зело, первый в деревне сморкач.
Утром, восставши от сна, попадью на перине покинув,
На образа помолясь, выйдет сморкаться на двор.
Правую руку подняв, растопыривши веером пальцы,
Нос волосатый зажмет, голову набок склонив,
Левою свистнет ноздрей, а затем, пропустивши цезуру,
Правой ноздрею свистит, левую руку подняв.
Далее под носом он указательным пальцем проводит.
Эх, до чего ж хорошо! Так и сморкался б весь день.
Закукарекал петух, завизжали в грязи поросята,
Бык заревел, и в гробу перевернулся Гомер.
Три старухи, одна с другой схожи,
У дороги сидят,
И прядут, и сурово глядят…
Все такие противные рожи!
Прялка в пальцах у первой старухи.
Ей приходится нитки сучить,
Нитку каждую надо смочить —
Оттого у ней губы отвислые сухи.
Под руками второй все быстрее, быстрее
Пляшет веретено —
Как-то странно смешно…
Глаза у старухи сандала краснее.
Держит ножиицы третья Парка;
И зловеще мрачна,
мурлычит она…
Острый нос у нее, на носу бородавка.
О, не медли! Не мучь моего ожиданья!
Перережь поскорей
Эту нить злополучную жизни моей,
Чтоб покончились страшные эти страданья!
Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река — сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно — у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я — ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова — судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
Витязь горестной фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На носу литературы
Рдеешь ты, как новый прыщ.
Хоть ты юный литератор,
Но в восторг уж всех поверг,
Тебя знает император,
Уважает Лейхтенберг.
За тобой султан турецкий
Скоро вышлет визирей.
Но когда на раут светский,
Перед сонмище князей,
Ставши мифом и вопросом,
Пал чухонскою звездой
И моргнул курносым носом
Перед русой красотой,
Так трагически недвижно
Ты смотрел на сей предмет
И чуть-чуть скоропостижно
Не погиб во цвете лет.
С высоты такой завидной,
Слух к мольбе моей склоня,
Брось свой взор пепеловидный,
Брось, великий, на меня!
Ради будущих хвалений
(Крайность, видишь, велика)
Из неизданных творений
Удели не «Двойника».
Буду нянчиться с тобою,
Поступлю я, как подлец,
Обведу тебя каймою,
Помещу тебя в конец.
На крутой горе есть дуб,
Волк на нем сломил бы зуб,
Столь он крепкий, столь тугой,
Этот дуб сторожевой.
А на дубе том, смотри,
Птицы медные, их три,
Светят в радугах росы
Золоченые носы.
Этот дуб они клюют,
Денно, нощно, клювом бьют,
Так им нужно, говорят,
Золоченый клюв острят.
Вы не бейте, Птицы, дуб,
Дух людской не меньше груб,
Тверд и жесток дух людской,
Может, вдвое, он тугой.
Может, в тысячу он раз
Будет пробою для вас,
Заострив, придаст красы
В золоченые носы.
Вы попробуйте на нем
Клюв свой ночью, клюв свой днем,
Птицы медные, скорей,
Клювом, клювом, в мозг людей.
Разжигатель неуемный —
Я кочую по фронтам.
Мой вагон дырявый, темный
Нынче здесь, а завтра там.Плут иль трус — моя добыча:
Опозорю, засмею.
Я, повсюду нос свой тыча,
Зря похвал не раздаю.Рожи лодырей малюя,
Их леплю на все углы.
Но когда кого хвалю я,
Значит, стоит он хвалы.Шляхта подлая, тупая
Понапрасну нос дерет.
Отступая, наступая,
Мы идем вперед, вперед.Путь известен: до Варшавы.
Видел место я вчера,
Где наводят переправы
Наши чудо-мастера.Красным штабом самый точный
Обозначен им урок:
«Нужен мост на диво прочный
В срок — кратчайший. Жесткий срок».Молотки стучат задорно.
Топоры звенят-поют.
Средь высоких свай проворно
Чудо-техники снуют.Через Неман на Варшаву
«Шьют» стальную колею.
Всем путейцам нашим славу
Я охотно пропою.Не напрасно путь здесь ляжет.
Красный фронт наш дал зарок:
Чванной шляхте он покажет,
Что такое «жесткий срок».
Что волки жадны, всякий знает:
Волк, евши, никогда
Костей не разбирает.
За то на одного из них пришла беда:
Он костью чуть не подавился.
Но может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;
Пришло хоть ноги протянуть!
По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот, кой-как знаками стал Волк его манить
И просит горю пособить.
Журавль свой нос по шею
Засунул к Волку в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил и стал за труд просить.
«Ты шутишь!» зверь вскричал коварный:
«Тебе за труд? Ах, ты, неблагодарный!
А это ничего, что свой ты долгий нос
И с глупой головой из горла цел унес!
Поди ж, приятель, убирайся,
Да берегись: вперед ты мне не попадайся».
Закаляйся, если хочешь быть здоров!
Постарайся позабыть про докторов.
Водой холодной обтирайся, если хочешь быть здоров! Будь умерен и в одежде и в еде,
Будь уверен на земле и на воде,
Всегда и всюду будь уверен и не трусь, мой друг, нигде! Ты не кутай и не прячь от ветра нос
Даже в лютый, показательный мороз.
Ходи прямой, а не согнутый, как какой-нибудь вопрос! Всех полезней солнце, воздух и вода!
От болезней помогают нам всегда.
От всех болезней всех полезней солнце, воздух и вода! Бодр и весел настоящий чемпион,
Много песен, много шуток знает он.
А кто печально нос повесил, будет сразу побежден! Мамы, папы! Не балуйте вы детей —
Выйдут шляпы вместо правильных людей.
Прошу вас очень, мамы, папы: — Не балуйте вы детей! Мне о спорте все известно, мой родной,
Зря не спорьте вы поэтому со мной.
Прошу, — пожалуйста, о спорте вы не спорьте, мой родной!
….Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Глядит — хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?
Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах?
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах?
Идет — по деревьям шагает,
Трещит по замерзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.
Забравшись на сосну большую,
По веточкам палицей бьет
И сам про себя удалую,
Хвастливую песню поет:
«…Метели, снега и туманы
Покорны морозу всегда,
Пойду на моря-окияны —
Построю дворцы изо льда.
Задумаю — реки большие
Надолго упрячу под гнет,
Построю мосты ледяные,
Каких не построит народ.
Где быстрые, шумные воды
Недавно свободно текли —
Сегодня прошли пешеходы,
Обозы с товаром прошли.
Богат я, казны не считаю,
А все не скудеет добро
Я царство мое убираю
В алмазы, жемчуг, серебро…»
Стог сена я ищу в иголке,
а не иголку в стоге сена.
Ищу ягнёнка в сером волке
и бунтаря внутри полена.
Но волк есть волк необратимо.
Волк — не из будущих баранов.
И нос бунтарский Буратино
не прорастает из чурбанов.
Как в затянувшемся запое,
я верю где-нибудь у свалки,
что на заплёванном заборе
однажды вырастут фиалки.
Но расцветёт забор едва ли,
прогнив насквозь, дойдя до точки,
когда на всём, что заплевали,
опять плевочки — не цветочки.
А мне вросли фиалки в кожу,
и я не вырву их, не срежу.
Чем крепче вмазывают в рожу,
тем глубже всё, о чём я брежу.
Ворота рая слишком узки
для богача и лизоблюда,
а я пройду в игольном ушке,
взобравшись на спину верблюда.
И, о друзьях тоскуя новых,
себе, как будто побратима,
из чьих-то лбов, таких дубовых,
я вырубаю Буратино.
Среди всемирных перепалок
я волоку любимой ворох
взошедших сквозь плевки фиалок
на всех заплёванных заборах.
И волк целуется как пьяный
со мной на Бронной — у «стекляшки».
и чей нахальный нос незваный
уже торчит из деревяшки?!
Жизнь свою вином расслабил
Я на склоне лет.
Скольких бил и что я грабил,
Не упомню — нет.
Под железной под решеткой
Вовсе не уснуть.
Как придут они ужотко
Узел затянуть.
Как там столб дубовый, нонче
Врыли в лыс бугор.
Заливайся, песня, звонче!
Вдаль лети же, взор!
Всё не верю — не поверю…
Поздно: срок истек;
И шаги, — шаги у двери;
Заскрипел замок.
Офицер кричит конвойным:
«Сабли наголо!»
И полдневным солнцем, знойным,
Темя обожгло.
Привели. Сухою пылью
Ветер в выси взвил.
Золотой епитрахилью
Поп меня накрыл.
Вот сурово мне холодный
Под нос тычут крест.
Сколько раз я шел, свободный,
Ширью этих мест.
Сколько раз встречал, как зверь, я
В логе белый день,
Прошибал со свистом перья
Меткий мой кремень —
Скольким, скольким певчим птицам.
Вкруг окрестных сел
Скольким, скольким молодицам
Вскидывал подол.
Закрутили петлю ловко.
Леденеет кровь.
Перекинулась веревка.
«Ей. не прекословь!»
Под ногой — сухие корни,
А под носом — смерть.
Выше, виселица, вздерни
В голубую твердь!
Подвели: зажмурюсь, нет ли —
Думать поотвык.
Вот и высунул из петли
Красный свой язык.
И сеет перлы хладная роса.
В аллее темной — слушай! — голоса:
«Да, сударь мой: так дней недели семь
Я погружен в беззвездной ночи темь!
Вы правь! : мне едва осьмнадцать лет,
И говорят — я недурной поэт.
Но стыдно мне, с рожденья горбуну,
Над ней вздыхать и плакать на луну…
Нет, сударь мой: иных я мыслей полн…»
Овеян сад плесканьем темных волн;
Сухих акаций щелкают стручки.
«Вот вам пример: на нос надев очки.
Сжимаю жадно желтый фолиант.
Строка несет и в берег бросит: Кант.
Пусть я паук в пыли библиотек:
Я просвещенный, книжный человек,
Людей, как мух, в сплетенья слов ловлю:
Встаю чуть свет: читаю, ем и сплю…
Да, сударь мой: так дней недели семь
Я погружен в беззвездной ночи темь.
Я не монах: как шум пойдет с реки,
Не раз — не раз, на нос надев очки
И затая нескромную мечту,
Младых Харит младую наготу,
К окну припав, рассматриваю я,
Рассеянно стаканом мух давя:
Иль крадусь в сад к развесистой ольхе…»
И крикнет гость, и подмигнет: «Хе-хе…»
Молчит. И ночь. Шлют шелест тростники.
Сухих акаций щелкают стручки.
Огнистый след прочертит неба склон.
Слетит алмаз в беззвездный бездны сон.
Посмотришь — сразу скажешь: «Это кит,
А вот — дельфин, любитель игр и танцев»…
Лицо же человека состоит
Из глаз и незначительных нюансов.Там — ухо, рот и нос,
Вид и цвет волос,
Челюсть — чо в ней: сила или тупость?
Да! Ещё вот лоб,
Чтоб понять без проб:
Этот лоб с намёком на преступность.В чужой беде нам разбираться лень —
Дельфин зарезан и киту не сладко.
Не верь, что кто-то там на вид — тюлень,
Взгляни в глаза — в них, может быть, касатка! Вот — череп на износ:
Нет на нём волос,
Правда, он медлителен, как филин,
А лицо его —
Уши с головой,
С небольшим количеством извилин.Сегодня оглянулся я назад,
Труба калейдоскопа завертелась,
И вспомнил все глаза и каждый взгляд,
И мне пожить вторично захотелось.И… видел я носы,
Бритых и усы,
Щёки, губы, шеи — всё как надо,
Нёба, языки,
Зубы, как клыки,
И ни одного прямого взгляда.Не относя сюда своих друзей,
Своих любимых не подозревая,
Привязанности все я сдам в музей —
Так будет, если вывезет кривая.Пусть врёт экскурсовод:
«Благородный рот,
Волевой квадратный подбородок…»
Это всё не жизнь,
Это — муляжи,
Вплоть до носовых перегородок.Пусть переводит импозантный гид
Про типы древних римлян и германцев —
Не знает гид: лицо-то состоит
Из глаз и незначительных нюансов.