Спи-усни, дитя-Миньона,
Улыбаяся шутя…
Спи-усни без слез, без стона,
Утомленное дитя.
Замок спит, и спят озера,
Позабудь скитаний дни,
С голубой надеждой взора
Незабудкою усни.
Сердце, знавшее уроны,
Зачаруй в уютном сне, —
И растает грусть Миньоны,
Как снежинка по весне.
Памяти сестры Зои
Знаешь рощ лимонных шорох,
Край огнистых померанцев?
Сколько песен, сколько танцев
Там в лесах, морях и горах.
Там, как песня, звучны краски,
Там, как краски, сочны песни…
О, душа моя, для ласки
И для жизни там воскресни!..
Миньона, Мирра, Ингрид и Балькис —
Слиянных воедино их четыре,
Извечным украшеньем в этом мире
Проведших жизнь, и вот воспеть на лире,
Прославить их — начертан мой девиз.
От каждой взяв, что в каждой характерно,
По качествам оценивая верно,
Миньону, Мирру, Ингрид и Балькис
Я превращаю в пятую. Ильферна —
Вот имя ей: так хочет мой каприз.
И в этот год, когда, как бич, навис
Над миром гром неотвратимой кары,
Да отразит кровавые удары
Ильферна, в ком свои сокрыли чары
Миньона, Мирра, Ингрид и Балькис.
Посв. моей Миньоне
Знаешь, Миньона, один только раз
Были с тобою мы близки:
Час лишь один был действительный час,
Прочие — бледные списки!
Свет озарил нас и быстро погас,
Сжались извивы объятий,
Стрелка часов обозначила: «час»
На роковом циферблате!
В этот лишь миг, лишь единственный раз,
Видел тебя я моею!
Как объяснить, что покинуло нас?
Нет, не могу, не умею!
Ярок, как прежде, огонь твоих глаз,
Ласки исполнены яда.
Свет озарил нас и быстро погас…
Сердце! чего ж тебе надо?
Нет, не всесилен любовный экстаз,
Нет, мы с тобою не близки!
Час лишь один был действительный час,
Прочие — бледные списки!
…И время трет его своим крылом.
Ш. БодлерЭлен себе искала компаньона,
Желая в заграничное турнэ;
Жан, встретясь с ней, сказал: «Je vous connais:
Вы — греза Гете и Тома — Миньона.
Хоть греза их, положим, без шиньона,
Я, — все равно, — готов продлить свой сон…
Итак, Элен, Вы для меня — Миньона,
Чей образ воплотился в Арнольдсон».
Пусть, пусть года — нещаднее пирата,
Все ж Арнольдсон — конечная Сперата,
В ее душе святой огонь горит.
О время, вредия! Смилуйся и сдобрись, —
О, подожди стирать слиянный образ
Двух гениев в лице одной Зигрид.
Знаешь, Миньона, один только раз
Были с тобою мы близки:
Час лишь один был действительный час, —
Прочие — бледные списки!
Свет озарил нас и быстро погас,
Сжались извивы обятий,
Стрелка часов обозначила: «час»
На роковом циферблате!
В этот лишь миг, лишь единственный раз,
Видел тебя я моею!
Как обяснить, что покинуло нас?
Нет, не могу, не умею!
Ярок как прежде, огонь твоих глаз,
Ласки исполнены яда. —
Свет озарил нас и быстро погас…
Сердце! чего ж тебе надо?
Нет, не всесилен любовный экстаз,
Нет мы с тобою не близки!
Час лишь один был действительный час.
Прочие — бледные списки!
Август 189
5.
Тома́, который... Что иное
Сказать о нем, как не — Тома!..
Кто онебесил все земное
И кто — поэзия сама!
Тома — «водица»!.. Как хотите,
Подсуден даже модернист,
Сказавший,— вы меня простите, —
Что композитор… «водянист»!..
Тома, озвучивший Миньону,
Созданье Гëтевской мечты,
Кому весь мир воздал корону
За звуки чистой красоты!
Каким же нужно быть чурбаном,
Бездушным, черствым и сухим,
И непробивным барабаном,
И просто гадким и плохим,
Чтобы назвать «Миньону» «нотным
Кваском», ее не ощутив
И не поняв, о чем поет нам
За лейтмотивом лейтмотив!
Ты знаешь ли тот край, где рдеет померанец,
Где золотит лимон зари живой румянец,
Где веет тишиной с безоблачных небес,
Где мирта высока и тих лавровый лес?
Ты знаешь ли его?
Туда, мой друг, туда
Хотела б я с тобой умчаться навсегда!
Ты знаешь ли чертог? Нависнул над столпами
Узорный потолок; сияет зал огнями;
Портреты мне в глаза так пристально глядят:
«Что сталося с тобой, бедняжка?» говорят.
Ты знаешь ли его?
Туда, родной, туда
Хотела б я с тобой умчаться навсегда!
Ты знаешь ли скалу с подоблачной стезею?
Чело ея звучит под кованной пятою,
В разселине глухой гнездится старый змей;
Внизу ревет поток, гремя среди камней.
Ты знаешь ли ее?
Туда, отец, туда
Хотела б я с тобой умчаться навсегда!
Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут,
Где в темной листве померанец горит золотистый,
Где с неба лазурного негою веет душистой,
Где скромно так мирты, где гордо так лавры растут?
Ты край этот знаешь?
Туда бы! туда
С тобою, мой милый, ушла навсегда!
Ты знаешь ли дом? Его кровля на стройных столбах,
И зала сияет, и мрамор блестит на стенах,
И статуи рядом стоят и глядят вопрошая:
«Ах, что с тобой, бедная? что с тобой сталось, родная?»
Ты дом этот знаешь?
Туда бы! туда
С тобою, родной мой, ушла навсегда!
Ты знаешь ли гору? Тропинка за тучи ползет,
И мул средь туманов там, тяжко ступая, идет,
И старые гнезда драконов в ущельи таятся,
И рушатся скалы, и с ревом потоки клубятся:
Ты гору ту знаешь?
Туда бы! туда
Путем тем, отец мой, уйти навсегда!
Ты знаешь ли край, где лимонныя рощи цветут,
Где в темной листве померанец горит золотистой,
Где с неба лазурнаго негою веет душистой,
Где скромно так мирты, где гордо так лавры растут?
Ты край этот знаешь?
Туда бы! туда
С тобою, мой милый, ушла навсегда!
Ты знаешь ли дом? Его кровля на стройных столбах,
И зала сияет, и мрамор блестит на стенах,
И статуи рядом стоят и глядят, вопрошая:
„Ах, что с тобой, бедная? что с тобой сталось, родная?“
Ты дом этот знаешь?
Туда бы! туда
С тобою, родной мой, ушла навсегда!
Ты знаешь ли гору? Тропинка за тучи ползет,
И мул средь туманов там, тяжко ступая, идет,
И старыя гнезда драконов в ущельи гнездятся,
И рушатся скалы, и с ревом потоки клубятся.
Ты гору ту знаешь?
Туда бы! туда
Путем тем, отец мой, уйти навсегда!