Мирта Киприды мне дай!
Что мне гирлянды цветные?
Миртом любви увенчай,
Юноша, кудри златые!
Мирта зеленой лозой
Старцу венчавшись, отрадно
Пить под беседкой густой,
Крытой лозой виноградной.
Лозы мои за окном разрослись живописно и даже
Свет отнимают. Смотри, вот половина окна
Верхняя тёмною зеленью листьев покрыта; меж ними,
Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.
Милая, полно, не трогай!.. К чему этот дух разрушенья!
Ты доставать виноград высунешь руку на двор, —
Белую, полную ручку легко распознают соседи,
Скажут: она у него в комнате тайно была.
За нежно розовые кончики лилей,
За нежно-палевыя ягоды кистей,—
За чаши белыя, в которых мне дано
Вдыхать лобзанием горячее вино,—
За тело стройное, как юная лоза,
За взор узывчивый, в котором спит гроза,—
За голос вкрадчивый, как дальняя свирель,
Где гнутся над омутом лозы,
Где летнее солнце печет,
Летают и пляшут стрекозы,
Веселый ведут хоровод.«Дитя, подойди к нам поближе,
Тебя мы научим летать,
Дитя, подойди, подойди же,
Пока не проснулася мать! Под нами трепещут былинки,
Нам так хорошо и тепло,
У нас бирюзовые спинки,
А крылышки точно стекло! Мы песенок знаем так много,
Льнянокудрых тучек бег —
Перед ведреным закатом.
Детским телом пахнет снег,
Затенённый пнем горбатым.Луч — крестильный образок —
На валежину повешен,
И ребячий голосок
За кустами безутешен.Под берёзой зыбки скрип,
Ельник в маревных пелёнках…
Кто родился иль погиб
В льнянокудрых сутемёнках? И кому, склонясь, козу
К.Н. Бугаевой
Не лепет лоз, не плеск воды печальный
И не звезды изыскренной алмаз, —
А ты, а ты, а — голос твой хрустальный
И блеск твоих невыразимых глаз…
Редеет мгла, в которой ты меня,
Едва найдя, сама изнемогая,
Воссоздала влиянием огня,
Стоит он, жаждой истомлённый,
Изголодавшийся, больной, —
Под виноградною лозой,
В ручей по пояс погружённый,
И простирает руки он
К созревшим гроздьям виноградным, —
Но богом мстящим, беспощадным
Навек начертан их закон:
Бегут они от рук Тантала,
И выпрямляется лоза,
Кость сожженных страстью — бирюза —
Тайная мечта…
Многим я заглядывал в глаза:
Та или не та?
В тихой пляске свились в легкий круг —
Тени ль? нити ль мглы?
Слишком тонки стебли детских рук,
Пясти тяжелы…
Пальцы гибки, как лоза с лозой,
Заплелись, виясь…
Мужик пашеньку пахал,
Сам на солнышко глядел:
Еще попашу,
Еще погляжу!
Как чужи-то жены
Мужьям завтракать несут,
А моя шельма жена
И обедать не несет.
Уж я выпрягу лошадку,
У мужика в чулане поставлены лукошки,
Забилася тут мышь, не устрашуся кошки.
Кричала мышь, бодрясь, подай ее сюда.
Отколе ни взялась, пришла она туда:
Насилу унесла геройка в подпол ножки.
Коль ета притча не сладка,
Лишь только для тово что очень коротка;
Во вкус войти не льзя всево мне света:
Подоле ета:
Боярин был, боярыня была,
Пусть астрономы говорят —
Морочить им не стыдно! —
Что солнцев тысячи горят, —
Нам всё одно лишь видно;
Что сонмы звездны в высоте,
Сгорев, потухнут разом,
Что все мы заперты в звезде,
Вокруг облитой газом.Ведь им рассказывать простор!
Кто смерит неба стенки?
По мне, всё это — тонкий вздор,
Во время, впору, кстати —
Вот счастия девиз. —
Иванов, что есть счастье?
Иметь покров в ненастье,
Тепло во время стужи,
Прохладну тень от зною;
Голодному хлеб-соль,
А сытому — надежду
На завтрашнее благо;
Сегодня ж — уверенье,
Широколобый мальчик над водой,
Над пенистой дорожкою седой,
Бегущей из-под мельничных колес
В горошинах, дробинках мелких слез.
Он слышит гул рокочущей воды,
Хрустящий круглый говор жерновов –
Всю эту песню мельничной страды,
Звучанье летних мельничных трудов.
Мужик пашенку пахал,
Сам на солнышко глядел:
О, ох, и пр. О, ох, о, ох, охахонюшки мои!
«Я еще попашу, я еще погляжу,
О, ох, и пр.
Уж как все добрые жены мужьям есть принесли,
О, ох, и пр.
А моя к[урв]а жена мне обедать не несет!
Кто веслом так ловко правит
Через аир и купырь?
Это тот Попович славный,
Тот Алеша-богатырь! За плечами видны гусли,
А в ногах червленый щит,
Супротив его царевна
Полоненная сидит.Под себя поджала ножки,
Летник свой подобрала
И считает робко взмахи
Богатырского весла.«Ты почто меня, Алеша,
И глупо звать его
И глупо звать его «Красная Ницца»,
и скушно
и скушно звать
и скушно звать «Всесоюзная здравница».
Нашему
Нашему Крыму
Нашему Крыму с чем сравниться?
Не́ с чем
Не́ с чем нашему
Вот солнышко в поле зовет нас с тобою;
В венке из цветов удаляется день…
Идем же, товарищ мой, — бывший лозою, —
Пока не сгустилась вечерняя тень.
Давал ты напиток волшебный… Который?
Веселье в твоем ли я черпал вине?
С вина спотыкаться случалося мне, —
Так пусть же лоза мне и служит опорой!
Идем — васильки на полях подбирать
И песен последних искать!
Четвертая эклога Вергилия
Музы Сицилии! Песнь теперь мы начнем поважнее.
Радуют сердце не всем кустарник и низкие травы.
Петь нам леса,- пусть леса достойны консула будут.
Возраст последний уже настал по кумейским вещаньям.
Новых великих веков чреда зарождается ныне.
Вот уж и Дева грядет, грядет и Сатурново царство.
Новое племя уже с небес посылается горних.
Ты же к младенцу тому, с кем железный век прекратится,
С кем для мира всего взойдут времена золотые,
Алексис пастушок Аминтою горит;
Аминтой милою Алексис позабыт,
Здесь между вязами, под тенью их широкой,
Он часто был один; здесь в горести жестокой
Безплодную тоску горам передавал;
И так не для тебя—я песни воспевал,
Аминта!—ты об них и думать не желаешь,
Не тронешься тоской ко смерти принуждаешь! —
Стада вкушают сласть и теней и прохлад,
И змеи серые под хворостом лежат!
Сад Прозерпины
Здесь, где миры спокойны,
Где смолкнут в тишине
Ветров погибших войны,
Я вижу сны во сне:
Ряды полей цветущих,
Толпы людей снующих,
То сеющих, то жнущих,
И все, как сон, во мне.
Устал от слез и смеха,
Саконтала, из всех цариц, украшавших индийский
Трон, народу любезная, милая сердцу супруга -
Мудрого государя Викрамы, встречала однажды
Праздничный день своего рожденья общим весельем.
Радость кругом разлилась по чертогам и хижинам царства;
Только живей и нежнее ее раздавалися звуки
В сердце каждого. Лик царицы был тих и прекрасен,
Око ее сияло любезно и кротко, как солнце
В час вечерний, когда, садясь за дальние горы,
Росу шлет и прохладу оно, долины и выси