Из-под смертного свода кургана
Вышла, может быть, чтобы опять
Поздней ночью иль утром рано
Под зеленой луной волховать.
Курган разрыт. В тяжелом саркофаге
Он спит, как страж. Железный меч в руке.
Поют наф ним узорной вязью саги,
Беззвучные, на звучном языке.
Но лик скрыт опущено забрало.
Но плащ истлел на ржавленой броне.
Был воин, вождь. Но имя Смерть украла
И унеслась на черном скакуне.
Над вершиною кургана,
Чуть взыграется заря,
Выдыбает тень Степана: —
Что за дьявол? Нет царя?
Нет бояр? Народ сам правит?
Всюду стройке нет конца!
Чу! Степана в песнях славят,
Воли первого бойца.
На своем кургане стоя,
Зорко глядя сквозь туман,
Пред плотиной Волгостроя
Шапку скинул атаман.
Теплый ветер тихо веет,
Жизнью свежей дышит степь,
И курганов зеленеет
Убегающая цепь.
И далёко меж курганов
Темно-серою змеей
До бледнеющих туманов
Пролегает путь родной.
К безотчетному веселью
Подымаясь в небеса,
Сыплют с неба трель за трелью
Вешних птичек голоса.
Вот Ма́лахов курган! Снимаю шапку
И кланяюсь незримой крови славного кургана!..
Прозванье Малахов осталось за тобою,
Как говорят, от очень старых дней,
От пьяницы завзятого!.. Вот вам и слава,
И памятник бессмертный, как природа!
Был нужен пьяница, чтоб кличку дать горе, —
Бессмертью пьяницы был нужен Севастополь…
Копье татар чего бы ни трогало —
Бессильно все на землю клонится.
Раздевши мирных женщин догола,
Летит в Сибирь — Сибири конница.
Курганный воин, умирая,
Сжимал железный лик Еврея.
Вокруг земля, свист суслика, нора и —
Курганный день течет скорее.
Семья лисиц подемлет стаю рожиц,
Несется конь, похищенный цыганом,
Лежит суровый запорожец
Часы столетий под курганом.
Копье татар чего б ни трогало —
Безсильно все на землю клонится.
Раздевши мирных женщин догола,
Летит в Сибирь — Сибири конница.
Курганный воин, умирая,
Сжимал железный лик Еврея.
Вокруг земля, свист суслика, нора и —
Курганный день течет скорее.
Семья лисиц подемлет стаю рожиц,
Несется конь, похищенный цыганом,
Лежит суровый запорожец
Часы столетий под курганом.
В чистом поле тень шагает,
Песня из лесу несётся,
Лист зелёный задевает,
Жёлтый колос окликает,
За курганом отдаётся.
За курганом, за холмами,
Дым-туман стоит над нивой,
Свет мигает полосами,
Зорька тучек рукавами
Закрывается стыдливо.
Рожь да лес, зари сиянье, —
Дума Бог весть где летает…
Смутно листьев очертанье,
Ветерок сдержал дыханье,
Только молния сверкает.
…Жигули, Жигули!..
И — опять предо мной
К облакам вознесли
Горы лес вековой.Взоры верхом скользят —
От скалы до скалы,
Где лишь тучки парят
Да ширяют орлы.Люб им Волги простор —
Белопенная гладь,
Зеленеющих гор
Красота-благодать.Здесь пред ними встает
За курганом курган,
Где (гуторит народ)
«Думу думал Степан», Где бессудным судьей
Разин правил свой суд,
Где о воле родной
Бури песни поют…
Бетон, размолотый
Огнем и холодом.
Траву и ту скосило ураганом…
Один миндаль, осколками исколотый,
Остался над Малаховым курганом.Один-единственный,
Стоял и выстоял,
Хоть раны и сочились и болели.
Он в годы мирные оделся листьями
И оказался посреди аллеи.Цветеньем радуя,
За юность ратуя,
Как памятник победе и природе,
Он встал за персональною оградою,
Мешая экскурсантам на проходе.А рядом — новые
Ростки кленовые,
Посадки президентов и премьеров.
Для сада мира стал первоосновою
Миндаль, служивший мужества примером.Когда бы тополя,
Березку в поле
Или дубы за подвиг награждали,
Миндаль я наградил бы в Севастополе,
Да, он достоин боевой медали!
Гранитный крест меж сосен, на песчаном
Крутом кургане. Дальше — золотой
Горячий блеск: там море, там в стеклянном
Просторе вод — мир дивный и пустой…
А крест над кем? Да, бают, над Русланом.И сходят наземь с седел псковичи,
Сымают с плеч тяжелые мечи
И преклоняют шлемы пред курганом,
И зоркая сорока под крестом
Качает длинным траурным хвостом.Вдоль по песку на блеске моря скачет —
И что-то прячет, прячет… Морской простор — в доспехе золотом.
Воткнув копье, он сбросил шлем и лег.
Курган был жесткий, выбитый. Кольчуга
Колола грудь, а спину полдень жег…
Осенней сушью жарко дуло с юга.
И умер он. Окостенел, застыл,
Припав к земле тяжелой головою.
И ветер волосами шевелил,
Как ковылем, как мертвою травою.
И муравьи закопошились в них…
Но равнодушно все вокруг молчало,
И далеко среди полей нагих
Копье, в курган воткнутое, торчало.
Открыты жнивья золотые,
И светлой кажутся мечтой
Простор небес, поля пустые
И день, прохладный и пустой.
Орел, с дозорного кургана
Взмахнувший в этой пустоте,
Как над равниной океана
Весь четко виден в высоте.
И на кургане одиноком,
Сдержав горячего коня,
Степь от заката до востока
В прозрачной дали вижу я.
Как низко, вольно и просторно
Степных отав раскинут круг!
И как легко фатой узорной
Плывут два облачка на юг!
Ты не мучь напрасно взора,
Не придет он,
Так же
Так жевот,
Как на зимние озера
Летний лебедь не придет.
Не придет к тебе он больше,
Нежной молодостью пьян, —
У границ шляхетской Польши
Поднял грудь седой курган…
Ничего ему не снится,
И ничем он не томим:
Сыплют хвойные ресницы
Сосны желтые над ним.
Но, идя
Вторым походом,
Обещаю, слышишь, мать,
Самым нежным,
Красным всходом
Холм заброшенный убрать!
А пока…
Не мучай взора,
Не придет он…
Так же
Так жевот,
Как на зимние озера.
Летний лебедь не придет.
Друг веков, поверенный преданий,
Ты один средь братии своей
Сохранил сокровищ и деяний
Вековую тайну от людей.Что же дуб с кудрявой головою
Не взращен твой подвиг отмечать
И не светит в сумрак над тобою
Огонек — избрания печать? Как на всех, орел с неизмеримой
На тебя слетает высоты
И срезает плуг неумолимый
Всех примет последние следы.Что ж ты дремлешь? Силой чудотворной
Возрасти темно-кудрявый дуб!
Сокруши о камень непокорный
Злого плуга неотвязный зуб! — Оттого-то, странник бесприметный,
На степи я вечно здесь молчу,
Что навек в груди мой клад заветный
Ото всех я затаить хочу.
Могилы, ветряки, дороги и курганы —
Все смерклось, отошло и скрылося из глаз.
За дальней их чертой погас закат румяный,
Но точно ждет чего вечерний тихий час.
И вот идет она, Степная Ночь, с востока…
За нею синий мрак над нивами встает…
На меркнущий закат, грустна и одинока,
Она задумчиво среди хлебов идет.
И медлит на межах, и слушает молчанье…
Глядит вослед зари, где в призрачной дали
Еще мерещутся колосьев очертанья
И слабо брезжит свет над сумраком земли.
И полон взор ее, загадочно-унылый,
Великой кротости и думы вековой
О том, что ведают лишь темные могилы,
Степь молчаливая да звезд узор живой.
Любил он ночи темные в шатре,
Степных кобыл заливчатое ржанье,
И перед битвой волчье завыванье,
И коршунов на сумрачном бугре.
Страсть буйной мощи силясь утолить,
Он за врагом скакал как исступленный,
Чтоб дерзостью погони опьяненной,
Горячей кровью землю напоить.
Стрелою скиф насквозь его пробил,
И там, где смерть ему закрыла очи,
Восстал курган — и темный ветер ночи
Дождем холодных слез его кропил.
Прошли века, но слава древней были
Жила в веках… Нет смерти для того,
Кто любит жизнь, и песни сохранили
Далекое наследие его.
Они поют печаль воспоминаний,
Они бессмертье прошлого поют
И жизни, отошедшей в мир преданий,
Свой братский зов и голос подают.
Где целовали степь курганы
Лицом в траву, как горбуны,
Где дробно били в барабаны
И пыль клубили табуны,
Где на рогах волы качали
Степное солнце чумака,
Где горькой патокой печали
Чадил костер из кизяка,
Где спали каменные бабы
В календаре былых времен
И по ночам сходились жабы
К ногам их плоским на поклон,
Там пробирался я к Азову:
Подставил грудь под суховей,
Босой пошел на юг по зову
Судьбы скитальческой своей,
Топтал чебрец родного края
И ночевал — не помню где,
Я жил, невольно подражая
Григорию Сковороде,
Я грыз его благословенный,
Священный, каменный сухарь,
Но по лицу моей вселенной
Он до меня прошел, как царь;
Пред ним прельстительные сети
Меняли тщетно цвет на цвет.
А я любил ячейки эти,
Мне и теперь свободы нет.
Не надивуюсь я величью
Счастливых помыслов его.
Но подари мне песню птичью
И степь — не знаю для чего.
Не для того ли, чтоб оттуда
В свой час при свете поздних звезд,
Благословив земное чудо,
Вернуться на родной погост.
Уже он в травах, по-степному колких,
уже над ними трудятся шмели,
уже его остывшие осколки
по всей земле туристы развезли. И всё идет по всем законам мира.
Но каждый год, едва сойдут снега,
из-под его земли выходит мина —
последний, дальний замысел врага. Она лежит на высохшей тропинке,
молчит, и ждёт, и думает своё.
И тонкие отважные травинки
на белый свет глядят из-под неё. По ней снуют кузнечики и мушки,
на ней лежат сережки тополей,
и ржавчины железные веснушки
её пытались сделать веселей. Она жадна, тупа и узколоба.
И ей не стать добрее и земней.
Её нечеловеческая злоба
так много лет
накапливалась в ней. Добро и зло кипят, не остывая.
Со смертью жизнь сражается века.
И к мине прикасается живая,
от ненависти нежная рука. Потом ударит гром над степью чистой —
и отзовётся эхо с высоты.
И на кургане шумные туристы,
взглянув на небо, вытащат зонты. Они пойдут по этой же тропинке
и даже не заметят возле ног
усталые дрожащие травинки
и след тяжелых кованых сапог. Пускай себе идут спокойно мимо!
Пускай сияет солнце в синеве!
Ведь жизнь — есть жизнь.
И все солдаты мира
и молоды,
и бродят по траве.
Долго шёл между горами
И с раската на раскат…
Горы! тесно между вами;
Между вами смертный сжат; Тесно, сердце воли просит,
И от гор, от их цепей,
Лёгкий конь меня уносит
В необъятный мир степей.
Зеленеет бархат дерна —
Чисто; гладко; ровен путь;
Вдоволь воздуха; просторно:
Есть, где мчаться, чем дохнуть.
Грудь свободна — сердце шире!
Есть, где горе разнести!
Здесь не то, что в душном мире:
Есть, чем вздох перевести! Бездна пажитей пространных
Мелким стелется ковром;
Море трав благоуханных
Блещет радужно кругом.
Удалой бурно — крылатый
Вер летит: куда лететь?
Вольный носит ароматы:
Не найдёт, куда их деть.
Вот он. Вот он — полн веселья —
Прах взвивает и бурлит
И, кочуя, . от безделья
Свадьбу чёртову крутит. Не жалеет конской мочи
Добрый конь мой: исполать!
О, как весело скакать
Вдаль, куда смотрят очи,
И пространство поглощать! Ветер вольный! брат! — поспорим!
Кто достойнее венка?
Полетим безводным морем!
Нам арена широка.
Виден холм из — за тумана,
На безхолмьи великан;
Видишь ветер — вон курган —
И орёл летит с кургана:
Там ристалищу конец;
Там узнаем, чей венец:
Конь иль ветр — кто обгонит? Мчимся: степь дрожит и стонет;
Тот и этот, как огонь,
И лишь ветр у кургана
Зашумел в листах бурьяна —
У кургана фыркнул конь.
В степи привольной без дороги
Брожу один порой ночной.
Вдали днепровские пороги,
Полны неведомой тревоги,
Грохочут громкою волной.
Унылый явор чутко дремлет;
Курганов сумрачную цепь
Глубокий, мирный сон обемлет,
И шуму волн днепровских внемлет
Кругом темнеющая степь.
Но чу! над старою могилой
Мелькнула искра в мгле ночной...
В кустах пронесся шум унылый...
Певца Украйны образ милый
Проходит тихо предо мной:
Глубокий, скорбный взор, мерцая,
Скользит задумчиво по мне;
Струна бандуры, замирая,
Как на заре струя речная,
Дрожит и стонет в тишине.
Звенит струна, дрожит, рыдает,
И звонкий, острый, жгучий стих
Из волн созвучий выплывает
И знойным блеском наполняет
Холодный сумрак дум моих.
Звучит бандура... В мраке тонет
Курганов сумрачная цепь;
К могилам вербы ветки клонят,
И — мнится — тихо, тихо стонет
Кругом темнеющая степь...
В степи, на равнине открытой,
Курган одинокий стоит;
Под ним богатырь знаменитый
В минувшие веки зарыт.
В честь витязя тризну свершали,
Дружина дралася три дня,
Жрецы ему разом заклали
Всех жён и любимца коня.
Когда же его схоронили
И шум на могиле затих,
Певцы ему славу сулили,
На гуслях гремя золотых:
«О витязь! делами твоими
Гордится великий народ,
Твоё громоносное имя
Столетия все перейдёт!
И если курган твой высокий
Сровнялся бы с полем пустым,
То слава, разлившись далёко,
Была бы курганом твоим!»
И вот миновалися годы,
Столетия вслед протекли,
Народы сменили народы,
Лицо изменилось земли.
Курган же с высокой главою,
Где витязь могучий зарыт,
Ещё не сровнялся с землёю,
По-прежнему гордо стоит.
А витязя славное имя
До наших времён не дошло…
Кто был он? венцами какими
Своё он украсил чело?
Чью кровь проливал он рекою?
Какие он жёг города?
И смертью погиб он какою?
И в землю опущен когда?
Безмолвен курган одинокий…
Наездник державный забыт,
И тризны в пустыне широкой
Никто уж ему не свершит!
Лишь мимо кургана мелькает
Сайгак, через поле скача,
Иль вдруг на него налетает,
Крилами треща, саранча.
Порой журавлиная стая,
Окончив подоблачный путь,
К кургану шумит подлетая,
Садится на нём отдохнуть.
Тушканчик порою проскачет
По нём при мерцании дня,
Иль всадник высоко маячит
На нём удалого коня;
А слёзы прольют разве тучи,
Над степью плывя в небесах,
Да ветер лишь свеет летучий
С кургана забытого прах…
И
Здесь осень светлая и тихая стоит.
У нас, на севере, теперь зима уж скоро,
И северных лесов угрюмый, строгий вид
Багряною листвой не утешает взора.
Цветов и певчих птиц давно уж в чащах нет,
И гулко каждый звук по чащам раздается…
В полураскрытый верх деревьев грустно льется
Осенний полусвет.
А в северных полях, пустынных и туманных,
В такие дни еще тоскливей и грустней, —
Лишь караваны туч седых и оловянных
Плывут над скучною пустынею полей.
Когда же гаснет день, и сумерки скрывают
Безмолвные поля в свою густую тень, —
Печально огоньки среди лесов мерцают
Из бедных деревень.
ИИ
Но далеко от нас все это.
Здесь ночи звездны, ясны дни,
И сколько в них тепла и света,
Как упоительны они!
Ни тучки нет на небосклоне.
Проснешься утром — тишина,
Тень от деревьев на балконе
Прохладой бодрою полна.
В долинах пар на солнце блещет,
Синеют влажно цепи гор,
Под ними золотом трепещет
Морской лазоревый простор.
И там, где с ласкою прощальной,
Белея, тонут паруса, —
Чертою призрачно-хрустальной
Слилися с морем небеса…
ИИИ
И в горы я с утра с двухстволкой ухожу;
Там воздух по турам еще свежей и чище,
И целый день один я в тишине брожу
Среди пустынных гор, как будто на кладбище.
На скатах их видны лишь камни да трава,
И кажется внизу, в долинах меж горами,
Что неба яркая, густая синева
Отрезана вверху гранитными скалами.
И я иду туда, к той светлой вышине,
Не отрываю глаз от синего простора,
Но тонут небеса в воздушной глубине,
Уходят медленно от взора…
Зато какая даль открылась предо мной! —
Извивы рек, леса, кустарник ярко-алый,
Долины, цепи гор, вершины, перевалы,
А там и ширь полей — дорога в край родной!
ИV
Степь равниной пожелтевшею
Безграничною лежит,
И в дали воздушной марево
Над равниною дрожит.
И курганы одинокие,
Молчаливые видны,
Беззаветной, грустной думою
О бывалых днях полны.
И в выси небесной с севера,
Чуть заметные вдали,
Над степями, над курганами
Тихо тянут журавли.
И скликаются, и слышится
В перекличке их печаль…
Не родимого ли севера
Перелетным птицам жаль?
Если так, — снесите к северу,
Возвращаясь по весне,
И мою печаль по родине,
Мой поклон родной стране!
Когда петух,
Неугомонной,
Природы сонной
Певец и друг,
Пленял просонки
Младой чухонки —
Вчера я встал,
Смотрели очи,
Как звезды ночи,
На мой журнал;
Вблизи чернила
И тишина!
Меня манила
К мечтам она.
С улыбкой долгой
Перо я взял
И час летал
Над тихой Волгой.
Она текла…
Ах как мила!
Очарованье
Моих очей!
В стекле зыбей
Зари сиянье,
Как в небесах;
Струи дрожали
Они играли
В ее лучах…
Вдали дубравы
По берегам, -
И память славы —
Не нашим дням —
Ряды курганов
Из мглы туманов
Вставали там,
Питомец света
Не любит их;
Но для поэта,
Для дум живых —
Их вид старинный,
Их славный прах…
Что за картины
В моих мечтах!
Тоскливей ночи,
Как день, мила,
Потупя очи,
Идет… пришла
И тихо села
Там на курган
И вдаль смотрела:
Вдали туман,
Река яснела…
И в тишине
Девица пела…
И слышно мне!
Она вздыхала,
Порой слеза
В глазах сияла…
Что за глаза!
Они прекрасны,
Как полдень ясный,
Или закат:
И голубые
И неземные
И говорят!
А голос нежной
Весь дол прибрежной
Очаровал;
Он призывал
Бойца и брата,
Который пал
От сопостата…
И я вздыхал!
Душа стремилась
Туда, туда…
И мне явилась
Красы беда…
«Ко где же встанет,
Подумал я,
Страна моя!
И местью грянет
Тиранам в страх?
Они гуляют
На сих полях
И забывают
О небесах:
Где меч для кары?
Он славен был,
Кто ж притупил
Его удары?»
Так говорил
Язык сердечной;
И вам конечно
Мечта — ясна:
Сии тираны
Моголов ханы,
И старина!
Но все молчало…
Конец мечтам,
Однакож вам
Их будет мало
И вот начало
Другим стихам: Ужасен глас военной непогоды
Питомцу нег и деве молодой;
Но мил тому, кто любит край родной,
И доблести возвышенной свободы,
И красоту награды роковой:
Как острый меч, героя взгляд сверкает
Восторгами живыми грудь кипит,
Когда война знамена развивает
И грозное орудие гремит,
Уже взошла денница золотая
Над берегом широкого Дуная.
Яснеет лес, проснулся соловей
И песнь его то звучно раздается
По зеркалу серебряных зыбей;
То тихая и сладостная, льется
В дубравной мгле, как шепчущий ручей,
Но скоро ты умолкнешь, сладкогласный!
Тебе не петь и завтрашнего дня!
Здесь будет бой и долгий и ужасный
При заревах военного огня;
Ты улетишь, как зашумев листами,
Пойдет пожар трескучий по ветвям,
И черный дым огромными столбами
Поднимется к высоким небесам! Так я в поэме начинаю
Вторую песню, где должна
Случиться страшная война,
Где многих, многих убиваю.
И признаюсь, хотелось мне
Вам сообщить и продолженье;
Но в петербургской стороне
Меня пугает осужденье!
И так пускай в уединенье
Лежат стихи мои; они
Имеют даже и терпенье:
Для них счастливейшие дни
Придут едва ли прежде мая.
Дай бог чтоб и тогда пришли!
И ждет надежда золотая
Чего-то белого вдали.
— Где нам столковаться!
Вы — другой народ!..
Мне — в апреле двадцать,
Вам — тридцатый год.
Вы — уже не юноша,
Вам ли о войне…
— Коля, не волнуйтесь,
Дайте мне…
На плацу, открытом
С четырех сторон,
Бубном и копытом
Дрогнул эскадрон;
Вот и закачались мы
В прозелень травы, —
Я — военспецом,
Военкомом — вы…
Справа — курган,
Да слева курган;
Справа — нога,
Да слева нога;
Справа наган,
Да слева шашка,
Цейс посередке,
Сверху — фуражка…
А в походной сумке —
Спички и табак,
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак…
Степям и дорогам
Не кончен счет;
Камням и порогам
Не найден счет,
Кружит паучок
По загару щек;
Сабля да книга,
Чего еще?
(Только ворон выслан
Сторожить в полях…
За полями Висла,
Ветер да поляк;
За полями ментик
Вылетает в лог!)
Военком Дементьев,
Саблю наголо!
Проклюют навылет,
Поддадут коленом,
Голову намылят
Лошадиной пеной…
Степь заместо простыни:
Натянули — раз!
…Добротными саблями
Побреют нас…
Покачусь, порубан,
Растянусь в траве,
Привалюся чубом
К русой голове…
Не дождались гроба мы,
Кончили поход…
На казенной обуви
Ромашка цветет…
Пресловутый ворон
Подлетит в упор,
Каркнет «nеvеrmorе» он
По Эдгару По…
«Повернитесь, встаньте-ка,
Затрубите в рог…»
(Старая романтика,
Черное перо!)
— Багрицкий, довольно!
Что за бред!..
Романтика уволена
За выслугой лет;
Сабля — не гребенка,
Война — не спорт;
Довольно фантазировать,
Закончим спор,
Вы — уже не юноша,
Вам ли о войне!..
— Коля, не волнуйтесь,
Дайте мне…
Лежим, истлевающие
От глотки до ног…
Не выцвела трава еще
В солдатское сукно;
Еще бежит из тела
Болотная ржавь,
А сумка истлела,
Распалась, рассеклась,
И книги лежат…
На пустошах, где солнце
Зарыто в пух ворон,
Туман, костер, бессонница
Морочат эскадрон.
Мечется во мраке
По степным горбам:
«Ехали казаки,
Чубы по губам…»
А над нами ветры
Ночью говорят:
— Коля, братец, где ты?
Истлеваю, брат!-
Да в дорожной яме,
В дряни, в лоскутах
Буквы муравьями
Тлеют на листах…
(Над вороньим кругом —
Звездяный лед,
По степным яругам
Ночь идет…)
Нехристь или выкрест
Над сухой травой,—
Размахнулись вихри
Пыльной булавой.
Вырваны ветрами
Из бочаг пустых,
Хлопают крылами
Книжные листы;
На враждебный Запад
Рвутся по стерням:
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак…
(Кочуют вороны,
Кружат кусты.
Вслед эскадрону
Летят листы.)
Чалый иль соловый
Конь храпит.
Вьется слово
Кругом копыт.
Под ветром снова
В дыму щека;
Вьется слово
Кругом штыка…
Пусть покрыты плесенью
Наши костяки,
То, о чем мы думали,
Ведет штыки…
С нашими замашками
Едут пред полком —
С новым военспецом
Новый военком.
Что ж! Дорогу нашу
Враз не разрубить:
Вместе есть нам кашу,
Вместе спать и пить…
Пусть другие дразнятся!
Наши дни легки…
Десять лет разницы —
Это пустяки!
Не лес завывает, не волны кипят
Под сильным крылом непогоды;
То люди выходят из киевских врат:
Князь Игорь, его воеводы,
Дружина, свои и чужие народы
На берег днепровский, в долину спешат:
Могильным общественным пиром
Отправить Олегу почетный обряд,
Великому бранью и миром.Пришли — и широко бойцов и граждан
Толпы обступили густыя
То место, где черный восстанет курган,
Да Вещего помнит Россия;
Где князь бездыханный, в доспехах златых,
Лежал средь зеленого луга;
И бурный товарищ трудов боевых —
Конь белый — стоял изукрашен и тих
У ног своего господина и друга.Все, малый и старый, отрадой своей.
Отцом опочившего звали;
Горючие слезы текли из очей.
Носилися вопли печали;
И долго и долго вопил и стенал
Народ, покрывавший долину:
Но вот на средине булат засверкал.
И бранному в честь властелину
Конь белый, булатом сраженный, упал
Без жизни к ногам своему господину.
Все стихло… руками бойцов и граждан
Подвигнулись глыбы земныя…
И вон на долине огромный курган,
Да Вещего помнит Россия! Волнуясь, могилу народ окружал,
Как волны морские, несметный;
Там праздник надгробный сам князь начинал:
В стакан золотой и заветный
Он мед наливал искрометный,
Он в память Олегу его выпивал;
И вновь наполняемый медом,
Из рук молодого владыки славян,
С конца до конца, меж народом
Ходил золотой и заветный стакан.Тогда торопливо, по данному знаку,
Откинув доспех боевой,
Свершить на могиле потешную драку
Воители строятся в строй;
Могучи, отваги исполнены жаром,
От разных выходят сторон.
Сошлися — и бьются… Удар за ударом,
Ударом удар отражен!
Сверкают их очи; десницы высокой
И ловок и меток размах!
Увертливы станом и грудью широкой,
И тверды бойцы на ногах!
Расходятся, сходятся… сшибка другая —
И пала одна сторона!
И громко народ зашумел, повторяя
Счастливых бойцов имена.Тут с поприща боя, их речью приветной
Князь Игорь к себе подзывал;
В стакан золотой и заветный
Он мед наливал искрометный,
Он сам его бодрым борцам подавал;
И вновь наполняемый медом,
Из рук молодого владыки славян,
С конца до конца, меж народом
Ходил золотой и заветный стакан.Вдруг, — словно мятеж усмиряется шумный
И чинно дорогу дает,
Когда поседелый в добре и разумный
Боярин на вече идет —
Толпы расступились — и стал среди схода
С гуслями в руках славянин.
Кто он? Он не князь и не княжеский сын,
Не старец, советник народа,
Не славный дружин воевода,
Не славный соратник дружин;
Но все его знают, он людям знаком
Красой вдохновенного гласа…
Он стал среди схода — молчанье кругом,
И звучная песнь раздалася! Он пел, как премудр и как мужествен был
Правитель полночной державы;
Как первый он громом войны огласил
Древлян вековые дубравы;
Как дружно сбирались в далекий поход
Народы по слову Олега;
Как шли чрез пороги под грохотом вод
По высям днепровского брега;
Как по морю бурному ветер носил
Проворные русские челны;
Летела, шумела станица ветрил
И прыгали челны чрез волны;
Как после, водима любимым вождем,
Сражалась, гуляла дружина
По градам и селам, с мечом и с огнем
До града царя Константина;
Как там победитель к воротам прибил
Свой щит, знаменитый во брани,
И как он дружину свою оделил
Богатствами греческой дани.Умолк он — и радостным криком похвал
Народ отзывался несметный,
И братски баяна сам князь обнимал;
В стакан золотой и заветный
Он мед наливал искрометный,
И с ласковым словом ему подавал;
И вновь наполняемый медом,
Из рук молодого владыки славян,
С конца до конца, меж народом
Ходил золотой и заветный стакан.
«Доколь нам, други, пред тираном
Склонять покорную главу,
И заодно с презренным Ханом
Позорить сильную Москву?
Не нам, не нам страшиться битвы
С толпами грозными врагов:
За нас и Сергия молитвы,
И прах замученных отцов!
«Летим — и возвратим народу
Залог блаженства чуждых стран:
Святую праотцов свободу
И древние права граждан.
Туда! за Дон!.. настало время!
Надежда наша — бог и меч!
Сразим Монголов и, как бремя,
Ярмо Мамая сбросим с плеч!»
Так Дмитрий, рать обозревая,
Красуясь на коне, гремел
И, в помощь бога призывая,
Перуном грозным полетел…
— К врагам! за Дон! вскричали войски,
За вольность, правду и закон! —
И, повторяя клик геройский,
За Князем ринулися в Дон.
Несутся полные отваги,
Волн упреждают быстрый бег;
Летят как соколы — и стяги
Противный осенили брег.
Мгновенно солнце озарило
Равнину и брега реки
И взору в далеке открыло
Татар несметные полки.
Луга, равнины, долы, горы
Толпами пестрыми кипят;
Всех сил обять не могут взоры…
Повсюду бердыши блестят.
Идут, как мрачные дубравы —
И вторят степи гул глухой;
Идут… там Хан, здесь чада славы —
И закипел кровавый бой!..
«Бог нам прибежище и сила!
Рек Дмитрий на челе покров,
Умрем, когда судьба сулила!» —
И первбый грянул на врагов.
Кровь хлынула — и тучи плыли,
Поднявшись вихрем к небесам,
Светило дня от глаз сокрыли,
И мрак простерся по полям.
Повсюду хлещет кровь ручьями;
Зеленый побограбел дол:
Там Руской поражен врагами,
Здесь пал растоптанный Могол,
Тут слышен копий треск и звуки,
Там сокрушился меч о меч.
Летят отсеченные руки,
И головы катятся с плеч.
А там, под тению кургана,
Презревший славу, сан и свет,
Лежит, низвергнув великана,
Отважный инок Пересвет.
Там Белозерский Князь и чада,
Достойные его любви,
И окрест их Татар громада,
В своей потопшая крови.
Уж многие из храбрых пали,
Великодушный сонм редел;
Уже враги одолевали,
Татарин дикий свирепел.
К концу клонился бой кровавый,
И черный стяг был пасть готов:
Как вдруг орлом из за дубравы,
Волынский грянул на врагов.
Враги смешались — от кургана
Промчалась: «Силен Русский бог!» —
И побежала рать татара,
И сокрушен гордыни рог!
Помчался Хан в глухие степи,
За ним шумящим враном страх;
Расторгнул Русской рабства цепи
И стал на вражеских костях!..
Но кто там бледен близ дубравы,
Обрызган кровию лежит?
Что зрю?.. Первоначальник славы,
Димитрий ранен… страшный вид!..
Ужель изречено судьбою
Ему быть жертвой битвы сей?
Но вот к стенящему Герою
Притек сонм воев и князей.
Вот преклонив трофеи брани,
Гласят: «Ты победил! восстань!» —
И Князь, воздевши к Небу длани:
— «Велик нас ополчивший в брань!
Велик! речет, к нему молитвы!
Он Сергия услышал глас;
Ему вся слава грозной битвы;
Он, он один прославил нас!»
Отуманилася Ида;
Омрачился Илион;
Спит во мраке стан Атрида;
На равнине битвы сон.
Тихо все… курясь, сверкает
Пламень гаснущих костров,
И протяжно окликает
Стражу стража близ шатров.
Над Эгейских вод равниной
Светел всходит рог луны;
Звезды спящею пучиной
И брега отражены;
Виден в поле опустелом
С колесницею Приам:
Он за Гекторовым телом
От шатров идет к стенам.
И на бреге близ кургана
Зрится сумрачный Ахилл;
Он один, далек от стана;
Он главу на длань склонил.
Смотрит вдаль — там с колесницей
На пути Приама зрит:
Отирает багряницей
Слезы бедный царь с ланит.
Лиру взял; ударил в струны;
Тих его печальный глас:
«Старец, пал твой Гектор юный;
Свет души твоей угас;
И Гекуба, Андромаха
Ждут тебя у градских врат
С ношей милого им праха…
Жизнь и смерть им твой возврат.
И с денницею печальной
Воскурится фимиам,
Огласятся погребальной
Песнью каждый дом и храм;
Мать, отец, вдова с мольбою
Пепел в урну соберут,
И молитвы их герою
Мир в стране теней дадут.
О Приам, ты пред Ахиллом
Здесь во прах главу склонял;
Здесь молил о сыне милом,
Здесь, несчастный, ты лобзал
Руку, слез твоих причину…
Ах! не сетуй; глас небес
Нам одну изрек судьбину:
И меня постиг Зевес.
Близок час мой; роковая
Приготовлена стрела;
Парка, жребию внимая,
Дни мои уж отвила;
И скрыпят врата Аида;
И вещает грозный глас:
Все свершилось для Пелида;
Факел дней его угас.
Верный друг мой взят могилой;
Брата бой меня лишил —
Вслед за ним с земли унылой
Удалится и Ахилл.
Так судил мне рок жестокий;
Я паду в весне моей
На чужом брегу, далеко
От Пелеевых очей.
Ах! и сердце запрещает
Доле жить в земном краю,
Где уж друг не услаждает
Душу сирую мою.
Гектор пал — его паденьем
Тень Патрокла я смирил;
Но себе за друга мщеньем
Путь к Тенару проложил.
Ты не жди, Менетий, сына;
Не придет он в отчий дом…
Здесь Эгейская пучина
Пред его шумит холмом;
Спит он… смерть сковала длани,
Позабыл ко славе путь;
И призывный голос брани
Не вздымает хладну грудь.
И Ахилл не возвратится;
В доме отчем пустота
Скоро, скоро водворится…
О Пелей, ты сирота.
Пронесется буря брани —
Ты Ахилла будешь ждать
И чертог свой в новы ткани
Для приема убирать;
Будешь с берега уныло
Ты смотреть — в пустой дали
Не белеет ли ветрило,
Не плывут ли корабли?
Корабли придут от Трои —
А меня ни на одном;
Там, где билися герои,
Буду спать — и вечным сном.
Тщетно, смертною борьбою
Мучим, будешь сына звать
И хладеющей рукою
Вкруг себя его искать —
С милым светом разлученья
Глас его не усладит;
И на брег воды забвенья
Зов отца не долетит.
Край отчизны, светлы воды,
Очарованны места,
Мирт, олив и лавров своды,
Пышных долов красота,
Расцветайте, убирайтесь,
Как и прежде, красотой;
Как и прежде, оглашайтесь,
Кликом радости одной;
Но Патрокла и Ахилла
Никогда вам не видать!
Воды Сперхия, сулила
Вам рука моя отдать
Волоса с моей от брани
Уцелевшей головы…
Все Патроклу в дар, и дани
Уж моей не ждите вы.
Кони быстрые, из боя
(Тайный рок вас удержал)
Вы не вынесли героя —
И на щит он мертвый пал;
Кони бодрые, ретивы,
Что ж теперь так мрачны вы?
По земле влачатся гривы;
Наклонилися главы;
Позабыта пища вами;
Груди мощные дрожат;
Слышу стон ваш, и слезами
Очи гордые блестят.
Знать, Ахиллов пред собою
Зрите вы последний час;
Знать, внушен был вам судьбою
Мне конец вещавший глас…
Скоро!.. лук свой напрягает
Неизбежный Аполлон,
И пришельца ожидает
К Стиксу черному Харон.
И Патрокл с брегов забвенья
В полуночной тишине
Легкой тенью сновиденья
Прилетал уже ко мне.
Как зефирово дыханье,
Он провеял надо мной;
Мне послышалось призванье,
Сладкий глас души родной;
В нежном взоре скорбь разлуки
И следы минувших слез…
Я простер ко брату руки…
Он во мгле пустой исчез.
От Скироса вдаль влекомый,
Поплывет Неоптолем;
Брег увидит незнакомый
И зеленый холм на нем;
Кормщик юноше укажет,
Полный думы, на курган —
«Вот Ахиллов гроб (он скажет);
Там вблизи был греков стан.
Там, ужасный, на ограде
Нам явился он в ночи —
Нестерпимый блеск во взгляде,
С шлема грозные лучи —
И трикраты звучным криком
На врага он грянул страх,
И троянец с бледным ликом
Бросил щит и меч во прах.
Там, Атриду дав десницу,
С ним союз запечатлел;
Там, гремящий, в колесницу
Прянув, к Трое полетел;
Там по праху за собою
Тело Гекторово мчал
И на трепетную Трою
Взглядом мщения сверкал!»
И сойдешь на брег священный
С корабля, Неоптолем,
Чтоб на холм уединенный
Положить и меч и шлем;
Вкруг уж пусто… смолкли бои;
Тихи Ксант и Симоис;
И уже на грудах Трои
Плющ и терние свились.
Обойдешь равнину брани…
Там, где ратовал Ахилл,
Уж стадятся робки лани
Вкруг оставленных могил;
И услышишь над собою
Двух невидимых полет…
Это мы… рука с рукою…
Мы, друзья минувших лет.
Вспомяни тогда Ахилла:
Быстро в мире он протек;
Здесь судьба ему сулила
Долгий, но бесславный век;
Он мгновение со славой,
Хладну жизнь презрев, избрал
И на друга труп кровавый,
До могилы верный, пал».
Он умолк… в тумане Ида;
Отуманен Илион;
Спит во мраке стан Атрида;
На равнине битвы сон;
И курясь, едва сверкает
Пламень гаснущих костров;
И протяжно окликает
Стража стражу близ шатров.