Тихо. Так тихо, что слышу: в соседней избе, полунощник,
Песню заводит сверчок, — словно родную, поэт!
Не вдохновеннее ль там он скрипит за теплою печкой,
Чем, у ночного окна, я — беспокойным пером?
…Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год —
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд…
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят.
Стоит изба в лесу
сто лет.
Живет в избе
столетний дед.
Сто лет прошло,
а смерти нет,
Как будто вечен
этот дед,
Как вечен лес,
где столько лет
Стоит изба, дымя трубой,
Живет в избе старик рябой,
Живет за окнами с резьбой
Старуха, гордая собой,
И крепко, крепко в свой предел —
Вдали от всех вселенских дел —
Вросла избушка за бугром
Со всем семейством и добром!
И только сын заводит речь,
Что не желает дом стеречь,
Тебя мне встретить не хотелось бы,
Когда расстались мы в грозе.
— Живя в избе, я не хотел избы, —
— Слеза растопится в слезе. —
Прошли года. Любовь — забава нам.
И вот опять хочу твой взор.
— Кто шевелился ли под саваном?
— Кто передал ли грез узор?
Талы избы, дорога,
Буры пни и кусты,
У лосиного лога
Четки елей кресты.На завалине лыжи
Обсушил полудняк.
Снег дырявый и рыжий,
Словно дедов армяк.Зорька в пестрядь и лыко
Рядит сучья ракит,
Кузовок с земляникой —
Солнце метит в зенит.Дятел — пущ колотушка —
Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы; Загудели, заиграли провода, -
Мы такого не видали никогда; Нам такое не встречалось и во сне,
Чтобы солнце загоралось на сосне, Чтобы радость подружилась с мужиком,
Чтоб у каждого — звезда под потолком.Небо льется, ветер бьется все больней,
А в деревне частоколы из огней, А в деревне и веселье и краса,
И завидуют деревне небеса.Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы; Загудели, заиграли провода, -
Мы такого не видали никогда.
Бродит темень по избе,
Спотыкается спросонок,
Балалайкою в трубе
Заливается бесенок: «Трынь да брынь, да
тере-рень…»
Чу! Заутренние звоны…
Богородицына тень,
Просияв, сошла с иконы.В дымовище сгинул бес,
Печь, как старица, вздохнула.
За окном бугор и лес
Небо в час дозора
Обходя, луна
Светит сквозь узора
Мерзлого окна.
Вечер зимний длится;
Дедушка в избе
На печи ложится
И уж спит себе.
От кудрявых стружек тянет смолью,
Духовит, как улей, белый сруб.
Крепкогрудый плотник тешет колья,
На слова медлителен и скуп.
Тепел паз, захватисты кокоры,
Крутолоб тесовый шоломок.
Будут рябью писаны подзоры
И лудянкой выпестрен конек.
В избе гармоника: «Накинув плащ с гитарой…»
А ставень дедовский провидяще грустит:
Где Сирии — красный гость, Вольга с Мемелфой старой,
Божниц рублевский сон, и бархат ал и рыт?«Откуля, доброхот?» — «С Владимира-Залесска…»
— «Сгорим, о братия, телес не посрамим!..»
Махорочная гарь, из ситца занавеска,
И оспа полуслов: «Валета скозырим».Под матицей резной (искусством позабытым)
Валеты с дамами танцуют «вальц-плезир»,
А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым,
Щипля сусальный пух и сетуя на мир.Кропилом дождевым смывается со ставней
Твой глас незримый, как дым в избе.
Смиренным сердцем молюсь тебе.
Овсяным ликом питаю дух,
Помощник жизни и тихий друг.
Рудою солнца посеян свет,
Для вечной правды названья нет.
Считает время песок мечты,
Среди сугробов и воронок
В селе, разрушенном дотла,
Стоит, зажмурившись ребёнок —
Последний гражданин села.
Испуганный котёнок белый,
Обломок печки и трубы —
И это всё, что уцелело
От прежней жизни и избы.
Лошадка, что булана и борза,
Домчала нас в избушку в тихий вечер
Рождественский. В ней елочные свечи —
Растягивающиеся глаза.
Рыбак сидел у старых клавесин
И пел слова наивного хорала.
Изба стояла в рощице осин,
Над озером изба его стояла.
Жена сбирала ласково на стол
Колбасы деревенские и студень.
Запечных потемок чурается день,
Они сторожат наговорный кистень, -
Зарыл его прадед-повольник в углу,
Приставя дозором монашенку-мглу.И теплится сказка. Избе лет за двести,
А всё не дождется от витязя вести.
Монашка прядет паутины кудель,
Смежает зеницы небесная бель.Изба засыпает. С узорной божницы
Взирают Микола и сестры Седмицы,
На матице ожила карлиц гурьба,
Топтыгин с козой — избяная резьба.Глядь, в горенке стол самобранкой накрыт
В сыром ночном тумане
Всё лес, да лес, да лес…
В глухом сыром бурьяне
Огонь блеснул — исчез…
Опять блеснул в тумане,
И показалось мне:
Изба, окно, герани
Алеют на окне…
В сыром ночном тумане
На красный блеск огня,
За воротами на лавочке сидим —
Петя, Нюша, Поля, Сима, я и Клим.
Я — большой, а остальные, как грибы.
Всех нас бабушка прогнала из избы…
Мы рябинками в избе стреляли в цель,
Ну, а бабушка ощипывала хмель.
Что ж… На улице еще нам веселей:
Веет ветер, солнце в елках все алей,
Из-за леса паровоз гудит в гудок,
Под скамейкой ловит за ноги щенок…
Белый снег, пушистый
В воздухе кружится
И на землю тихо
Падает, ложится.
И под утро снегом
Поле забелело,
Точно пеленою
Всё его одело.
Я грущу в кабаке за околицей,
И не радует душу вино,
А метель серебристая колется
Сквозь разбитое ветром окно.В полутемной избе низко стелется
Сизым клубом махорки струя.
— Ах! Взгляни, промелькни из метелицы,
Снеговая царевна моя! Из лугов, из лесов густодебреных,
Из далеких жемчужных полей
Покажись мне на крыльях серебряных
Голубых, снеговых лебедей.Покажись мне безлунной дорогою,
Скучно в лощинах березам,
Туманная муть на полях,
Конским размокшим навозом
В тумане чернеется шлях.
В сонной степной деревушке
Пахучие хлебы пекут.
Медленно две побирушки
По деревушке бредут.
Много лет об одном думать,
Много лет не смогу забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы —
Наш привал после ночи похода…
Через трупы бегут ручьи.
На опушке, металлом изглоданной,
Обгоревший танкист кричит.
Тарахтит весёлая кухня,
И ворчит «комсомольский бог»:
Ночью в полях, под напевы метели,
Дремлют, качаясь, берёзки и ели…
Месяц меж тучек над полем сияет, —
Бледная тень набегает и тает…
Мнится мне ночью: меж белых берез
Бродит в туманном сиянье Мороз.
Ночью в избе, под напевы метели,
Тихо разносится скрип колыбели…
Месяца свет в темноте серебрится —
Да, есть еще курные избы,
Но до сих пор и люди есть,
Мечтающие —
в коммунизм бы
Курные избы перенесть.Но для самих себя едва ли
Они вертят веретено.
Квартиры их к теплоцентрали
Подключены давным-давно.Зато, надменны в спесивы,
Они решаются решать,
Кому лишь мачеха — Россия,
Синий туман. Снеговое раздолье,
Тонкий лимонный лунный свет.
Сердцу приятно с тихою болью
Что-нибудь вспомнить из ранних лет.
Снег у крыльца как песок зыбучий.
Вот при такой же луне без слов,
Шапку из кошки на лоб нахлобучив,
Тайно покинул я отчий кров.
Мужик, избу рубя, на свой Топор озлился;
Пошел топор в-худых; Мужик взбесился:
Он сам нарубит вздор,
А виноват во всем Топор:
Бранить его, хоть как, Мужик найдет причину.
«Негодный!» он кричит однажды: «с этих пор
Ты будешь у меня обтесывать тычину,
А я, с моим уменьем и трудом,
Притом с досужестью моею,
Знай, без тебя пробавиться умею
По углам шуршат кикиморы в дому,
По лесам глядят шишиморы во тьму.
В тех — опара невзошедшая густа,
Эти — белые, туманнее холста.
Клеть встревожена, чудит там домовой,
Уж доложено: Мол, будешь сам не свой.
Не уважили, нехватка овсеца,
И попляшет ваш коняга без конца.
Голодный волк нигде не мог сыскати пищи,
А волки без тово гораздо нищи.
Чтоб ужину найти,
Скитаться должен он ийти:
Не требуется толку,
Что надобно поесть чево нибудь и волку:
А в том нет нужды мне,
Когда ево за то дубины в две ударят,
И ловко отбоярятъ;
Вить ето не моей достанется сиине:
За окошком – ливень, черный пал,
Вздувшиеся русла майских рек.
Под горой цветистых одеял
Умирал небритый человек.
Посреди окладов и божниц,
Серафимов и архистратигов,
Смуглых, будто обожженных лиц,
Он был желт, как лист старинной книги.
(Колыбельная)Изба. Тараканы. Ночь. Керосинка чадит. Баба над зыбкой борется
со сном.Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою! Полюбился нам буркот,
Что буркотик, серый кот… Как вечор на речку шла,
Ночевать его звала.«Ходи, Васька, ночевать,
Колыбель со мной качать!». . . . . . . . . . . . . .Выйду, стану в ворота,
Встрену серого кота… Ба-ай, ба-ай, бай-баю,
Баю милую мою…. . . . . . . . . . . . . .Я для того для дружка
Нацедила молока…. . . . . . . . . . . . . .Кот латушку облизал,
Облизавши, отказал. . . . . . . . . . . . . .Отказался напрямик:
На краю села большого —
пятистенная изба…
Выйди, Катя Ромашова, —
золотистая судьба.
Косы русы,
кольца,
бусы,
сарафан и рукава,
и пройдет, как солнце в осень,
мимо песен,
Душный город стал несносен.
Взявши саквояж,
Скрылся я под сенью сосен
В сельский пеизаж.
У крестьянина Сысоя
Нанял я избу.
Здесь мечтал, вкусив покоя,
Позабыть борьбу.
Что ты бздишь, мужичок,
Лежа все на печи,
Хоть теперь и зима, —
Выдь на двор, подрищи!
Ведь от разных скотов
Хлевом стала изба,
Дети бздят наповал,
За рекой, на горе,
Лес зелёный шумит;
Под горой, за рекой,
Хуторочек стоит.
В том лесу соловей
Громко песни поёт;
Молодая вдова
В хуторочке живёт.
Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;
Вот свернулись санки,
И я на бок — хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.
Ее светлости, главноуправляющей
отделением народного продовольствия
по части чайных обстоятельств, от
благодарных членов Троице-Сергиевской
экспедицииВ те дни, как путь богоугодной
От места, где теперь стоим,
Мы совершали пешеходно
К местам и славным и святым;
В те дни, как сладостного мая
Любезно-свежая пора,