Желаю Оле
Здоровья боле,
Чтоб жить ей доле —
Пока на воле,
А в брачной доле
У мужа в холе.
Взлетая к вышинам, орел покинул долы…
Там пажити внизу, и солнце их палит…
До слуха чуткого небесные глаголы
Доносит туч гряда, и он, внемля, парит…28 апреля 1899
Луна взошла, и дол вздохнул
Молитвой рос в шатре тяжелом.
Моя любовь в краю веселом.
Луна взошла, и дол вздохнул.
Лугам приснится грозный гул,
Хорям — луна над тихим долом.
Луна взошла, и дол вздохнул
Молитвой рос в шатре тяжелом.
Тонкий край свой месяц долу кажет,
Серебристо-алый на востоке.
Неба сини все еще глубоки,
Но уж край свой месяц долу кажет,
И заря уж розы в полог вяжет,
Чтоб напомнить о суровом сроке.
Тонкий край свой месяц долу кажет,
Серебристо-алый на востоке.
В небе над дымными долами
Вечер растаял давно,
Тихо закатное полымя
Пало на синее дно.Тусклое золото месяца
Голые ветки кропит.
Сердцу спокойному грезится
Белый, неведомый скит.Выйдет святая затворница,
Небом укажет пути.
Небо, что светлая горница,
Долго ль его перейти!
Весна и ночь покрыли дол,
Душа бежит во мрак бессонный,
И внятно слышен ей глагол
Стихийной жизни, отрешенной.И неземное бытие
Свой разговор ведет с душою
И веет прямо на нее
Своею вечною струею.Но вот заря! Бледнеет тень,
Туман волнуется и тает, —
И встретить очевидный день
Душа с восторгом вылетает.
В щит золотой, висящий у престола,
Копьём ударит ангел Израфил —
И саранчой вдоль сумрачного дола
Мы потечём из треснувших могил.Щит загудит — и Ты восстанешь, Боже,
И тень Твоя падёт на судный дол,
И будет твердь подобна красной коже,
Повергнутой кожевником в рассол.
Из темных долов этих взор
Всё к ним стремится, к высям гор,
Всё чудится, что там идет
Какой-то звон и всё зовет:
«Сюда! Сюда!..» Ужели там
В льдяных пустынях — Божий храм? И я иду на чудный зов;
Достиг предела вечных льдов;
Но храма — нет!.. Всё пусто вкруг;
Последний замер жизни звук;
Туманом мир внизу сокрыт, —
Но надо мною всё гудит
Во весь широкий небосклон:
«Сюда! Сюда!» — всё тот же звон…
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Чем повелительней стесняю сердца пыл, —
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш отец, который в небесах,
Да свято имя мы твое блюдем в сердцах,
Да прийдет царствие твое, да будет воля
Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, — и мы прощаем должников,
И не введи ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.
На горы и долы, как сон неприветный,
Туман опустился осенний;
Деревья уже обезлиствены бурей
И смотрят толпой привидений.
Одно лишь меж ними, в печальном молчанье,
Еще не рассталось с листвою,
И влажное, точно от слез, все качает
Зеленой своей головою.
Ах, с этой печальной пустынею схожа
Душа моя, мрачно больная;
А дерево в летней зеленой одежде —
Твой образ, моя дорогая.
Короче дни, а ночи доле,
Настала скучная пора,
И солнце будто поневоле
Глядит на убранное поле.
Что делать в зимни вечера,
Пока не подавали кушать?
Хотите ли теперь послушать,
Мои почтенные друзья,
Рассказ про доброго Роберта,
Что жил во время Дагоберта?
Из Рима ехал он домой,
Имея очень мало денег.
Сей рыцарь был хорош собой,
Разумен, хоть и молоденек.
В то время деньги
И дабы впредь не смел чудесить,
Поймавши, истинно повесить
И живота весьма лишить.
2
Седым и низким облаком дол повит…
Чернильно-сини кручи лиловых гор.
Горелый, ржавый, бурый цвет трав.
Полосы йода и пятна желчи.
В морщине горной, в складках тисненых кож
Тускнеет сизый блеск чешуи морской.
Скрипят деревья. Вихрь траву рвет,
Треплет кусты и разносит брызги.
Февральский вечер сизой тоской повит.
Нагорной степью мой путь уходит вдаль.
Жгутами струй сечет глаза дождь.
Северный ветер гудит в провалах.
Плавучими туманами
Одет под утро лес.
За белыми полянами
Уж лик Луны исчез.
И белыми полянами
Проходим мы с тобой,
Зовет гостями зваными
Нас цветик голубой.
Велит нам быть веселыми,
Еще придти с тобой.
Светло звонит над долами
Заутреней цветной.
Над синими над долами
Звонит он Кораблю.
Равняет мысли с пчелами,
«Люблю» поет, «Люблю».
Пловучими туманами
Одет под утро лес.
За белыми полянами
Ужь лик Луны исчез.
И белыми полянами
Проходим мы с тобой,
Зовет гостями зваными
Нас цветик голубой.
Велит нам быть веселыми,
Еще придти с тобой.
Светло звонит над долами
Заутреней цветной.
Над синими над долами
Звонит он Кораблю.
Равняет мысли с пчелами,
„Люблю“ поет, „Люблю“.
Сквозь буквы молний, долу с выси дань,
Скользит псалом, он обернется громом.
Два разных рденья стали водоемом,
И звук дождя—как голос древних нянь.
Усни. Проснись. Забудь. Не видь. Но глянь.
Седыя Мойры грезят по изломам.
В ненайденном блаженство, лишь в искомом.
Хоти. Цвети. Но, раз расцвел, увянь.
Все тот же звук, сквозь пряжу дней, доныне.
Седыя Мойры, здесь я слышу вас,
Вдыхая вздохом крепкий дух полыни.
Вся радуга—в тончайшей паутине.
Свет звездный жив, когда в поблекший час
Шар Солнца потонул в морской пустыне.
Ты замлейся, день веселый,
Раздели мою печаль,
Огляди ты долы, горы:
Черен мир, как ночи даль.
Скучно ныне быть с душою;
Грустно сирой простоте;
Мудрено бродить с сумою;
Горько сирой красоте.
Солнце, доброе светило!
Ты не степлишь грудь людей;
Не свети ж над сей могилой:
Зол мертвец, охладший в ней…
Потуши свой день веселый,
Раздели мою печаль!
Вижу горы я и долы:
Черно все, как ночи даль…
К закату бегут облака,
И небо опять озарилось приветною лаской.
В душе моей радость и вместе тоска.
И грустно и кротко глядят облака, —
Такою далёкой, заманчиво трудною сказкой.
Заря надо мною с таинственной лаской,
Но ты, о, невеста моя, далека.
Ты сердцем угадана в доле моей многотрудной,
Тебя мне пророчит печаль,
Мне слышится голос твой чудный, —
Угадана сердцем ты в доле моей многотрудной
Чрез эту туманную даль.
Но где ты, невеста? И что мне пророчит печаль?
Кто сердцу дарует покой непробудный?
Как бледная рука, приемля рок мечей,
И жребий жертвенный, и вышней воли цепи,
Чертит: «Се аз раба», — и горних велелепий
Не зрит Венчанная, склонив печаль очей, -Так ты живописал бессмертных боль лучей,
И долу взор стремил, и средь безводной степи
Пленяли сени чар и призрачный ручей
Твой дух мятущийся, о Сандро Филипепи! И Смерть ты лобызал, и рвал цветущий Тлен!
С улыбкой страстною Весна сходила в долы:
Желаний вечность — взор, уста — истомный плен… Но снились явственней забвенные глаголы,
Оливы горние, и Свет, в ночи явлен,
И поцелуй небес, и тень Савонаролы…
_____________
Magnificat — «Величит» (лат.)
Божественная доброта
Нам светит в доле и недоле,
И тень вселенского креста
На золотом простерта поле.
Когда ж затмится сирый дол
Голгофским сумраком — сквозь слезы
Взгляни: животворящий ствол
Какие обымают розы! Кто, мирных пристаней беглец,
В широких океанах плавал,
Тот знал, отчаянный пловец,
Как душу делят Бог и дьявол:
Кому ты сам пойдешь, кому
Судьбы достанутся обломки;
Он помнит бурь кромешных тьму
И горший мрак — души потемки.Но лишь кто долгий жизни срок
Глубоко жил и вечно ново,
Поймет — не безутешный рок,
Но утешение Иова:
Как дар, что Бог назад берет,
Упрямым сердцем не утрачен,
Как новой из благих щедрот
Возврат таинственный означен.
За горами, за желтыми до́лами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.
Там с утра над церковными главами
Голубеет небесный песок,
И звенит придорожными травами
От озер водяной ветерок.
Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь —
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь.
Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту.
Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою.
Сядем, что ли.
Выпьем, что ли.
Друг на друга поглядим.
Что такое бабья доля —
и о том поговорим. Бабья доля —
в чистом поле
бирюзовая трава,
незабудки на подоле
и на кофте кружева. Бабья доля —
прощай, воля!
Обручальное кольцо.
А ещё бывает доля —
уголочком письмецо. Вот тогда
на нём сойдётся
чёрным клином белый свет:
и жива, и сердце бьётся,
а и доли больше нет. Бабья доля —
бабья доля.
Нас она не обошла.
В сорок третьем бабья доля
смертью храбрых полегла. Полегла,
да снова встала —
всё по-бабьи поняла:
мир из пепла поднимала!
Ребятишек подняла. Огляди края родные,
стань на волжском берегу:
этой доли
по России —
как ромашек на лугу. И как выйдешь в чисто поле,
всё припомни,
оглянись —
этой доле, нашей доле,
бабьей доле
поклонись.
Облаки — парусы
Влаги лазоревой —
Облаки, облаки
По небу плавают.
Отсветы долгие
Долу колышутся —
Влаги лазоревой
Облаки белые.
С небом целуется
Влага разливная…
К небу ли вскинет
Тихие взоры —
Небом любуется
Невеста небесная;
Глянет ли долу —
Небес не покинет,
В ясно-текучих
Ризах красуется,
Сидючи, дивная,
На ярах сыпучих
Белых прилук…
А по раздолу,
В станах дремучих,
Синие боры
Стали, бесшумные, -
Думы ль умильные
Думают, думные,
Думают, сильные,
Чуда ли чают —
Ветвьем качают,
Клонят клобук… Где ты? Явись очам?
Даль ты далекая,
Даль поднебесная,
Райская мать!.. Вот они, нагория
Дальние синеются,
Ясно пламенеются
Пламенники божии:
Станы златоверхие
Воинства небесного,
Града святокрестного
Главы огнезарные…
О тяжесть удачи!
Обида Победы!
Георгий, ты плачешь,
Ты красною девой
Бледнеешь над делом
Своих двух
Внезапно-чужих
Рук.Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь гласом
Победным. — Тяжелым смарагдовым маслом
Стекает кровища.
Дракон спит.
На всю свою жизнь
Сыт.Взлетевшею гривой
Затменное солнце.
Стыдливости детской
С гордынею конской
Союз.
Из седла —
В небеса —
Куст.
Брезгливая грусть
Уст.Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь даром
Царевым, — ее подвенечным пожаром.
Церковкою ладанной:
Строг — скуп —
В безжалостный
Рев
Труб.Трубите! Трубите!
Уж слушать недолго.
Уж нежный тростник победительный — долу.
Дотрубленный долу
Поник. — Смолк.
И облачный — ввысь! —
Столб.Клонитесь, клонитесь,
Послушные травы!
Зардевшийся под оплеухою славы —
Бледнеет. — Домой, трубачи! — Спит.
До судной трубы —
Сыт.11 июля
Орел взмахнет могучими крылами
И, вольный, отрешившись от земли,
О немощных, влачащихся в пыли,
Не думает, паря под небесами… Но, от мертвящей лжи освободясь
И окрыленный мыслью животворной,
Когда для сферы светлой и просторной
Ты, возлетев, покинешь мрак и грязь; Когда почувствуешь, как после смрадной
И долго угнетавшей тесноты
Трепещет грудь от радости, и ты
Вдыхаешь воздух чистый и прохладный, -О, ты начнешь невольно вспоминать
О доле смертных, темной и ничтожной!
Взирая сверху, будет невозможно
Тебе, счастливому, не пожелать, Чтоб братьев, пресмыкающихся долу,
Свет истины скорей освободил!..
Когда ж они, без воли и без сил,
Не будут твоему внимать глаголу, -С высот своих ты властно им кричи!
Окованных невежественным страхом,
Заставь ты их расстаться с тьмой и с прахом
И смелому полету научи!..
Тише, тише, ветры, вейте,
Благовонием дыша;
Пурпуровым златом рдейте,
Воды, долы! — и душа,
Спящая в лесах зеленых,
Гласов, эхов сокровенных,
Пробудися светлым днем:
Встань ты выше, выше холм!
В лучезарной колеснице
От востока Феб идет;
Вниз с рамен по багрянице
В кудрях золото течет;
А от лиры сладкострунной
Божий тихий глас перунной
Так реками в дол падет,
Как с небес лазурных свет.
Утренней зари прекрасной,
Дней веселых светлый царь!
Ты, который дланью властной
Сыплешь свет и жизнь на тварь,
Правя легкими вожжами,
Искрометными конями
Обтекаешь мир кругом,
Стань пред нас своим лицом!
Воссияй в твоей короне,
Дав луне и лику звезд,
На твоем отдельном троне,
Твой лучистый, милый свет!
Стань скорей пред жадны взоры,
Да поют и наши хоры
Радостных отца сынов
Славу, счастье и любовь!
Пионерская песня
По ду-плу пу-сто-му дя-тел
Два ча-са дол-бит под-ряд.
Он к ко-стру как пред-се-да-тель
Со-би-ра-ет мой от-ряд…
Утро будет синим-синим,
Синим будет небосвод,
И под синей парусиной
Лагерь лесом проплывет.
Мы подбили крепко ноги,
Подковали каблуки,
И далекие дороги
Далеко недалеки!
Мы горячим сердцем видим
Все четыре стороны:
Если Гитлер —
Если Гитлер —ненавидим!
Если Либкнехт —
Если Либкнехт —влюблены!..
Далеко, за синим морем,
Есть такие города,
Где о берег солью, горем
Бьет немецкая вода.
Мы в немецкие ворота
Грянем как-нибудь опять…
Мы их вызовем: «Эй, кто там!
Поднимайтесь! Будет спать!»
И на площади базарной
Вскинет каску динамит,
И винтовкой по казармам
Бунт солдатский прогремит!!
По ду-плу пу-сто-му дя-тел
Два ча-са дол-бит под-ряд.
Он к ко-стру как пред-се-да-тель
Со-би-ра-ет мой от-ряд…
На утесе за́мок старый
Чуть виднеется в ночи,
Перед замком, в битве ярой,
Блещут звонкие мечи.
Звон железа и проклятья
Глухо слышатся кругом…
Что́ за схватка? Это братья
Ратоборствуют вдвоем.
Графа дочь знатна, богата,
Всех прекрасней, всех милей —
И пылают оба брата
Страстью пламенною к ней.
Но который же тревожит
Юный пыл ея души?
Разрешить никто не может —
Меч, ты это разреши!
Вот сошлись… Удары метко
Поражают здесь и там.
Берегитесь, ведь нередко
Зло творится по ночам!
Да, на грех свела их злоба
Драться в сумраке ночном…
Вдруг бойцы поникли оба;
Брата брат пронзил мечом.
Шли века; уж ряд их целый
С поколеньями прошел;
Мрачно за́мок опустелый
Все глядит с утеса в дол.
А в долу — молва несется
Даже в дальния места —
Каждой полночью дерется
Братьев гневная чета.
Горы — турам поприще!
Черные леса,
Долы в воды смотрятся,
Горы — в небеса.Край всего свободнее
И щедрей всего.
Эти горы — родина
Сына моего.Долы — ланям пастбище,
Не смутить зверья —
Хата крышей застится,
А в лесу — ружья —Сколько бы ни пройдено
Верст — ни одного.
Эти долы — родина
Сына моего.Там растила сына я,
И текли — вода?
Дни? или гусиные
Белые стада?..Празднует смородина
Лета рождество.
Эти хаты — родина
Сына моего.Было то рождение
В мир — рожденьем в рай.
Бог, создав Богемию,
Молвил: «Славный край! Все дары природные,
Все — до одного!
Пощедрее родины
Сына — Моего!»Чешское подземие:
Брак ручьев и руд!
Бог, создав Богемию,
Молвил: «Добрый труд!»Всё было — безродного
Лишь ни одного
Не было на родине
Сына моего.Прокляты — кто заняли
Тот смиренный рай
С зайцами и с ланями,
С перьями фазаньими… Трекляты — кто продали,
Ввек не прощены! —
Вековую родину
Всех, — кто без страны! Край мой, край мой, проданный
Весь живьем, с зверьем,
С чудо-огородами,
С горными породами, С целыми народами,
В поле, без жилья,
Стонущими:
— Родина!
Родина моя! Богова! Богемия!
Не лежи, как пласт!
Бог давал обеими —
И опять подаст! В клятве — руку подняли
Все твои сыны —
Умереть за родину
Всех — кто без страны! Между 12 и 19 ноября
Долы и села, от края до края,
Вздрогнули гневно под взмахом булата,
И с колоколен, гудя и стеная,
Хлынули медные волны набата:
— Бам… бам… бам…
Гей, поднимайтесь на бой исполины,
В сумраке крадутся вражьи дружины…
— Бaм… бaм… бам…
Богом отринуты, с воем звериным
Рыщут, как волки они по дoлинaм…
— Бaм… бaм… бам…
Мирные села громя и cжигaя,
Нагло пирует голодная cтaя…
— Бам… бам… бам…
Взоры их жадны и зубы их ocтpы,
Слышите: плачут вдали ваши сестры!
— Бaм… бaм… бам…
Мстите за девичьи слезы жестоко!
Мщение! мщение! Око за око!..
— Бам… бам… бам…
Прочь поцелуи! Прочь шутки паяца!
Все — на врага, в ком есть силы подняться
— Бам… бам… бам…
Долы и села, от края до края,
Вздрогнули гневно под взмахом булата,
И с колоколен, гудя и стеная,
Хлынули медные волны набата:
— Бам… бам… бам…
Остановись. Крылом ея задет,
Стремишься ты за ласточкой летящей?
Не мчись, мой конь, напрасно ей во след,
Ей, в небесах без устали парящей.
Не нам с тобой подняться в эту высь,
Где ласточек свободных караваны,
Через моря и долы и туманы—
В далекий край несутся и неслись,
Оне летят, как спущенныя стрелы,
В лазури им открыт широкий путь;
Темны, как ночь, как снег нагорный белы,
Их крылья сильныя и грудь.
Знакомы им: палящия пустыни
И север наш с суровою зимой,—
Но знаешь ли, что свод небесно-синий
Является для ласточек тюрьмой?
Простор небес собою их не манит,
Оне летят за пищей для птенцов,
И долу их всегда незримо тянет,
К родной земле, под неприглядный кров.
Лишь о гнезде, в углу сарая свитом
Трудами их,—мечтают все оне,
И курицам раскормленным и сытым
Завидуют в сердечной глубине.
Оне хотят лишь доли безмятежной,
Забота их—о крове и тепле,
И те, кому открыт простор безбрежный,
Завидуют прикованным к земле.
РУССКИЕ НА ДУНАЕ.
Не буря рвет небо от края до краю,
Не громы грохочут в густых облаках,
А русское войско стремится к Дунаю
С приветом Дунаю-реке на устах:
"Давно мы с тобою, Дунай, не видались
И—долго не видясь—совсем стосковались.
Но наша тоска не по синим волнам —
По доле твоей, по твоим сединам.
"В Турецкую землю своими волнами
Войти помоги нам с лихими конями,
А то нам глядеть на тебя ужь не в мочь —
И выгоним турок неверных мы прочь.
"Но, добрые молодцы, что мы встречаем
За вашим кормильцем, за синим Дунаем?
Не звон серебристый Господних церквей
Гудит нам приветом за гранью твоей —
«Не золото труб нас приветом встречает
И горы, и долы дрожать заставляет:
Нет, то говорит православный наш царь,
Наш царь Николай, всей Руси государь:
„Любимое войско мое молодое,
Постой за меня и за дело святое!
Громовым ударом врагов сокруши,
И службу тем Руси святой сослужи!“
— О, царь православный! мы рады душой!
Вели лишь—и мы вмиг ударим грозой
На лютых врагов, не жалея себя
И головы сложим свои за тебя.
— Опустится месяц турецкий к закату,
А солнце Христово, на страх супостату,
В венце лучезарном с востока взойдет
И Русскую Землю сияньем зальет!»
Я иду долиной. На затылке кепи,
В лайковой перчатке смуглая рука.
Далеко сияют розовые степи,
Широко синеет тихая река.
Я — беспечный парень. Ничего не надо.
Только б слушать песни — сердцем подпевать,
Только бы струилась легкая прохлада,
Только б не сгибалась молодая стать.
Выйду за дорогу, выйду под откосы, —
Сколько там нарядных мужиков и баб!
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы.
«Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?
На земле милее. Полно плавать в небо.
Как ты любишь долы, так бы труд любил.
Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?
Размахнись косою, покажи свой пыл».
Ах, перо не грабли, ах, коса не ручка —
Но косой выводят строчки хоть куда.
Под весенним солнцем, под весенней тучкой
Их читают люди всякие года.
К черту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу —
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?
Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки.
Хорошо косою в утренний туман
Выводить по долам травяные строчки,
Чтобы их читали лошадь и баран.
В этих строчках — песня, в этих строчках — слово.
Потому и рад я в думах ни о ком,
Что читать их может каждая корова,
Отдавая плату теплым молоком.
Остановись. Крылом ее задет,
Стремишься ты за ласточкой летящей?
Не мчись, мой конь, напрасно ей вослед,
Ей, в небесах без устали парящей.
Не нам с тобой подняться в эту высь,
Где ласточек свободных караваны,
Через моря и долы и туманы —
В далекий край несутся и неслись,
Они летят, как спущенные стрелы,
В лазури им открыт широкий путь;
Темны, как ночь, как снег нагорный белы,
Их крылья сильные и грудь.
Знакомы им: палящие пустыни
И север наш с суровою зимой, —
Но знаешь ли, что свод небесно-синий
Является для ласточек тюрьмой?
Простор небес собою их не манит,
Они летят за пищей для птенцов,
И долу их всегда незримо тянет,
К родной земле, под неприглядный кров.
Лишь о гнезде, в углу сарая свитом
Трудами их, — мечтают все они,
И курицам раскормленным и сытым
Завидуют в сердечной глубине.
Они хотят лишь доли безмятежной,
Забота их — о крове и тепле,
И те, кому открыт простор безбрежный,
Завидуют прикованным к земле.
Прошла суровая година вьюг и бурь,
Над пробудившейся землею,
Полна теплом и тишиною,
Сияет вешняя лазурь.
Ее растаяны лучами,
Сбежали с гор на дол глубокиe снега;
Ручей, усиленный водами,
Сверкает и кипит гремучими волнами,
И пеной плещет в 6ерегa.
И скоро холм и дол в свои ковры зелены
Роскошно уберет царица красных дней,
И в лиственной тени засвищет соловей
И сладкогласный и влюбленный.
Как хороша весна! Как я люблю ее
Здесь в стороне моей родимой,
Где льется мирно и незримо
Мое привольное житье;
Где я могу таким покоем наслаждаться,
Какого я не знал нигде и никогда,
И мыслить, и мечтать, и страстно забываться
Перед светильником труда;
Где озарен его сияньем величавым,
Поникнув на руку безоблачным челом,
Я миру чужд и радостям лукавым,
И суетам, господств ующим в нем:
И счастлив: не хочу ни в мраморны палаты,
Ни в шум блистательных пиров!
И вас зову сюда, под мой наследный кров,
Уединением богатый,
В простор и тишь, на алачны скаты
Моих березовых садов,
В лес и поляны за дорогой,
И к речке шепчущей под сумраком ракит,
И к зыбким берегам, где аист красноногой
Беспечно бродит цел и сыт;
Зову на светлый пруд, туда, где тень густую
Склонил к водам нагорный сад,
Туда — и на мостки и в лодку удалую,
И весла дружно загремят!
Я вас сюда зову гулять и прохлаждаться,
Пить мед свободного и мирного житья,
Закатом солнца любоваться,
И засыпать под трели соловья.
Угрюмеет, несутся тучи,
Шумит, пылит дождем зол,
Несется быстрый с дола в дол
И мчит тоску мою - могучий;
Нисходят облака к полям;
Висят моря под небесами.
Невзгода, ты мила сердцам,
Увитым смутными мечтами.
Люблю тебя, твой холод, мгла
И ветра яростная сила,
Как безнадежному могила,
Раздумье горькое внушила
И пищу сердцу в нем дала.
Я к грустному привык душою;
И под разливом смутных вод,
Под свистом бурь над головою
Мне веселей; уж я не тот,
В ком прежде волновалась радость
Благих надежд; горька их сладость:
Печален мир; печален я,
И любит грусть душа моя.
Клубись же, океан, в просторе
Воздушных необятных стран!
Бей в волны, быстрый ураган!
Я в брызгах их омою горе,
Поверю вздох твоим ветрам,
Как другу, я простру обятья
Твоим увлажненным крылам.
Как ужас грозного проклятья,
Твой холоден ко мне привет; -
Но что ропщу? Таков весь свет,
И в людях нет любви привета,
И я люблю, себя любя,
И все тепло лишь для себя.
Увы, такая доля света!..
Клубись же в высях, океан;
Клубись в торжественном просторе
Воздушных необятных стран,
Бей в волны, быстрый ураган:
Я в брызгах их омою горе,
Поверю вздох твоим ветрам.