Словно Врубель наш вдохновенный,
Лунный луч тот профиль чертил.
И поведал ветер блаженный
То, что Лермонтов утаил.
Есть демон утра. Дымно-светел он,
Золотокудрый и счастливый.
Как небо, синь струящийся хитон,
Весь — перламутра переливы.
Но как ночною тьмой сквозит лазурь,
Так этот лик сквозит порой ужасным,
И золото кудрей — червонно-красным,
И голос — рокотом забытых бурь.24 марта 1914
Есть демоны пыли,
Как демоны снега и света.
Есть демоны пыли!
Их одежда, багряного цвета,
Горит огнем.
Но серым плащом
Они с усмешкой ее закрыли.
Демоны пыли
На шкапах притаились, как звери,
Глаза закрыли.
Но едва распахнутся двери,
Они дрожат,
Дико глядят;
Взметнутся, качнутся демоны пыли.
Где они победили,
Там покой, там сон, сновиденья,
Как в обширной могиле.
Они дремлют, лежат без движенья,
Притаясь в углу,
Не смотрят во мглу,
Но помнят сквозь сон, что они победили.
О демоны пыли!
Вы — владыки в красочном мире!
О демоны пыли!
Ваша власть с веками все шире!
Ваш день придет, —
И все уснет
Под тихое веянье серых воскрылий.
Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу страдая,
Про это больше знает он.
Как демон мой, я зла избранник,
Как демон, с гордою душой,
Я меж людей беспечный странник,
Для мира и небес чужой;
Прочти, мою с его судьбою
Воспоминанием сравни
И верь безжалостной душою,
Что мы на свете с ним одни.
Подъемлют спор за человека
Два духа мощные: один —
Эдемской двери властелин
И вечный страж ее от века;
Другой — во всем величьи зла,
Владыка сумрачного мира:
Над огненной его порфирой
Горят два огненных крыла.
Но торжество кому ж уступит
В пыли рожденный человек?
Венец ли вечных пальм он купит
Иль чашу временную нег?
Господень ангел тих и ясен:
Его живит смиренья луч;
Но гордый демон так прекрасен,
Так лучезарен и могуч!
У меня был враг заклятый,
У меня был враг.
На его постели смятой
Хохот демона проклятый
Оживлял полночный мрак.
Без него жена смеялась,
Обнималась, целовалась.
Хохот демона был мой.
Побыл с ней. Ай-да! Домой!
Враг заклятый был далёко.
Возвратился. «Честь!»
Ты, без страха и упрека!
Я, как ты, во власти рока.
Хочешь? Что же, месть, так месть.
Час и место. Мы явились.
Мы сошлись и поклонились.
Чей-то взор покрылся тьмой.
Хохот демона был мой!
Собранье зол его стихия.
Носясь меж дымных облаков,
Он любит бури роковые,
И пену рек, и шум дубров.
Меж листьев желтых, облетевших,
Стоит его недвижный трон;
На нем, средь ветров онемевших,
Сидит уныл и мрачен он.
Он недоверчивость вселяет,
Он презрел чистую любовь,
Он все моленья отвергает,
Он равнодушно видит кровь,
И звук высоких ощущений
Он давит голосом страстей,
И муза кротких вдохновений
Страшится неземных очей.
У каждого свой тайный демон.
Влечет неумолимо он
Наполеона через Неман
И Цезаря чрез Рубикон.
Не демон ли тебе, Россия,
Пути указывал в былом, —
На берег Сити в дни Батыя,
На берег Дона при Донском?
Не он ли вел Петра к Полтаве,
Чтоб вывести к струям Невы,
И дни Тильзита, дни бесславии,
Затмил пыланием Москвы?
Куда ж теперь, от скал Цусимы,
От ужаса декабрьских дней,
Ты нас влечешь, неодолимый?
Не видно вех, и нет путей.
Где ты, наш демон? Или бросил
Ты вверенный тебе народ,
Как моряка без мачт и весел,
Как путника в глуши болот?
Явись в лучах, как страж господень,
Иль встань, как призрак гробовой,
Но дай нам знак, что не бесплоден
Столетий подвиг роковой!У каждого человека свой демон.
Менандр (греч.).
Где ты, мой старый мучитель,
Демон бессонных ночей?
Сбился я с толку, учитель,
С братьей болтливой моей.Дуешь, бывало, на пламя —
Пламя пылает сильней,
Краше волнуется знамя
Юности гордой моей.Прямо ли, криво ли вижу,
Только душою киплю:
Так глубоко ненавижу,
Так бескорыстно люблю! Нынче я всё понимаю,
Всё объяснить я хочу,
Всё так охотно прощаю,
Лишь неохотно молчу.Что же со мною случилось?
Как разгадаю себя?
Всё бы тотчас объяснилось,
Да не докличусь тебя! Способа ты не находишь
Сладить с упрямой душой?
Иль потому не приходишь,
Что уж доволен ты мной?
Княжне Ар. ШахназаровойКавказ! Я никогда не видел
Твоих ущелий, рек и скал
И на арабце, чуя гибель,
В ущельях скользких не скакал.
Но страстная волна Дарьяла
В моей душе рождает гул;
Мне сердце часто повторяло,
Что порывается в аул.
Там где-нибудь в грузинской сакле,
Под стон унывной каманчи,
Еще легенды не иссякли —
Грез неистечные ключи,
Мне верится, твои Тамары,
О магнетический Кавказ,
Еще волшбят в чинарах чары,
Еще не кончили свой сказ…
Еще не высохла Арагва,
Еще не вымер Синодал,
Но Демон пламенно и нагло
Уж не возникнет между скал:
Теперь, когда проник в Эдем он,
Воссев на покоренный трон,
Томится пресыщенный Демон,
И ни о чем не грезит он…
Приходил по ночам
В синеве ледника от Тамары.
Парой крыл намечал,
Где гудеть, где кончаться кошмару.Не рыдал, не сплетал
Оголенных, исхлестанных, в шрамах.
Уцелела плита
За оградой грузинского храма.Как горбунья дурна,
Под решеткою тень не кривлялась.
У лампады зурна,
Чуть дыша, о княжне не справлялась.Но сверканье рвалось
В волосах, и, как фосфор, трещали.
И не слышал колосс,
Как седеет Кавказ за печалью.От окна на аршин,
Пробирая шерстинки бурнуса,
Клялся льдами вершин:
Спи, подруга, — лавиной вернуся.
Нужно презирать демонов,
как презирают палачей.
Мальбранш
Вас презирать, о, демоны мои?
Вы предо мной встаете в забытьи,
И в сумраке, мой странный сон лелея,
Вещаете душе о царстве Змея.
И вижу я, как ходят палачи.
Таинственно кровавятся лучи
Какого-то внемирного светила,
И то, что есть, встает над тем, что было.
И слышу я: «Он много в мир вложил,
От века Богу брать, Сатанаил.
И в Вечности качаются две чаши
Одних весов: они — его и наши».
И зов звучит: «Да снидет в землю вновь
Рожденная для красной сказки кровь.
В земле земное вспыхнет в новой краске,
Вокруг конца горят слова завязки».
Я слышу вас, о, демоны мои,
Мечтатели о лучшем бытии,
Блюстители гармонии надзвездной,
Удвоенной мучительною бездной.
Ваши на сводах небес бремена престольные, боги!
Твой, их превыше, висит трон своевластный. Судьба!
Все вы, что вне человека, одержите, вечные силы.
Дух же таинственно вы предали в чуждую власть.
В духе людском недвижно царит обитатель незримый,
Чьим послушный толчкам слепо бредет человек.
К лучшему знает он путь, и путь он знает в погибель;
Но не противься ему: он седмерицею мстит.
«Кто так слеп, как раб Мой?
и глух, как вестник Мой,
Мною посланный?»
Исайя 42, 19
Они проходят по земле,
Слепые и глухонемые,
И чертят знаки огневые
В распахивающейся мгле.
Собою бездны озаряя,
Они не видят ничего,
Они творят, не постигая
Предназначенья своего.
Сквозь дымный сумрак преисподней
Они кидают вещий луч…
Их судьбы — это лик Господний,
Во мраке явленный из туч.
После стихов «Вослед за веком век бежал, // Как за минутою минута, // Однообразной чередой»: Над утомленною землей
Обломки старых поколений
Сменялись новою толпой
Живых заботливых творений;
Но тщетны были для детей
Отцов и праотцов уроки –
У переменчивых людей
Не изменилися пороки:
Всё так же громкие слова,
Храня старинные права,
Умы безумцев волновали;
Всё те же мелкие печали
Ничтожных жителей земных
Смешным казались подражаньем
Иным, возвышенным страданьям,
Не предназначенным для них.
Ты — мой демон, ты — эринния,
Неразлучная со мной!
В целом мире — как в пустыне я,
И все миги я с тобой!
Одинок я под смоковницей, —
Но с тобой мои мечты;
На постели я с любовницей, —
Но в моих объятьях — ты!
Я — в весельи вдохновения, —
Шепчешь ты начало строк;
Я замыслил преступление, —
Подаешь мне ты клинок!
Тайной волей вместе связаны,
Мы напрасно узы рвем,
Наши клятвы не досказаны,
Но вовеки мы вдвоем!
Ненавистная! любимая!
Призрак! Дьявол! Божество!
Душу жжет неутолимая
Жажда тела твоего!
Как убийца к телу мертвому,
Возвращаюсь я к тебе.
Что дано мне, распростертому?
Лишь покорствовать Судьбе.
Я — Демон, гений зла. Я Богом пренебрег!
За дерзостный Мой взлет Бог возгордился мною,
Как перлом творчества, как лучшею. мечтою,
Венцом своих забот, венцом своих тревог.
Я — Демон, гений зла. Я Богом пренебрег!
Но я Его люблю, как любит Он Меня:
Меня ожизнил Бог, экстазом осиянный!
И ныне Я Его приветствую «Осанной»!
Я Демон, гений тьмы, пою Поэта дня
И я Его люблю, как любит Он меня!
Меня вне Бога нет: мы двое — Эгобог.
Извечно Мы божим, но Нас не понимали.
О, человечество! В подсолнечной эмали
Начертаны слова, как упоенья вздох:
«Нет Бога вне меня! Мы двое — Эгобог!»
Врубель — пламень, лебедь, демон,
Врубель — бешеная скачка
Четырех копыт коня.
Вот оракул. Тих и нем он.
Но зазыбилась заплачка,
Вмиг слетает с уст, звеня.
Врубель — демон, лебедь, пламень.
Ценный камень,
И сирень.
Врубель — косвенная тень,
Уплывающая лодка,
Взбрызги Солнц, плеснувших четко
На заветную ступень
Тайной лестницы, ведущей
В мир тончайший, вечно сущий,
В наш великий, в наш грядущий,
Богоравный день.
«Не жди зари, она погасла
Как в мавзолейной тишине
Лампада чадная без масла…» —
Могильный демон шепчет мне.Душа смежает робко крылья,
Недоуменно смущена,
Пред духом мрака и насилья
Мятется трепетно она.И демон сумрака кровавый
Трубит победу в смертный рог.
Смутился кубок брачной славы,
И пуст украшенный чертог.Рассвета луч не обагрянит
Вино в бокалах круговых,
Пока из мертвых не восстанет
Гробнице преданный Жених.Пока же камень не отвален,
И стража тело стережет,
Душа безмовие развалин
Чертога брачного поет.
Моя душа оазис голубой.
БальмонтМоя душа эбеновый гобой,
И пусть я ниц упал перед кумиром,
С тобой, дитя, как с медною трубой,
Мы все ж, пойми, разъяты целым миром.О будем же скорей одним вампиром,
Ты мною будь, я сделаюсь тобой,
Чтоб демонов у Яра тешить пиром,
Будь ложкой мне, а я тебе губой… Пусть демоны измаялись в холере,
Твоя коза с тобою, мой Валерий,
А Пантеон открыл над нами зонт, Душистый зонт из шапок волькамерий.
Постой… Но ложь — гобой, и призрак — горизонт.
Нет ничего нигде — один Бальмонт.
У каждаго свой тайный демон.
Влечет неумолимо он
Наполеона через Неман
И Цезаря чрез Рубикон.
Не демон ли тебе, Россия,
Пути указывал в былом, —
На берег Сити в дни Батыя,
На берег Дона при Донском?
Не он ли вел Петра к Полтаве,
Чтоб вывести к струям Невы,
И дни Тильзита, дни безславий,
Затмил пыланием Москвы?
Куда ж теперь, от скал Цусимы,
От ужаса декабрьских дней,
Ты нас влечешь, неодолимый?
Не видно вех, и нет путей.
Где ты, наш демон? Или бросил
Ты вверенный тебе народ,
Как моряка без мачт и весел,
Как путника в глуши болот?
Явись в лучах, как страж Господень,
Иль встань как призрак гробовой,
Но дай нам знак, что не безплоден
Столетий подвиг роковой!
Есть в мире демон, с женственным лицом,
С когтями львицы, с телом сухопарым;
Садится к спящим он, согнут кольцом,
На грудь, и мы — зовем его Кошмаром.
Он давит нас, и вот, в тяжелом сне,
Черед видений сумрачных проходит;
Дыханье стеснено, чело в огне,
И судорога тщетно пальцы сводит.
Нам грезится ужасных ликов ряд:
Смеются дьяволы над всем заветным,
Терзают близких, алтари сквернят
И стонам вторят хохотом ответным.
Нельзя бороться и бежать нет сил:
Оковы на ногах и руки в путах,
Повсюду вскрыты пропасти могил…
Блестят из мглы орудья пыток лютых…
И вдруг мы вспомним: это все — кошмар!
Рукой свободной призраков коснемся…
Все сгинет вмиг, исчезнут страхи чар,
И мы, дрожа от радости, — проснемся! Год написания: без даты
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья, —
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь, —
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Я тебе скажу, мой милый,
Что над вами веют силы:
Властны в смене впечатлений
Духи, демоны и тени.
Ведь душа людей — родник,
Где глядится каждый миг
Неизменно новый лик,
Странен, волен и велик.
Образ женский недоступный,
Призрак дьявольский преступный,
Старца взор невозмутимый,
Ведьмы, эльфы, херувимы.
Днем вы слепнете вполне,
Смутно грезите во сне.
Жизнь — как отблеск на волне,
Нет волненья в глубине.
И в тиши всегда бесстрастной,
Тайне мира сопричастной,
Властны — в смене отражений
Духи, демоны и тени.
С берлинской улицы
Вверху луна видна.
В берлинских улицах
Людская тень длинна.
Дома — как демоны,
Между домами — мрак;
Шеренги демонов,
И между них – сквозняк.
Дневные помыслы,
Дневные души — прочь:
Дневные помыслы
Перешагнули в ночь.
Опустошенные,
На пеpекpестки тьмы,
Как ведьмы, по трое
Тогда выходим мы.
Нечеловечий дух,
Нечеловечья речь, —
И песьи головы
Поверх сутулых плеч.
Зеленой точкою
Глядит луна из глаз,
Сухим неистовством
Обуревая нас.
В асфальтном зеркале
Сухой и мутный блеск —
И электрический
Над волосами треск.
Прижмись ко мне крепче и ближе,
Не жил я — блуждал средь чужих…
О, сон мой! Я новое вижу
В бреду поцелуев твоих!
В томленьи твоем исступленном
Тоска небывалой весны
Горит мне лучом отдаленным
И тянется песней зурны.
На дымно-лиловые горы
Принес я на луч и на звук
Усталые губы и взоры
И плети изломанных рук.
И в горном закатном пожаре,
В разливах синеющих крыл,
С тобою, с мечтой о Тамаре,
Я, горний, навеки без сил…
И снится — в далеком ауле,
У склона бессмертной горы,
Тоскливо к нам в небо плеснули
Ненужные складки чадры…
Там стелется в пляске и плачет,
Пыль вьется и стонет зурна…
Пусть скачет жених — не доскачет!
Чеченская пуля верна.19 апреля 1910
…Врубелевский Демон год от года
тускнеет, погасает, так как он написан
бронзовыми красками, которые трудно
удержать…
_Сообщение в печати Не может быть, чтоб жили мы напрасно!
Вот, обернувшись к юности, кричу:
«Ты с нами! Ты безумна! Ты прекрасна!
Ты, горнему подобная лучу!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так — далеко, в картинной галерее —
тускнеет Демон, сброшенный с высот.
И лишь зари обломок, не тускнея,
в его венце отверженном цветет.
И чем темнее бронзовые перья,
тем ярче свет невидимой зари,
как знак Мечты, Возмездья и Доверья,
над взором несмирившимся горит…
1
Собранье зол его стихия;
Носясь меж темных облаков,
Он любит бури роковые
И пену рек и шум дубров;
Он любит пасмурные ночи,
Туманы, бледную луну,
Улыбки горькие и очи,
Безвестные слезам и сну.
2
К ничтожным хладным толкам света
Привык прислушиваться он,
Ему смешны слова привета
И всякий верящий смешон;
Он чужд любви и сожаленья,
Живет он пищею земной,
Глотает жадно дым сраженья
И пар от крови пролитой.
3
Родится ли страдалец новый,
Он беспокоит дух отца,
Он тут с насмешкою суровой
И с дикой важностью лица;
Когда же кто-нибудь нисходит
В могилу с трепетной душой,
Он час последний с ним проводит,
Но не утешен им больной.
4
И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня
И ум мой озарять он станет
Лучом чудесного огня;
Покажет образ совершенства
И вдруг отнимет навсегда
И, дав предчувствия блаженства,
Не даст мне счастья никогда.
Как страшно-радостный и близкий мне пример,
Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер,
Любовник ужасов, обрывов, и химер!
Ты, павший в пропасти, но жаждавший вершин,
Ты, видевший лазурь сквозь тяжкий желтый сплин,
Ты, между варваров заложник-властелин!
Ты, знавший Женщину, как демона мечты,
Ты, знавший Демона, как духа красоты,
Сам с женскою душой, сам властный демон ты!
Познавший таинства мистических ядов,
Понявший образность гигантских городов,
Поток бурлящийся, рожденный царством льдов!
Ты, в чей богатый дух навек перелита
В одну симфонию трикратная мечта:
Благоухания, и звуки, и цвета!
Ты, дух блуждающий в разрушенных мирах,
Где привидения Друг в друге будят страх,
Ты, черный, призрачный, отверженный монах!
Пребудь же призраком навек в душе моей,
С тобой дай слиться мне, о, маг и чародей,
Чтоб я без ужаса мог быть среди людей!
Из снежных тающих смерчей,
Средь серых каменных строений,
В туманный сумрак, в блеск свечей
Мой безымянный брат, мой гений
Сходил во сне и наяву,
Колеблемый ночными мглами;
Он грустно осенял главу
Мне тихоструйными крылами.
Возникнувши над бегом дней,
Извечные будил сомненья
Он зыбкою игрой теней,
Улыбкою разуверенья.
Бывало: подневольный злу
Незримые будил рыданья.—
Гонимые в глухую мглу
Невыразимые страданья.
Бродя, бываю, в полусне,
В тумане городском, меж зданий, —
Я видел с мукою ко мне
Его протянутые длани.
Мрачнеющие тени вежд,
Безвластные души порывы,
Атласные клоки одежд,
Их веющие в ночь извивы…
С годами в сумрак отошло,
Как вдохновенье, как безумье, —
Безрогое его чело
И строгое его раздумье.
Сонет
Моя душа оазис голубой.
Бальмонт
Моя душа эбеновый гобой,
И пусть я ниц упал перед кумиром,
С тобой, дитя, как с медною трубой,
Мы все ж, пойми, разяты целым миром.
О будем же скорей одним вампиром,
Ты мною будь, я сделаюсь тобой,
Чтоб демонов у Яра тешить пиром,
Будь ложкой мне, а я тебе губой…
Пусть демоны измаялись в холере,
Твоя коза с тобою, мой Валерий,
А Пантеон открыл над нами зонт,
Душистый зонт из шапок волькамерий.
Постой… Но ложь — гобой, и призрак — горизонт.
Нет ничего нигде — один Бальмонт.
Луны безгрешное сиянье,
Бесстрастный сон немых дубрав,
И в поле мглистом волхвованье,
Шептанье трав…
Сошлись полночные дороги.
На перекрёстке я опять, —
Но к вам ли, демоны и боги,
Хочу воззвать?
Под непорочною луною
Внимая чуткой тишине,
Всё, что предстало предо мною,
Зову ко мне.
Мелькает белая рубаха, —
И по траве, как снег бледна,
Дрожа от радостного страха,
Идёт она.
Я не хочу её объятий,
Я ненавижу прелесть жён,
Я властью неземных заклятий
Заворожён.
Но говорит мне ведьма: «Снова
Вещаю тайну бытия.
И нет и не было Иного, —
Но я — Твоя.
Сгорали демоны и боги,
Но я с Тобой всегда была
Там, где встречались две дороги
Добра и зла».
Упала белая рубаха,
И предо мной, обнажена,
Дрожа от страсти и от страха,
Стоит она.
Он не друг и не враг и не демон
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кто он, что он, и с кем он, и где он
Помнит все, что нельзя позабыть.
Не его я когда-то губила
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И не траурный хор встрепенулся
В милой вечности, там средь ветвей
Это он осторожно коснулся
Заколдованной жизни моей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И в последнюю речь подсудимой
Все мои превращает стихи.
Прошлое мира
В душу глядится язвительно.
Ветром рыдает устало.
С неба порфира
Ниспала
Стремительно —
Черною, мягкою тенью ниспала.
Прямо на легкие плечи
Порфиру летящую
С неба приемлю,
Бархатом пышным свой стан заверну.
Вот и рассеется лик человечий!
Лиру гремящую
Брошу на землю.
Тенью немой над полями мигну.
Призрачной дланью взволную
Луга я.
Нежно в овес опрокинусь лицом
Теневым.
В легких волнах проплыву и овес зацелую,
Лаская.
Встану,
Паду я пронизан копьем
Золотым.
Солнце, ты новую рану
Наносишь.
Много веков, как ты грудь мне прожгло.
Бархат порфиры сорвешь и разбросишь
С плеч моих черных
Десницею злой.
Солнце, не надо плескаться
Томительно
Яркими блеснами,
Злыми червонцами.
Лиру старинную,
Только ее подниму я стремительно,
Чтоб насмехаться
Над солнцами
Струнными всплесками,
Песенью мстительной.
Из струй непеременной Леты
Склоненный в день, пустой и злой, —
Ты — морочная тень планеты;
Ты —
— шорох, —
вылепленный мглой!
Блистай в мирах, как месяц млечный,
Летая мертвой головой!
Летай, как прах, — как страх извечный
Над этой —
— бездной —
— роковой!
Смотри, какая тьма повисла!
Какой пустой покой окрест!
Лишь, как магические числа, —
Огни —
— магические —
— звезд…
Как овцы, пленные планеты,
Всё бродят в орбитах пустых…
Хотя бы взлетный огнь кометы!
Хотя бы —
— мимолетный —
— вспых!
Всё вспыхнуло: и слух, и взоры…
Крылоподобный свет и гул:
И дух, — архангел светоперый —
Кометой —
— небеса —
— проткнул!
И — чуждый горнему горенью —
В кольцо отверженных планет —
Ты пал, рассерженною тенью,
Лицом —
— ощуренным —
— на свет.