И как в раю магометанском
Сонм гурий в розах и шелку,
Так вы лейб-гвардии в уланском
Ее Величества полку.
Если ты связан интимно с дамой,
Мой друг, скрывай ее имя упрямо!
Ради нее — если дама дворянка,
Ради себя — если дама мещанка.
Появилась в лавке дама,
Хороша, как муза Жандра,
И нарядна, как реклама
Кача Александра.
Платья моднаго закройка
Ей нужна, —по той причине
Стала рыться дама бойко
В «Модном Магазине.»
В интрижках с дамами, друг, скромность соблюдай,
Будь молчалив, имен отнюдь не называй.
Коли порядочны — чтоб им не повредить,
Коли сомнительны — себя чтоб не грязнить.
Хваля стихи певца, ты нас сама пленяешь
Гармонией стихов;
И, славя скудный дар его, лишь убеждаешь,
Что твой, а не его родной язык богов.
Если ты с дамой сошелся, любезный дружок, сохраняй
Тайну и имя ее осторожно скрывай;
Ради ее, коли это с порядочной женщиной связь, —
Ради себя, коль находишь ты в ней пошловатую грязь.
Тянется ужин.
Блещет бокал.
Пищей нагружен,
Я задремал.Вижу: напротив
Дама сидит.
Прямо не дама,
А динамит! Гладкая кожа.
Ест не спеша…
Боже мои, Боже,
Как хороша! Я поднимаюсь
И говорю: — Я извиняюсь,
Но я горю!
Люблю я дам сорокалетних,
Люблю я старое вино,
Мне зимний сад дороже летних,
И разноцветное окно
Полуразрушенной светлицы
Мне так же много говорит,
Как сердцу трепетной девицы
Большого бала первый вид.
Март 1887
Impromptu двум молодым дамам,
которые в масках подошли к автору
и хотели уверить его, что он их не узнает
Ничто, ничто сокрыть любезных не могло!
На вас и маска как стекло.
Прелестные глаза прелестных обличают:
Под маскою они не менее сияют.
Взглянул — и сердце мне
Сказало: вот оне!
Когда поэт, описывая даму,
Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет»,
Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —
Что, мол, под дамою скрывается поэт.
Я истину тебе по-дружески открою:
Поэт — мужчина. Даже с бородою.
В игре, как лев, силен
Наш Пушкин Лев,
Бьет короля бубен,
Бьет даму треф.
Но пусть всех королей
И дам он бьет:
«Ва-банк!», и туз червей
Мой — банк сорвет!
Серый ослик твой ступает прямо,
Не страшны ему ни бездна, ни река…
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака! Я для ослика достану хлеба,
(Не увидят, не услышат, — я легка!)
Я игрушек не возьму на небо…
Увези меня с собою в облака! Из кладовки, чуть задремлет мама,
Я для ослика достану молока.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
Пан-пьян! Красные яички.
Пьян-пан! Красные носы.
Били-бьют! Радостные личики.
Бьют-били! Груды колбасы.Дал-дам! Праздничные взятки.
Дам-дал! И этим и тем.
Пили-ели! Визиты в перчатках.
Ели-пили! Водка и крем.Пан-пьян! Наливки и студни.
Пьян-пан! Боль в животе.
Били-бьют! И снова будни.
Бьют-били! Конец мечте.
Когда порой я волю дам мечтам —
Мне снится лес. Над ним — ночная мгла.
Гляжу вперед и вижу — здесь и там
Чернеется отверстие дупла.
Мильоны птиц, головки подвернув
Под перья крыльев, спят во мгле ночной,
А я лечу, разинув жадный клюв,
Свободною и гордою совой.
Подобно скатившейся с неба звезде,
Прекрасная Дама купалась в пруде…
Заметив у берега смятый корсаж,
Явился к пруду любознательный паж.
Увидя пажа от себя в двух шагах
Прекрасная Дама воскликнула: «Ах!»
Но паж ничего не ответствовал ей
И стал лицемерно кормить лебедей.
Подобным бестактным поступком пажа
Зарезана Дама была без ножа.
Так в этом пруде, всем повесам в укор,
Прекрасная Дама сидит до сих пор…
Кто это ходит по улице в саке
Плюшевом желтом, беседуя с прачкой
О происшедшей на ярмарке драке?
— Знатная дама, дама с собачкой.
Кто это сплетничает так умело
В местной аптеке, охваченной спячкой,
О поэтессе, смеющейся смело?
— Знатная дама, дама с собачкой.
Кто это в спальне раскрывши оракул
Ищет, с кем муж изменяет: с полячкой
Или жидовкой, чтоб грешную на кол?
— Знатная дама, дама с собачкой.
Кто это день наполняет свой целый
Руганью, картами, храпом и жвачкой?
Кто это ходит все с ношею белой?
— Знатная дама, дама с собачкой.
Мне жарко потому, что я тебя люблю!
Хоть знаю, что вконец себя я погублю,
Но тем не менее как свечка я горю.
Как свечка я горю и таю, как она!
А ты? Ты в ледяной покров облечена,
Как льдина горная, губительно-ясна,
Не внемлешь ты отчаянной мольбе…
Мне жарко потому, что холодно тебе!
Посвящается «детским» поэтессам
Дама, качаясь на ветке,
Пикала: «Милые детки!
Солнышко чмокнуло кустик,
Птичка оправила бюстик
И, обнимая ромашку,
Кушает манную кашку...»
Дети, в оконные рамы
Хмуро уставясь глазами,
Полны недетской печали,
Даме в молчаньи внимали.
Вдруг зазвенел голосочек:
«Сколько напикала строчек?»
Ты моя раба, к несчастью!..
Если я одною властью,
Словно милость, дам тебе —
Дам тебе — моей рабе,
Золотой свободы крылья,
Ты неволю проклянешь
И, как дикая орлица,
Улетишь и пропадешь… Если я, как брат, ликуя,
И любя, и соревнуя
Людям правды и добра,
Дам тебе, моя сестра,
Золотой свободы крылья,
Ты за все меня простишь
И, быть может, как голубка,
Далеко не улетишь?! 1850-е годы
Смотрит луна на поляны лесные
И на руины собора сквозные.
В мертвом аббатстве два желтых скелета
Бродят в недвижности лунного света:
Дама и рыцарь, склонившийся к даме
(Череп безносый и череп безглазый):
«Это сближает нас — то, что мы с вами
Оба скончались от Черной Заразы.
Я из десятого века, — решаюсь
Полюбопытствовать: вы из какого?»
И отвечает она, оскаляясь:
«Ах, как вы молоды! Я из шестого».
Еще с Адмиралтейскою иглой
Заря играет. Крашеные дамы
И юноши — милы и не упрямы, —
Скользя в туман, зеленой дышат мглой.Иду средь них, такой же, как они,
Развязен вид, и вовсе мне не дики
Нескромный галстук, красные гвоздики…
Приказываю глазу: «Подмигни».Блестит вода за вычуром перил,
Вот — старый сноб со мной заговорил.
«Увы, сеньор, — моя специальность — дамы!»Отходит он, ворча: «Какой упрямый!»
Но что скажу при встрече с дамой я? —
«Сударыня, специальность не моя!»
1.
Что призадумалась, девица красная, —
2.
на сердце горюшко, знать?
3.
— Врангеля милым признала напрасно я, —
4.
боже, кого ж мне признать?
5.
Савинков чуден. Признать мне его бы.
6.
Сердце Петлюрой занять?
7.
Как бы к чертям не просыпались б оба.
8.
Боже, кого ж мне признать? —
9.
Бросьте, мадам, напризнавались всласть.НЕ УГОДНО ЛЬ ВАМ ПРИЗНАТЬ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ?!
Зимний Германн поставил
Жизнь на карту свою, —
Мы играем без правил,
Как в неравном бою.Тридцать первого марта
Карты сами сдаем.
Снега черная карта
Бита красным тузом.Германн дернул за ворот
И крючки оборвал,
И свалился на город
Воробьиный обвал, И ножи конькобежец
Зашвырнул под кровать,
Начал лед-громовержец
На реке баловать.Охмелев от азарта,
Мечет масти квартал,
А игральные карты
Сроду в руки не брал.
Я в комфортабельной карете, на эллипсических рессорах,
Люблю заехать в златополдень на чашку чая в жено-клуб,
Где вкусно сплетничают дамы о светских дрязгах и о ссорах,
Где глупый вправе слыть не глупым, но умный непременно глуп…
О, фешенебельные темы! от вас тоска моя развеется!
Трепещут губы иронично, как земляничное желе…
— Индейцы — точно ананасы, и ананасы — как индейцы…
Острит креолка, вспоминая о экзотической земле.
Градоначальница зевает, облокотясь на пианино,
И смотрит в окна, где истомно бредет хмелеющий Июль.
Вкруг золотеет паутина, как символ ленных пленов сплина,
И я, сравнив себя со всеми, люблю клуб дам не потому ль?..
Если любишь — гори!
Забываешь — забудь!
Заметает снегами мой путь.
Буду день до зари
Меж волнистых полян
От сверканий сегодня я пьян.Сколько есть их по льдам
Там стеклинок — я дам,
Каждой дам я себя опьянить…
Лишь не смолкла бы медь,
Только ей онеметь,
Только меди нельзя не звонить.Потому что порыв
Там рождает призыв,
Потому что порыв — это ты…
Потому что один
Этих мертвых долин
Я боюсь белоснежной мечты.
В букете дам Амьенскаго beau mond’aЗвучнее всех рифмует с резедой
Bronze-oxide блондинка Эсклармонда,
Цветя бальзаколетнею звездой.
Она остра, как квинт-эссенца специй,
Ее бравадам нужен резонанс,
В любовники берет «господ с трапеций»
И, так сказать, смакует mesalliance: Условностям всегда бросает: «schoking!»Экстравагантно выпускает лиф,
Лорнирует базарно каждый смокинг,
Но не во всяком смокинге калиф:
Как устрицу, глотает с аппетитом
Дежурнаго огейзерную дань:
При этом всем — со вкусом носит титул,
Иной щеке даря свою ладонь.высший свет (фр.)
мезальянс (фр.)
Ерунда! (англ.)
Он поклялся в строгом храме
Перед статуей Мадонны,
Что он будет верен даме,
Той, чьи взоры непреклонны.И забыл о тайном браке,
Всюду ласки расточая,
Ночью был зарезан в драке
И пришел к преддверьям рая.«Ты ль в Моем не клялся храме, —
Прозвучала речь Мадонны, —
Что ты будешь верен даме,
Той, чьи взоры непреклонны? Отойди, не эти жатвы
Собирает Царь Небесный.
Кто нарушил слово клятвы,
Гибнет, Богу неизвестный».Но, печальный и упрямый,
Он припал к ногам Мадонны:
«Я нигде не встретил дамы,
Той, чьи взоры непреклонны».
Странный звук издавала в тот вечер старинная скрипка:
Человеческим горем — и женским! — звучал ее плач.
Улыбался скрипач.
Без конца к утомленным губам возвращалась улыбка.
Странный взгляд посылала к эстраде из сумрачной ложи
Незнакомая дама в уборе лиловых камней.
Взгляд картин и теней!
Неразгаданный взгляд, на рыдание скрипки похожий.
К инструменту летел он стремительно-властно и прямо
Стон аккордах — и вдруг оборвался томительный плач…
Улыбался скрипач,
Но глядела в партер — безучастно и весело — дама.
(Канцона)Судил мне бог пылать любовью,
Я взором Дамы взят в полон,
Ей в дар несу и явь и сон,
Ей честь воздам стихом и кровью.
Ее эмблему чтить я рад,
Как чтит присягу верный ленник.
И пусть мой взгляд
Вовеки пленник;
Ловя другую Даму, он — изменник.
Простой певец, я недостоин
Надеть на шлем Ее цвета.
Но так гранатны — чьи уста,
Чей лик — так снежен, рост — так строен?
Погибель мне! Нежнее нет
Ни рук, ни шеи в мире целом!
Гордится свет
Прекрасным телом,
А взор Ее сравню я с самострелом.
Любовь вливает в грудь отвагу,
Терпенья дар дает сердцам.
Во имя Дамы жизнь отдам,
Но к Ней вовек я не прилягу.
Служить нам честно долг велит
Синьору в битве, богу в храме,
Но пусть звенит,
Гремя хвалами,
Искусная канцона — только Даме.
Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты
Даже в самой невинной игре,
Не давай заглянуть в свои карты
И до срока не сбрось козырей.
Отключи посторонние звуки
И следи, чтоб не прятал глаза,
Чтоб держал он на скатерти руки
И не смог передернуть туза.
Никогда не тянись за деньгами,
Если ж ты, проигравши, поник -
Как у Пушкина в "Пиковой даме"
Ты останешься с дамою пик.
Если ж ты у судьбы не в любимцах -
Сбрось очки и закончи на том,
Крикни: "Карты на стол, проходимцы!"
И уйди с отрешенным лицом.
На наших дам морозныхС досадой я смотрю,
Угрюмых и серьезных
Фигур их не терплю.
Вот дама Курдюкова,
Ее рассказ так мил,
Я о́т слова до слова
Его бы затвердил.
Мой ум скакал за нею, –
И часто был готов
Я броситься на шею
К madame de-Курдюков.1841 г. В первую строку Лермонтов ввел каламбур, использовав созвучие русского слова «мороз» с французским «morose» (угрюмый, мрачный). И.П. Мятлеву. Впервые опубликовано в 1842 г. в «Отечественных записках» (т. 24, № 9, отд. I, с. 174).
Чей-то вздох и шорох шага
у заснувшего окна.
Знаю: это Вы, луна!
Вы — принцесса и бродяга!
Вновь влечет сквозь смрад и мрак,
сквозь туманы городские
складки шлейфа золотые
Ваш капризно-смелый шаг.
До всего есть дело Вам,
до веселья, до печали.
сна роняете вуали,
внемля уличным словам.
Что ж потупились Вы ниже,
видя между грязных стен,
как один во всем Париже
плачет сирота Верлен?
Мне жаль тебя, несчастный брат!..
Тяжел твой крест — всей жизни ноша.
Не предложу тебе я гроша,
Но плакать, плакать буду рад.
Пусть возбуждают жалость в мире
Твои лохмотья, чахлый вид —
Тебе угла не дам в квартире,
Но плакать буду хоть навзрыд.
Ходи босой в мороз и слякоть,
Я корки хлеба не подам,
Но о тебе в альбомах дам
Я стану плакать, плакать, плакать!..
В ландо моторном, в ландо шикарном
Я проезжаю по Островам,
Пьянея встречным лицом вульгарным
Среди дам просто и — "этих" дам.
Ах, в каждой "фее" искал я фею
Когда-то раньше. Теперь не то.
Но отчего же я огневею,
Когда мелькает вблизи манто?
Как безответно! Как безвопросно!
Как гривуазно! Но всюду — боль!
В аллеях сорно, в куртинах росно,
И в каждом франте жив Рокамболь.
И что тут прелесть? И что тут мерзость?
Бесстыж и скорбен ночной пуант.
Кому бы бросить наглее дерзость?
Кому бы нежно поправить бант?
Ты сказала, что Смерть носит
Котомку с косой — косит,
Что она, беззубая, просит:
«Дай ему, Господи, срок!»Но Она — без косы, без котомки.
Голос нежный у ней, негромкий.
Вроде той Она — Незнакомки,
О которой писал Блок.Знаешь, много любимых было.
Горело сердце. И стыло.
И ты бы меня позабыла.
Если бы шли года.Но скоро с Дамой Прекрасной
От жизни моей напрасной
Уйду я в путь безопасный.
Чтоб остаться с ней навсегда.А ты и спорить не будешь!
Отдашь ей меня, забудешь
И где-нибудь раздобудешь
Себе другого «меня».Соперницы Ты и Дама.
Слышишь, девочка, — Ты и Дама!
Но она верней, эта Дама,
Что уводит в мир без огня.Вот придет. Постучит тревожно.
Ласково спросит: «Можно?»
Уведет меня осторожно,
Чтоб разлуку с тобой облегчить.Ну, а разве ты поручишься,
Что ты придешь, постучишься?
Ты ведь, маленькая, — ты побоишься
С этой Дамой меня разлучить!