Как бык шестикрылый и грозный,
Здесь людям является труд
И, кровью набухнув венозной,
Предзимние розы цветут…
Де́дал, корова твоя глаза быка обманула,
Но он обманут ли был также в желаньях своих?
<1913?>
Задача трудная для бедного поэта.
У розы иглы есть, рога есть у быка —
Вот сходство. Разница ж: легко любви рука
Совьет из роз букет для милого предмета;
А из быков никак нельзя связать букета!
Теперь, когда «телятся луны»
И бык «лунеет» от тоски,
Мне хочется порвать все струны, —
Теперь, когда «телятся луны»,
И трупами смердят лагуны,
И вместо гласов — голоски…
О век, когда «телятся луны»
И бык «лунеет» от тоски!..
Быстро на жарком Коне летел Малютка отважный.
То увидя, с досадой Бык Коню закричал: „Как не стыдно!
Я б не позволил Мальчишке собой управлять“. — „Я напротив! —
Конь отвечал на лету. — Что за слава сбросить Мальчишку!“
В лесу воспитанная с негой,
Под тяжкой трется Ось телегой
И, неподмазанна, кричит.
А Бык, который то везет, везя молчит,
Изображает Ось господчика мне нежна,
Который держит худо счет,
По-русски — мот,
А Бык — крестьянина прилежна.
Страдает от долгов обремененный мот,
А этого не воспомянет,
Что пахарь, изливая пот,
Трудится и тягло ему на карты тянет.
Похищение Европы
О юноша! сей бык
Мне кажется Юпитер:
Несет он на спине
Своей жену сидонску,
Преходит Океан
И волны разделяет
Копытами в пути.
Другому бы из стада
Ушедшему быку
Не переплыть пучины.
Но то Юпитер сам!
Зевак восторженные крики
Встречали грузного быка.
В его глазах, больших и диких,
Была глубокая тоска.
Дрожали дротики обиды.
Он долго поджидал врага,
Бежал на яркие хламиды
И в пустоту вонзал рога.
Не понимал — кто окровавил
Пустынь горячие пески,
Не знал игры высоких правил
И для чего растут быки.
Но ни налево, ни направо, —
Его дорога коротка.
Зеваки повторяли «браво»
И ждали нового быка.
Я не забуду поступь бычью,
Бег напрямик томит меня,
Свирепость, солнце и величье
Сухого, каменного дня.
НЕОБУЗДАННОГО ДРЕВНЕГОДождусь ли той истории,
Когда придет весна
И молодой цикории
Засветит желтизна! Уже любовной жаждою
Вся грудь моя горит,
И вспрыгнуть щепка каждая
На щепку норовит.Земля цветами новыми
Покрылася опять,
Пошли быки с коровами
В зеленый луг гулять, И, силой обаятельной
За стадом их влеком,
Готов я бессознательно
Сам сделаться быком!
Я бык.
Хотели бы вы, чтобы стал я громадой из шерсти и злобы?
Я был
добрейшим теленком, глядящим на мир звездолобо.
Трава,
прости мне, что стал я другим, что меня от тебя отделили.
Травя,
вонзают в меня то с одной стороны, то с другой бандерильи.
Мазнуть
рогами по алой мулете тореро униженно просит.
Лизнуть
прощающе в щеку? Быть может, он шпагу отбросит…
(Но нет!)
Мой лик,
как лик его смерти, глазах у бедняги двоится.
Он бык,
такой же, как я, но признать это, дурень, боится…
Мир с тобою, Дух Земли,
Мир с тобой, и мне внемли,
Дух Земли, ты с виду Бык,
Земный Демон, Дух-старик.
Бык, кем движется весь мир,
Приходи сюда на пир.
Угощение прими,
Мною разум обними.
Разум ворога смути,
Замани и обольсти.
Поселись в его крови,
Навались и задави.
Лягушка видела, быки на брань несутся,
И члены у нея в болоте все трясутся:
Другая зделала лягушка ей вопрос:
Каких от драки сей боишся здесь ты грозъ?
Болотныя места быков не помещают,
И никогда быки здесь нас не посещают:
А та ответствуст, и вся она дрожит:
От победителя сразимый убежит,
И к нам уйдетъ; луга от страха он оставит,
А нас премножество в болоте передавит.
Как матадоры красным глаз щекочут,
Уж рощи кумачами замахали,
А солнце-бык на них глядеть не хочет:
Его глаза осенние устали.
Он медленно ползет на небо выше,
Рогами в пруд уставился он синий
И безразлично, как конек на крыше,
Глядит на белый и нежданный иней.
Теленком скоро, сосунком он будет,
На зимней, чуть зелененькой лужайке,
Пока к яренью снова не разбудит
Апрельская рука весны-хозяйки.
Утром росы не хватило,
Стонет утроба земная.
Сверху-то высь затомила
Матушка степь голубая.
Бык на цепи золотой,
В небе высоко ревет…
Вон и корова плывет,
Бык увидал, огневой…
Вздыбился, пал…
Синь под коровою.
Ух… загремел, засверкал
Грудью багровою;
Брагой медовою
Тучно истек.
Зелень ковровую
Вымыл поток.
Пуще того духовитая
Дышит страда.
Лоснятся, богом омытые,
В поле стада.
Дождусь ли той истории,
Когда придет весна
И молодой цикории
Засветит желтизна!
Уже любовной жаждою
Вся грудь моя горит,
И вспрыгнуть щепка каждая
На щепку норовит.
Земля цветами новыми
Покрылася опять,
Пошли быки с коровами
В зеленый луг гулять,
И, силой обаятельной
За стадом их влеком,
Готов я бессознательно
Сам сделаться быком!
<Февраль 1859>
На золотых рогах
Небеснаго быка,
В снежистых облаках,
Где вечная река,—
В лазури высоты,
Слились живым венком
Багряные цветы
Над сумрачным быком.
Возрадовался бык,
Возликовал, стеня,
Любить он не привык
Без громнаго огня.
Он гулко возопил,
И прокатился гром,
Как будто омут сил
Взыграл своим жерлом.
Прорвались облака,
Небесный глянул луч,
Три сотни для быка
Коров стоят вокруг.
И в празднике огня
До каждой есть прыжок,
И каждая, стеня,
Любовный знает срок.
И сладостен разрыв
От острия любви,
И много влажных нив
В заоблачной крови.
А к вечеру вдали
Зажглась в выси звезда.
И на ночлег пошли
Небесныя стада.
Увидев Жаба, что гуляет в поле Бык,
Позарилась, что он пред ней чресчур велик,
И дулась с зависти, чтоб морщевата кожа
Была величиной во всем с бычачьей схожа.
А как потом она спросила у детей:
Уже ли более Быка? сказали ей:
«Нет, матушка, еще ты меньше, как зверина».
Пошире раздалась у Жабы кожурина,
Затем, что дулася всей силою она.
Чья больше, вопросив опять, величина?
«Бык более», — на то ответствовали детки.
Досадней сей ответ был Жабе горькой редьки,
И напыщалась столь, что крепче не могла,
Доколе дрожжи все на месте пролила.
На золотых рогах
Небесного быка,
В снежистых облаках,
Где вечная река, —
В лазури высоты,
Слились живым венком
Багряные цветы
Над сумрачным быком.
Возрадовался бык,
Возликовал, стеня,
Любить он не привык
Без громного огня.
Он гулко возопил,
И прокатился гром,
Как будто омут сил
Взыграл своим жерлом.
Прорвались облака,
Небесный глянул луч,
Три сотни для быка
Коров стоят вокруг.
И в празднике огня
До каждой есть прыжок,
И каждая, стеня,
Любовный знает срок.
И сладостен разрыв
От острия любви,
И много влажных нив
В заоблачной крови.
А к вечеру вдали
Зажглась в выси звезда.
И на ночлег пошли
Небесные стада.
То, что дозволено Юпитеру,
не дозволено быку… Каждый пред Богом
наг.
Жалок,
наг
и убог.
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог.
Ибо вечность —
богам.
Бренность —
удел быков…
Богово станет
нам
Сумерками богов.
И надо небом
рискнуть,
И, может быть,
невпопад
Еще не раз нас
распнут
И скажут потом:
распад.
И мы
завоем
от ран.
Потом
взалкаем даров…
У каждого свой
храм.
И каждому свой
гроб.
Юродствуй,
воруй,
молись!
Будь одинок,
как перст!..
…Словно быкам —
хлыст,
вечен богам
крест.
Что за рога украсили быка!
Я видел что-то чистое, рябое,
как будто не быки, а облака
там шли, обремененные арбою.
Понравились мне красные быки.
Их одурманил запах урожая.
Угрюмо напряженные белки
смотрели добро, мне не угрожая.
О, их рога меня с ума свели!
Они стояли прямо и навесно.
Они сияли, словно две свечи,
и свечи те зажгла моя невеста.
Я шел с арбой. И пахло все сильней
чем-то осенним, праздничным и сытым.
О виноградник юности моей,
опять я янтарем твоим осыпан.
Смотрю сквозь эти добрые рога
и вижу то, что видывал когда-то:
расставленные на лугу стога,
гумно и надвижение заката.
Мне помнится — здесь девочка была,
в тени ореха засыпать любила.
О женщина, ведущая быка,
сестра моя! Давно ли это было?
Прими меня в моих местах родных
и одари теплом и тишиною!
Пусть светлые рога быков твоих,
как месяцы, восходят надо мною.
Ночь — глухая темь;
Всех дверей-то семь.
За дубовыми,
Медью кованными,
Бык сидит.
У семи дверей
Семиглавый змей.
На завалине –
Сером каменье –
Крепко спит.
Поднимает лик
Златорогий бык,
Разбегается,
Ударяется
Рогом в дверь.
Но тверды замки,
Не сломать доски.
Горе черное!
Дверь упорная!
Силен зверь.
Где же ты, меч-топор –
Кладенец востер?
В море лоненном
Похороненный
Синий меч!
Эх, найти бы мне
Острый меч на дне!
Змею старому,
Зверю хмарному
Главы ссечь.
Я был знаком
С одним быком,
Когда в деревне жил.
С людьми он дружбы не искал,
Детей к себе не подпускал.
А вот со мной дружил!
Да, да! Не знаю почему,
Я чем-то нравился ему:
Когда меня встречал,
Он на меня, как на врага,
Не выставлял свои рога,
А дружески мычал.
Бывало, выйдешь на лужок
И позовешь его: — Дружок! —
А он в ответ: — Иду-у-у! —
И сам действительно идет
И не спеша губами рвет
Ромашки на ходу.
За лето я к нему привык,
И это был мой личный бык!
Пять лет прошло с тех пор.
Не знаю я, что с ним теперь
И с кем он дружит, грозный зверь
По кличке Метеор…
По дороге, с ее горба,
Ковыляя, скрипит арба.
Под ярмом опустил кадык
До земли белолобый бык.
А за ним ускоряет шаг
И погонщик, по пояс наг.
От загара его плечо
Так коричнево-горячо.
Степь закатом озарена.
Облака, как янтарь зерна,
Как зерна золотистый град,
Что струился в арбу с лопат.
Торопливо погружено,
Ляжет в красный вагон оно,
И закружит железный вихрь,
Закачает до стран чужих.
До чудесных далеких стран,
Где и угольщик - капитан,
Где не знают, как черный бык
Опускает к земле кадык,
Как со склона, с его горба,
Подгоняет быка арба.
Так и тысячу лет назад
Шли они, опустив глаза,
Наклонив над дорогой лбы,
Человек и тяжелый бык.
Я служил пять лет у богача,
Я стерег в полях его коней,
И за то мне подарил богач
Пять быков, приученных к ярму.
Одного из них зарезал лев,
Я нашел в траве его следы,
Надо лучше охранять крааль,
Надо на ночь зажигать костер.
А второй взбесился и бежал,
Звонкою ужаленный осой,
Я блуждал по зарослям пять дней,
Но нигде не мог его найти.
Двум другим подсыпал мой сосед
В пойло ядовитой белены,
И они валялись на земле
С высунутым синим языком.
Заколол последнего я сам,
Чтобы было чем попировать
В час, когда пылал соседский дом
И вопил в нем связанный сосед.
Пред десятками загонов пурпурные души
Из вскрытых артерий увлажняли зной.
Молодцы, окончив разделку туши,
Выходили из сараев за очередной.Тянули веревкой осовелую скотину,
Кровавыми руками сучили хвост.
Станок железный походил на гильотину,
А пол асфальтовый — на черный помост.Боец коротким ударом кинжала
Без хруста крушил спинной позвонок.
И, рухнувши, мертвая груда дрожала
Бессильным ляганьем задних ног.Потом, как бритвой, полоснув по шее,
Спускал в подставленные формы шлюз.
В зрачках, как на угольях, гаснул, синея,
Хребта и черепа золотой союз.И словно в гуртах средь степного приволья
В одном из загонов вздыбленный бык,
Сотрясая треньем жерди и колья,
В углу к годовалой телке приник.Он будто не чуял, что сумрак близок,
Что скоро придется стальным ногам —
С облупленной кожей литой огрызок
Отрезанным сбросить в красный хлам.И я думал, смиряя трепет жгучий:
Как в нежных любовниках, убойную кровь
И в быке каменнолобом ударом созвучий
Оглушает вечная рифма — любовь!
Я карандаш с бумагой взял,
Нарисовал дорогу,
На ней быка нарисовал,
А рядом с ним корову.
Направо дождь, налево сад,
В саду пятнадцать точек,
Как будто яблоки висят
И дождик их не мочит.
Я сделал розовым быка,
Оранжевой — дорогу,
Потом над ними облака
Подрисовал немного.
И эти тучи я потом
Проткнул стрелой. Так надо,
Чтоб на рисунке вышел гром
И молния над садом.
Я черным точки зачеркнул,
И означало это,
Как будто ветер вдруг подул
И яблок больше нету.
Еще я дождик удлинил —
Он сразу в сад ворвался,
Но не хватило мне чернил,
А карандаш сломался.
И я поставил стул на стол,
Залез как можно выше
И там рисунок приколол,
Хотя он плохо вышел.
Два быка, затеяв жаркий спор,
Оглашали ревом задний двор;
Оба были пылкие ребята,
И в жару сердитого дебата
Вдруг один так гневом воспылал,
Что ослом другого обругал;
А «осел» — ругательное слово у быков —
И у двух Джон Буллей бокс уже готов.
На дворе, где та дуэль была,
В тот же час ругались два осла.
До того дошло ожесточенье,
Что один, совсем лишась терпенья,
Заревел дичайшим языком
И назвал противника быком;
А ослы ужасно негодуюг,
Если их «быками» титулуют.
И дуэль устроилась: в клочки
Рвется шерсть, и сыпятся пинки
В морду, в бок, по временам и в ,
Как велит серьезной чести кодекс.
Из сего какая же мораль?
Должен я — хоть это очень жаль —
Допустить, что часто, в самом деле,
Избежать никак нельзя дуэли.
Юный бурш обязан делать так,
Если кто сказал ему «дурак».
Красной глины беру прекрасный ломоть
и давить начинаю его, и ломать,
плоть его мять, и месить, и молоть…
И когда остановится гончарный круг,
на красной чашке качнется вдруг
желтый бык — отпечаток с моей руки,
серый аист, пьющий из белой реки,
черный нищий, поющий последний стих,
две красотки зеленых, пять рыб голубых…
Царь, а царь, это рыбы раба твоего,
бык раба твоего… Больше нет у него ничего.
Черный нищий, поющий во имя его,
от обид обалдевшего раба твоего.
Царь, а царь, хочешь, будем вдвоем рисковать:
ты башкой рисковать, я тебя рисовать?
Вместе будем с тобою озоровать:
Бога — побоку, бабу — под бок, на кровать?!
Царь, а царь, когда ты устанешь из золота есть,
вели себе чашек моих принесть,
где желтый бык — отпечаток с моей руки,
серый аист, пьющий из белой реки,
черный нищий, поющий последний стих,
две красотки зеленых, пять рыб голубых…
Сколько сору прибило к березам
Разыгравшейся полой водой!
Трактора, волокуши с навозом,
Жеребята с проезжим обозом,
Гуси, лошади, шар золотой,
Яркий шар восходящего солнца,
Куры, свиньи, коровы, грачи,
Горький пьяница с новым червонцем
У прилавка
и куст под оконцем —
Все купается, тонет, смеется,
Пробираясь в воде и в грязи! Вдоль по берегу бешеной Бии
Гонят стадо быков верховые —
И, нагнувши могучие выи,
Грозный рев поднимают быки.
Говорю вам: — Услышат глухие! -
А какие в окрестностях Бии —
Поглядеть — небеса голубые!
Говорю вам: — Прозреют слепые,
И дороги их будут легки.Говорю я и девушке милой:
— Не гляди на меня так уныло!
Мрак, метелица — все это было
И прошло, — улыбнись же скорей! — Улыбнись! — повторяю я милой.-
Чтобы нас половодьем не смыло,
Чтоб не зря с неизбывною силой
Солнце било фонтаном лучей!
Где древней музыки фигуры,
Где с мертвым бой клавиатуры,
Где битва нот с безмолвием пространства —
Там не ищи, поэт, душе своей убранства.Соединив безумие с умом,
Среди пустынных смыслов мы построим дом —
Училище миров, неведомых доселе.
Поэзия есть мысль, устроенная в теле.Она течет, незримая, в воде —
Мы воду воспоем усердными трудами.
Она горит в полуночной звезде —
Звезда, как полымя, бушует перед нами.Тревожный сон коров и беглый разум птиц
Пусть смотрят из твоих диковинных страниц.
Деревья пусть поют и страшным разговором
Пугает бык людей, тот самый бык, в котором
Заключено безмолвие миров,
Соединенных с нами крепкой связью.
Побит камнями и закидан грязью,
Будь терпелив. И помни каждый миг:
Коль музыки коснешься чутким ухом,
Разрушится твой дом и, ревностный к наукам.
Над нами посмеется ученик.
Рядами тянутся колонны
По белым коридорам сна.
Нас путь уводит потаенный
И оглушает тишина.Мы входим в залу исполинов,
Где звезды светят с потолка,
Где три крылатые быка
Блуждают, цоколи покинув; Где, на треножник сев стеклянный,
Лукаво опустив глаза,
Бог с головою обезьяны,
С крылами словно стрекоза, Нам голосом пророчит томным:
«Луна вам будет светлый дом
Или Сатурн — с его огромным
И ярко-пламенным кольцом.Там неизвестны боль и горе,
Там нет измен и злой молвы,
На звездоплещущем просторе
Получите бессмертье вы.Вы все забудете, что было,
Своих друзей, своих врагов,
В вас вспыхнет неземная сила
И мудрость ясная богов.Решайтесь же! .» Но мы молчали,
И он темнее тучи стал,
И взгляд его острее стали
Колол и ранил, как кинжал.Он, потрясая гривой рыжей,
Грозил нам манием руки,
Его крылатые быки
К нам подходили ближе, ближе.Но мы заклятье из заклятий
В тот страшный миг произнесли
И вдохновенно, как Саади,
Воспели радости земли.
Мужик у мужика украл с двора корову
И, в городе продав, камку себе купил.
Купил и к празднику скроил жене обнову.
С другого он двора быка себе стащил
И, ласку показав хозяюшке сугубу,
Сшил бострок, а теперь купил ей кунью шубу.
Молодка, на себя надев такой наряд,
Уж не работала, прелестна быть старалась
И двум детинушкам угодна показалась.
Они нечаянно нашли как будто клад.
Подпали молодцы, она не покренилась.
На что же и наряд, когда бы не склонилась?
Один из них был тот, чей бык намнясь пропал,
Другой, — корова чья намнясь с двора пропала.
Молодка таинства в себе не удержала,
Как тот, так и другой про воровство спознал,
Перед судьею тать подробно обличился.
Не знал, как вышло то, однако повинился.
Побит. И велено, как суд определил,
Чтоб тотчас он быка с коровой заплатил.
Как не тужить ему? Он плакал без отрады,
Пришло на рынок несть все женины наряды.
«Не плачь, любезный муж, — речь женина была, —
Тебя мне только жаль, а я свое взяла».
Профессионалам — зарплата навалом.
Плевать, что на лёд они зубы плюют:
Им платят деньжищи — огромные тыщи;
И даже за проигрыш и за ничью.Игрок хитёр — пусть берёт на корпус,
Бьёт в зуб ногой и — ни в зуб ногой.
А сам в итоге калечит ноги —
И, вместо клюшки, идёт с клюкой.Профессионалам, отчаянным малым,
Игра — лотерея: кому повезёт.
Играют с партнёром, как бык с матадором,
Хоть, кажется, принято наоборот.Как будто мёртвый лежит партнёр твой.
И ладно, чёрт с ним, — пускай лежит.
Не оплошай, бык, — бог хочет шайбы,
Бог на трибуне — он не простит! Профессионалам судья криминалом
Ни бокс не считает, ни злой мордобой.
И с ними лет двадцать кто мог потягаться —
Как школьнику драться с отборной шпаной?! Но вот недавно их козырь главный —
Уже не козырь, а так, пустяк.
И их оружьем теперь не хуже
Их бьют, к тому же — на скоростях.Профессионалы в своём Монреале
Пускай разбивают друг другу носы,
Но их представитель (хотите — спросите!)
Недавно заклеен был в две полосы.Сперва распластан, а после — пластырь…
А ихний пастор (ну как назло!),
Он перед боем знал, что слабо им,
Молились строем — не помогло.Профессионалам по всяким каналам
То много, то мало — на банковский счёт,
А наши ребята (за ту же зарплату)
Уже пятикратно выходят вперёд! Пусть в высшей лиге плетут интриги
И пусть канадским зовут хоккей —
За нами слово, до встречи снова!
А футболисты — до лучших дней…
В королевстве, где всё тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь огромадный —
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой:
Только кашлем сильный страх наводил.
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета:
«Зверя надо одолеть, наконец!
Вот кто отважится на это, на это,
Тот принцессу поведёт под венец».
А в отчаявшемся том государстве
(Как войдёшь — так прямо наискосок)
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший королевский стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пили мёды, пели песни — и тут
Протрубили во дворе трубадуры:
Хвать стрелка — и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: «Не буду
Я читать тебе морали, юнец,
Вот если завтра победишь Чуду-юду,
Так принцессу поведёшь под венец».
А стрелок: «Да это что за награда?!
Мне бы — выкатить портвейну бадью!
А принцессу мне и даром не надо —
Чуду-юду я и так победю!»
А король: «Возьмёшь принцессу — и точка!
А не то тебя раз-два и в тюрьму!
Ведь это всё же королевская дочка!..»
А стрелок: «Ну хоть убей — не возьму!»
И пока король с им так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего — портвейн он отспорил:
Чуду-юду уложил — и убёг…
Вот так принцессу с королём опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
Когда минует день и освещение
Природа выбирает не сама,
Осенних рощ большие помещения
Стоят на воздухе, как чистые дома.
В них ястребы живут, вороны в них ночуют,
И облака вверху, как призраки, кочуют.
Осенних листьев ссохлось вещество
И землю всю устлало. В отдалении
На четырех ногах большое существо
Идет, мыча, в туманное селение.
Бык, бык! Ужели больше ты не царь?
Кленовый лист напоминает нам янтарь.
Дух Осени, дай силу мне владеть пером!
В строенье воздуха — присутствие алмаза.
Бык скрылся за углом,
И солнечная масса
Туманным шаром над землей висит,
И край земли, мерцая, кровенит.
Вращая круглым глазом из-под век,
Летит внизу большая птица.
В ее движенье чувствуется человек.
По крайней мере, он таится
В своем зародыше меж двух широких крыл.
Жук домик между листьев приоткрыл.
Архитектура Осени. Расположенье в ней
Воздушного пространства, рощи, речки,
Расположение животных и людей,
Когда летят по воздуху колечки
И завитушки листьев, и особый свет, -
Вот то, что выберем среди других примет.
Жук домик между листьев приоткрыл
И рожки выставив, выглядывает,
Жук разных корешков себе нарыл
И в кучку складывает,
Потом трубит в свой маленький рожок
И вновь скрывается, как маленький божок.
Но вот приходит вечер. Все, что было чистым,
Пространственным, светящимся, сухим, -
Все стало серым, неприятным, мглистым,
Неразличимым. Ветер гонит дым,
Вращает воздух, листья валит ворохом
И верх земли взрывает порохом.
И вся природа начинает леденеть.
Лист клена, словно медь,
Звенит, ударившись о маленький сучок.
И мы должны понять, что это есть значок,
Который посылает нам природа,
Вступившая в другое время года.