Приветной тишины и ясной неги полны,
Так ласковы вчера и тихи были волны...
Чуть слышно у бортов резвилася струя,
Мечты старинные свивая надо мною,
И солнечных лучей искристые края,
Купаясь, тешились алмазною игрою.
Но за ночь прошлую померкли небеса,
Во гневе страшные покрыты волны пеной,
Шумят и сердятчя прибрежные леса,
Ошеломленные внезапной переменой.
Сулить и не держати слова,
История не нова,
Кто едак посулит,
Тот суетой меня надеждой веселит:
Открытым образом, безстыдно, лицемерит.
А на конец ему ни кто не верит.
И даже ни чево
На свете нет ево.
Какой-то человек во время бури в море,
Когда скончается не пагубой то горе,
Черны, черны тени ночи,
Но черней твоя коса
И твои живые очи,
Ненаглядная краса.
Если вестниками бури,
Кроя свет дневных лучей,
Ходят тучи по лазури, —
Это тень твоих очей!
Если вспыхнут метеоры
Над поверхностью земли —
Когда король Альфред венчался,
Ревела буря — дождик лил.
Епископ в праздничной одежде
Чету навек соединил.
Тогда была страшная ночь!
Епископ был красив и молод;
В нем королей струилась кровь.
И под плащом его пурпурным
Таилась жгучая любовь.
Моя жизнь — это бурная ночь на волнах.
Берег наш, отделенный проливом,
Я оставил и плыл, прочь откинувши страх,
Плыл от тех, кто страдает, к счастливым.
Что за буря была! Погибал я в борьбе,
Замирала душа в моем теле!
И спасала меня лишь мечта о тебе:
Предо мной твои очи блестели.
Мне казалось, что там, на другом берегу,
Ты условный огонь засветила
Восходит день. Как хор—многоголосны,
Ручьи гремя сбегают в глубь долин,
И буйный вихрь к реке склоняет сосны,
Шумя среди их царственных вершин.
Пошли, Господь, день ведреный! Отрадно
Ласкает мне чело разсвета луч.
Мой дух, разбитый бурей безпощадно—
К тебе туда стремится—выше туч.
Над дикой и песчаной шириною,
Из влажных недр сырой и горькой мглы
Приходит ветер с песней грозовою
И голосят косматые валы.
И броненосной тяжестью огромной,
Гремя цепями якорей крутых,
Он вышел в мрак, соленый и бездомный,
В раскаты волн, в сиянье брызг ночных.
Воспитанные в бурях и просторах,
Матросской чести вытвердив урок,
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.Товарищи его трудов,
Побед и громозвучной славы,
Среди раскинутых шатров
Ковыль, моя травушка, ковыль бесприютная,
Росла ты под бурями, от зноя повысохла,
Идет зима с вьюгами, а все ты шатаешься;
Прошла почти молодость, — отрады нет молодцу.
Жил дома — кручинился, покинул дом на горе;
Работал без устали — остался без прибыли;
Служил людям правдою — добра я не выслужил;
Нашел друга по сердцу — сгубил свою голову!
О милой вся думушка, и грусть, и заботушка,
Жду, вот с нею встречуся, а встречусь — раскаюся:
Было утро. На солнце сверкая
Белизною своих парусов,
Гордо мчался корабль, рассекая
Серебристую пену валов.
Не страшася ни скал, ни тумана,
Ни затишья, ни злых непогод,
По лазурным волнам океана
Он стремился вперед и вперед!
Гром и шум. Корабль качает;
Море темное кипит;
Ветер парус обрывает
И в снастях свистит.
Помрачился свод небесный,
И, вверяясь кораблю,
Я дремлю в каюте тесной…
Закачало — сплю.
Вижу я во сне: качает
Няня колыбель мою
Мальчик маленький в кроватке,
Бури озверелый рев.
Каркающих стай девятки
Разлетаются с дерев.
Раненому врач в халате
Промывал вчерашний шов.
Вдруг больной узнал в палате
Друга детства, дом отцов.
Мчится Конь — без дорог, отвергая дорогу любую.
Вслед мне каркает ворон злоокий: живым я не буду.
Мчись, Мерани, пока не паду я на землю сырую!
С ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю! Нет предела тебе! Лишь прыжка опрометчивость страстная —
Над водою, горою, над бездною бедствия всякого.
Мой летящий, лети, сократи мои муки и странствия.
Не жалей, не щади твоего безрассудного всадника! Пусть отчизну покину, лишу себя друга и сверстника,
Не увижу родных и любимую, сладкоречивую, —
Но и в небе чужбины звезда моей родины светится,
Только ей я поведаю тайну страдания чистую! Все, что в сердце осталось, — влеку я во мглу голубую,
Еще переклик петушиный
Не слышен, и звезды суровы…
А в хате дымится лучина, керосинка
А в хате и песня и говор…
За прялкой с душистой куделью
Ждет пряха высокого солнца,
За ниточкой ниточку стелет,
Ворчит и ворчит веретенце.
Я — старый остов корабля, без мачт, без рей
Тропических смерчей бесформенный, угрюмый
Обломок. Ценный груз загромождает трюмы,
Но зимний шквал несет его в простор морей.
Когда-то надувал послушный ветер снасти,
Зеленых островов он был желанный гость, —
Теперь руля уж нет, им правит бури злость,
Без воли дрейфит он, покорный ветра власти.
(Посв. М. Л. Михайлову)
Гром и шум. Корабль качает;
Море темное кипит;
Ветер парус обрывает
И в снастях свистит.
Помрачился свод небесный,
И, вверяясь кораблю,
Я дремлю в каюте тесной…
Пароход летит стрелою,
Грозно мелет волны в прах
И, дымя своей трубою,
Режет след в седых волнах.Пена клубом. Пар клокочет.
Брызги перлами летят.
У руля матрос хлопочет.
Мачты в воздухе торчат.Вот находит туча с юга,
Все чернее и черней…
Хоть страшна на суше вьюга,
Но в морях еще страшней! Гром гремит, и молньи блещут…
Русокудрая головка!
Занят я твоей судьбой,
И —мне горько и неловко
Лгать, дитя, перед тобой.
Русокудрая головка!
Ты, как ангел создана;
Но родная обстановка
Сокрушительно —сильна.
Когда позор и угнетенье
Царят над Францией моей
И с укоризною презренья
Повсюду говорят о ней;
Когда, республика святая,
Деяния твоих сынов
Поносит, дерзко осуждая,
Толпа лакеев и рабов;
Нанна.
«Волны плещут и воют—и небо черно…
Ах, зачем в этот вечер ты едешь, Пьетро?»
Так ему мать говорила:
«В прошлом годе поток так же дурно ревел,
И твой брат меня слушать, как ты, не хотел, —
И его я в волнах схоронила».
Но Пьетро уж в ладье —
И ей машет платком —
И средь бури во мгле,
Синие горы Кавказа, приветствую вас!
вы взлелеяли детство мое;
вы носили меня на своих одичалых хребтах,
облаками меня одевали,
вы к небу меня приучили,
и я с той поры все мечтаю об вас да о небе.
Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи,
кто раз лишь на ваших вершинах творцу помолился,
тот жизнь презирает,
хотя в то мгновенье гордился он ею!..
Холодная буря шумит.
Проносится ревом победным.
Зарница беззвучно дрожит
мерцаньем серебряно-бледным.
И вижу — в молчанье немом
сквозь зелень лепечущих лавров
на выступе мшистом, крутом
немой поединок кентавров.
Один у обрыва упал,
в крови весь, на грунте изрытом.
Лес да волны — берег дикий,
А у моря домик бедный.
Лес шумит; в сырые окна
Светит солнца призрак бледный.
Словно зверь голодный воя,
Ветер ставнями шатает.
А хозяйки дочь с усмешкой
Настежь двери отворяет.
Я за ней слежу глазами,
Говорю с упреком: «Где ты
Печальны наши дни, вся жизнь полна мученья,
И нет покоя нам, нет радости вокруг…
Тоскливо ноет грудь—и нет душе забвенья
От скорби, от тоски, от безконечных мук!
Над нами—сумрак туч, и светлой нет лазури,
И гибель впереди, и гнет лихой судьбы;
И нам кругом грозят и ураган, и бури,
И цепи мы влачим, как жалкие рабы.
Нет сил… Душа скорбит, и горько льются слезы,
В душе у нас темно, и мрачно впереди,—
Ревела буря, дождь шумел;
Во мраке молнии блистали,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
(Посв. М. Е. Кублицкому).
Лес да волны, берег дикий;
А у моря домик бедный.
Лес шумит; в сырыя окна
Светит солнца призрак бледный.
Словно зверь голодный воя,
Ветер ставнями шатает.
А хозяйки дочь, с усмешкой,
…И долго, долго шли мы плоскогорьем,
Меж диких скал — все выше, выше, к небу,
По спутанным кустарникам, в тумане,
То закрывавшем солнце, то, как дым,
По ветру проносившемся пред нами —
И вдруг обрыв, бездонное пространство
И глубоко в пространстве — необятный,
Туманно восходящий к горизонту
Своей воздушно-зыбкою равниной
Лилово-синий южный Океан!
Пред богом милости я сердце обнажил:
Он призрел на мое крушенье;
Уврачевал мой дух и сердце укрепил;
Несчастных любит провиденье.
Уже я слышал крик враждебных мне сердец:
Погибни он во мраке гроба!
Но милосердый бог воззвал мне как отец:
«Хвала тебе презренных злоба!
Друзья твои—льстецы, коварство—их язык,
Обман невинности смиренной;
Звукнул времени суровый
Металлический язык;
Звукнул — отозвался новый,
И помчал далече зык.
Снова солнцы покатились
По палящим небесам;
Снова шумны обратились
Времени колеса там.
Поправ своих злодеев,
Младый лобзая мир,
Россия средь трофеев
Своим героям пир
Меж лавров поставляет.
Екатерина к ним
Лицом своим сияет;
Петрополь наливает
Кипящи звезды им.
П.А. Муханову
Ревела буря, дождь шумел;
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали...
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, обятый думой.
Сотворя Зевес вселенну,
Звал богов всех на обед.
Вкруг нектара чашу пенну
Разносил им Ганимед;
Мед, амброзия блистала
В их устах, по лицам огнь,
Благовоний мгла летала,
И Олимп был света полн;
Раздавались песен хоры,
И звучал весельем пир;
Скала наклонилась над бездной морской
И в воды отважно глядится;
На ней, недовольный долин красотой,
Орёл бурнокрылый гнездится.
Её обвивает волнистая мгла,
И, в сизом покрове тумана,
Стоит, чуть видна, вековая скала,
Как призрак бойца-великана.
Печально выл ветер, и мраки легли
На землю густым покрывалом,
Четыре отрывка о БлокеКому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим, —
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.Не знал бы никто, может статься,
В почете ли Пушкин иль нет,
Без докторских их диссертаций,
На все проливающих свет.Но Блок, слава богу, иная,
Иная, по счастью, статья.
Он к нам не спускался с Синая,
Нас не принимал в сыновья.Прославленный не по програме
Алик — авиатор (это значит — летчик) —
Алым самолетом режет облака.
Боря — барабанщик.
Влас — водопроводчик.
Глеб — гранатометчик, меткая рука.
Дима —