Душа безумная поэта
Мечтою жить осуждена,
Ее запросам нет ответа,
Не знает радостей она.
Волны морской волшебный лепет,
Цветов весенних аромат —
В нее вселяют дивный трепет,
Отраву сладкую таят.
Они волнуют обещаньем
Восторгов светлых, ясных дней, —
Но дольний мир с его страданьем —
Мечты божественной сильней.
За миг недолгий упоенья
Уплаты требуя себе,
Карает он без сожаленья
Изнемогающих в борьбе;
Сердца крушащий беспощадно
Под тяжким бременем тоски,
Он обрывает безотрадно
Надежд желанных лепестки.
Но как приливы и отливы,
Как обновленные листы —
Так возрождаются порывы
Неумирающей мечты.
Ее волшебный голос слышит
Душа поэта; опьянен
Мечтою он живет и дышит,
И в ней же смерть находит он.
Не пленяйся ни бренною славой,
Ни дешевым из лавра венцом,
Ни похвал лицемерных отравой;
Не являйся наемным певцом
За блестящим разнузданным пиром
И, в угоду трусливым друзьям,
Не склоняйся пред ложным кумиром
И чужим не молися богам.
Ты искусства великое знамя
Высоко и достойно держи,
Пусть очистит священное пламя
Дух поэта от злобы и лжи.
И, как сказочный витязь былины,
Что идет за «водою живой»
Через горы, леса и стремнины
В зимний холод, в полуденный зной,
Не внимая ни гадов шипенью,
Ни рычанию диких зверей,
Ни русалок опасному пенью,
Ни могучему реву морей —
Так и ты, словно витязь могучий,
Подвигайся без страха вперед;
Пусть скрывается солнце за тучей,
Пусть разросся кустарник колючий —
И в ночи́ он дорогу найдет!
1887 г.
Шесть лет назад, средь грома ликований,
Открылся нам твой памятник, поэт!
Казалося, в восторге упований,
Что после дней всеобщих ожиданий
Блеснет из мглы давно желанный свет.
И он блеснул! С тех пор иная эра
Для русского искусства началась,
Воскресли вновь: поэзия и вера,
Борьба враждебных партий улеглась…
Твой дух, поэт, как светлый ангел мира
Явился нам — как животворный луч;
Родную Русь твоя воспела лира
И звук ее бессмертен и могуч.
В нем все слилось: и смелый крик титана,
И новый мир, и грезы старины,
Русалки песнь и жалобы Татьяны,
Могучий взмах богатыря Руслана
И юности заманчивые сны…
В нем — ширина степей необозримых,
Небес родных сяющий простор,
Кипенье сил души несокрушимых,
Добру и злу правдивый приговор!
Сегодня — день печальной годовщины;
И в хижине и в княжеском дворце
Да будет он — днем скорби и кручины
Поминками по дорогом певце!
Безжалостно, нахально оскорбленный,
Преследуем клеветников толпой —
Ты пал, убит — злодейски умерщвленный
Бреттера светского рукой…
Шут пролил кровь священную поэта,
Она горит — но не на нем одном:
На лицах всех лжецов большого света,
Кем ссора их — искусно разогрета —
Зловещим вспыхнула огнем…
Ты пал, поэт! но творческое слово
Твое живит все лучшие сердца,
Оно — символ всего нам дорогого,
И Русь всегда откликнуться готова
На звук речей народного певца!
Он людям пел о чудных странах,
О крае том, где он царил,
О феях дивных, о титанах,
О ходе царственных светил.
— Там блеск небесного эфира
Синей и чище бирюзы,
Там, в царстве счастия и мира,
Не проливалося слезы.
Там шумно плещут водопады
И беломраморных дворцов
Белеют чудно колоннады
Среди невиданных садов.
Там нет нужды, не знают кары,
Там все — и песни и цветы —
Сулит неведомые чары,
Полно волшебной красоты.
Там неизвестны наши муки;
Там нет понятия о зле,
Там раздаются песен звуки,
Каких не слышат на земле.
И этой чудною страною
Лишь я владею, я один!
Там все живет и дышит мною, —
Я — полновластный властелин! —
Так пел поэт. — Владеет краем?
Смеялись многие кругом;
Как будто мы его не знаем!
Сам ходит в рубище одном,
Выносит голод и лишенья…
Безумец жалкий — наш поэт!
Ну где лежат его владенья?
Ведь и страны подобной нет. —
Он умер, говорят. Для чуждых, малодушных,
Лишь голосу молвы подвластных и послушных,
Чье имя — легион, он не жил никогда,
И их толпа была ему чужда.
И здесь, близ домика великого поэта,
Где веет памятью, священною для всех,
Звучат их голоса, их неуместный смех,
На то, что здесь живет — в их сердце нет ответа;
Что арфа чудная бездушным и глухим?
И дети бегают в тени его платана,
Но из гуляющих никто не скажет им,
Чем был он, и чего народ лишился с ним,
Никто не назовет поэзии титана.
И тут на дереве мы видели с тоской
Слова начертаны кощунственной рукой,
Бесстыдные слова… И сердце сжалось болью!
А море, как в былом, шумело там внизу
И радовалось все весеннему приволью,
И плющ вокруг окна обвил свою лозу,
А море искрилось от края и до края,
На солнце пеною серебряной играя.
Казалось, что во всем поэта дух разлит,
Что он у берега в волне шумящей плещет,
В полуденных лучах сверкает и трепещет,
И что-то светлое, могучее сулит.
Не пой, певец, веселья песен,
К безпечной радости маня;
Твой дар пленительно чудесен,
Но для других, не для меня.
Твоих порывов беззаветных
Не в силах сердцем я понять,
В душе моей нет струн ответных,
Могущих песне в лад звучать.
Не пой, певец, и песнь печали;
Лишь на разсвете наших дней,
Пока страданий мы не знали—
Мы беззаботно внемлем ей.
Теперь, тоске безумной вторя,
Как ни рыдай твоя струна—
Но эта песнь любви и горя
Сильней душе моей слышна.
Не пой, певец, и песен счастья,
Счастливых мало меж людей;
Во дни душевнаго ненастья
Нам тяжелы друзей участье
И память прежних светлых дней.
Не пой любовь. Она—суровый
И жертвы жаждущий кумир,
Не роз венки—венец терновый
Она несет с собою в мир.
Не пой и песен примиренья,
И не ряди в цветы обман,
Зови на подвиг возрожденья
Вслед за собою нас, баян.
И вновь развертывая крылья,
Свои оковы сокруша,
Пускай стряхнет позор безсилья
Освобожденная душа.
Не теша праздною игрою,
На лучший путь нас призови,—
Иль лучше сам, своей рукою
На лире струны оборви.
Не пой, певец, веселья песен,
К беспечной радости маня;
Твой дар пленительно чудесен,
Но для других, не для меня.
Твоих порывов беззаветных
Не в силах сердцем я понять,
В душе моей нет струн ответных,
Могущих песне в лад звучать.
Не пой, певец, и песнь печали;
Лишь на рассвете наших дней,
Пока страданий мы не знали —
Мы беззаботно внемлем ей.
Теперь, тоске безумной вторя,
Как ни рыдай твоя струна —
Но эта песнь любви и горя
Сильней душе моей слышна.
Не пой, певец, и песен счастья,
Счастливых мало меж людей;
Во дни душевного ненастья
Нам тяжелы друзей участье
И память прежних светлых дней.
Не пой любовь. Она — суровый
И жертвы жаждущий кумир,
Не роз венки — венец терновый
Она несет с собою в мир.
Не пой и песен примиренья,
И не ряди в цветы обман,
Зови на подвиг возрожденья
Вслед за собою нас, баян.
И вновь развертывая крылья,
Свои оковы сокруша,
Пускай стряхнет позор бессилья
Освобожденная душа.
Не теша праздною игрою,
На лучший путь нас призови, —
Иль лучше сам, своей рукою
На лире струны оборви.
(На мотив из Ф. Коппе́)
Оркестра гром сменился тишиной;
Здесь «» всех первых представлений:
Аристократ и современный гений —
Туз-финансист, с красавицей женой,
, «блистательные дамы»,
Крикун поэт и желчный журналист, —
Все налицо, в руках их — участь драмы.
Но автору теперь не страшен свист
И приговор суда их непреложный:
Давно в борьбе, мучительно тревожной,
Он пал — и спит глубоким, вечным сном.
(Тем лучше: к мертвым зависть невозможна
И пьесу ждет сочувственный прием…)
Начался акт, и в тишине глубокой
Раздались ясно первые слова.
Среди ночей, в мансарде одинокой
Он их писал… пылала голова,
В душе его горел огонь священный
Поэзии, волною вдохновенной
Лились стихи, и, словно сбросив гнет,
Рвалася мысль настойчиво вперед.
Казалось, что стена мансарды тесной
Раздвинулась… и мир иной, чудесный
Воскрес пред ним: сраженья… звон мечей,
Победный клич, восторг толпы народной
И форум… гул ораторских речей…
Вот славный вождь, венчанный всенародно…
Красавиц рой, цветы, роскошный пир…
Борьба рабов и звон веселый лир…
Весь древний Рим, в величии суровом,
Восстал пред ним, как мощный исполин:
Бедняк-поэт, теперь он — властелин,
Богат, могуч… Своим волшебным словом
Он вдруг призвал из глубины веков
Забытый мир героев и рабов…
В чаду надежд и радужных мечтаний
Он счастлив; да, он верит в свой успех!..
А завтра — вновь бесплодный ряд скитаний,
Отказов ряд, и часто — грубый смех…
...............
Успех настал — громадный, «небывалый»!
Журнальный мир, и полусвет
Увлечены… конца восторгам нет.
(Хвалебный хор, немного запоздалый!)
И, право, жаль, что глух к нему поэт,
Что он борьбы не вынес малодушно,
Угас, судьбу и свой талант кляня —
Тогда как мог, голодный, благодушно
Дожить легко до радостного дня…
1885 г.
(Фантазия)
Прошедшее с его очарованьем
Я пережить безумно жаждал вновь,
И я прибег к волшебным упованьям,
Чтоб воскресить погибшую любовь.
Тоской по ней душа моя томилась;
Когда во тьме зажглись огни светил,
Я смело круг волшебный начертил,
Я звал ее, и вот она явилась.
В сиянье звезд, таинственно светла,
Она опять стояла предо мною.
Осыпался венок с ее чела
И лик дышал печалью неземною.
Восторга луч померк в ее очах,
Усталый взор был грустью затуманен,
И облик весь в мерцающих лучах
Казался чужд, загадочен и странен.
И молвил я: — Я тот же, что и был,
Былое все — по-прежнему со мною.
Но где же твой восторга юный пыл?
Зачем сюда явилась ты иною?
Где страстные и горькие слова,
Улыбки, слез и ласк очарованье?
В груди твоей не пламень божества,
Но смерти злой я чувствую дыханье.
И молвила она: — Сюда пришла
Покорная лишь заклинаний чарам;
Я умерла, поэт, я умерла,
Убита я, но не одним ударом.
От мелочных обид изнемогла,
От тягостных вседневных унижений,
И мой венок осыпался с чела,
И за́мерзли слова моих молений.
Не пощажен был пламенный порыв.
Насмешки злой стрелою ледяною,
Дары мои бесплодно расточив,
Купила я лишь гибель их ценою.
И нежности, и ласк моих взамен
Встречала я, от ужаса бледнея,
Презрение, постыдный ряд измен,
И с прихотью ценилась наравне я.
Я умерла. Возврата больше нет,
И в плоть и кровь облечь меня бессильный,
К чему, покой смущая замогильный,
Меня к себе ты вызвал, о поэт?
Покорная лишь чарам заклинаний,
Я призраком предстала здесь в тиши:
Не воскресить былых очарований,
Как не вдохнуть в умершую души.