Жил я верою одною
В то, что поцелуи жен
Нам назначены судьбою
От начала всех времен.
Целовать и целоваться
Так серьезно я умел,
Точно должен был стараться
Над решеньем важных дел.
Ныне я отлично знаю
Поцелуев суету, —
В них не верю, не мечтаю
И целую на лету.
Дитя! мы были дети…
Бывало, мы вдвоем
Зароемся в солому
В курятнике пустом.
Поем, там петухами…
Чуть взрослые пройдут —
«Ку-ку-pе-ку!» и верят:
Там петухи поют!
А на дворе, бывало,
Мы ящик обобьем
И в нем, как в знатном доме,
Богато заживем.
Соседей кошка в гости
Заглянет к нам подчас —
Поклоны, приседанья,
Любезности у нас.
Разспросим о здоровьи
Заботливо потом…
Эх, сколько старых кошек
Я спрашивал о том!
Мы, будто пожилые,
Любили потужить,
Что в мире в наше время
Привольней было жить;
Что свет любви и веры
И верности изсяк…
Как кофе вздорожало
И деньги редки как!..
Пройдут, как игры детства,
И не вернутся вновь
Мир, время, деньги, вера,
И верность, и любовь!
Дитя, мы были дети,
Нам весело было играть,
В курятник забираться,
В солому зарывшись, лежать.
Кричали петухами.
С дороги слышал народ
«Кукареку» — и думал,
Что вправду петух поет.
Обоями ящик обили,
Что брошен был на слом,
И в нем поселились вместе,
И вышел роскошный дом.
Соседкина старая кошка
С визитом бывала у нас.
Мы кланялись, приседали,
Мы льстили ей каждый раз.
Расспрашивали о здоровье
С заботой, с приятным лицом.
Мы многим старым кошкам
Твердили то же потом.
А то, усевшись чинно,
Как двое мудрых людей,
Ворчали, что в наше время
Народ был умней и честней;
Что вера, любовь и верность
Исчезли из жизни давно,
Что кофе дорожает,
А денег достать мудрено.
Умчались детские игры,
Умчась, не вернутся вновь
Ни деньги, ни верность, ни вера,
Ни время, ни жизнь, ни любовь.
Гусаров очень я люблю —
В бою Господь храни их!
Люблю их без различья всех —
Как желтых, так и синих.
И мушкатеров я люблю,
Люблю всех мушкатеров —
И стариков, и молодых,
Солдат и офицеров.
Люблю пехоты храбрецов,
Лихих кавалеристов;
Ночей я много проспала
Среди артиллеристов.
Мне мил и немец, и француз,
Я благосклонна к финну,
Мне нравится испанец, чех…
Я в них люблю мужчину.
Какой он веры — все равно:
Я всех люблю сердечно;
Мне дорог человек и мил,
Коль он здоров, конечно.
Отечество и вера их —
Ведь это только платье…
Долой мундир! — И без одежд
Приди в мои обятья.
Я человек и отдаюсь
Всем людям без оценки,
А не заплатят мне сейчас —
Долг запишу на стенке.
Венком увенчан мой шатер,
И я до поздней ночки,
Мальвазией торгуя, лью
Вино из свежей бочки.
Дитя мое, мы были дети,
Росли и играли вдвоем,
Вдвоем заползали в курятник,
И весело прятались в нем.
Кричали мы там по-петушьи,
И люди ходили вокруг:
«Кукуреку!» — Они думали,
Что это точно петух.
В ларе, на дворе у нас бывшем,
Убрав его разным тряпьем,
Мы вместе резвились и жили —
И это был знатный наш дом.
И старая кошка соседей
К вам в гости ходила, и ей,
С поклонами, мы говорили
Так много приятных вещей:
Всегда о здоровье спешили
Спросить у ней с жаром таким! —
Все это потом расточали
Мы старым кошкам другим.
Разумно, как старые люди,
Мы часто вели разговор
О том, как в наш век было лучше,
Как все изменилось с тех пор.
Как веры все менее в мире.
Как верность редка и любовь;
Как кофе и чай дорожают,
И скольких все просит трудов.
Исчезли те детские игры,
Исчез уж и многому след:
Любовь изменила, и время,
И веры, и верности нет.
Пора духовную писать,
Как видно, надо умирать.
И странно только мне, что я ране
Не умер от страха и страданий.
О вы, краса и честь всех дам,
Луиза! Я оставляю вам
Шесть грязных рубах, сто блох на кровати
И сотню тысяч моих проклятий.
Тебе завещаю я, милый друг,
Что скор на совет, на дело туг,
Совет, в воздаянье твоих, — он краток:
Возьми корову, плоди теляток.
Кому свою веру оставлю в отца
И сына и духа, — три лица?
Император китайский, раввин познанский
Пусть поровну делят мой дух христианский.
Свободный, народный немецкий пыл —
Мыльный пузырь из лучших мыл —
Завещаю цензору града Кревинкель;
Питательней был бы ему пумперникель.
Деяния, коих свершить не успел,
Проект отчизноспасательных дел
И от похмелья медикамент
Тебе завещаю, германский парламент.
Ночной колпак, белее чем мел,
Оставлю кузену, который умел
Так пылко отстаивать право бычье;
Как римлянин истый, молчит он нынче.
Охраннику нравственных высот,
Который в Штутгарте живет, —
Один пистолет (но без заряда),
Может жену им пугать изрядно.
Портрет, на коем представлен мой зад, —
Швабской школе; мне говорят,
Мое лицо вам неприятно —
Так наслаждайтесь частью обратной.
Завещаю бутылку слабительных вод
Вдохновенью поэта; который год
Страдает он запором пенья.
Будь вера с любовью ему в утешенье.
Сие же припись к духовной моей:
В случае, если не примут вещей,
Указанных выше, — все угодья
К святой католической церкви отходят.