Любовь моя — страшная сказка,
Со всем, что есть дикого в ней,
С таинственным блеском и бредом,
Создание жарких ночей.
Вот — «рыцарь и дева гуляли
В волшебном саду меж цветов…
Кругом соловьи грохотали,
И месяц светил сквозь дерев…
Нема была дева, как мрамор…
К ногам ее рыцарь приник…
И вдруг великан к ним подходит,
Исчезла красавица вмиг…
Упал окровавленный рыцарь…
Исчез великан…» а потом…
Потом… Вот когда похоронят
Меня — то и сказка с концом!..
Любовь моя сумрачным светом
Сияет во мгле — точь-в-точь
Как грустная сказка, что летом
Рассказана в душную ночь.
«В саду зачарованном двое —
Молчат о своей любви;
Мерцает небо ночное,
Поют в кустах соловьи.
Пред дамой, как на картине,
Колени рыцарь склонил.
Пришел гигант пустыни
И в бегство ее обратил.
А рыцарь раненый стонет,
Гигант ковыляет домой…»
Когда меня похоронят,
Конец и сказке самой.
Моя красавица сияла
Печально-мрачной красотой
И смутно сказку мне шептала
Средь ночи трепетно-немой:
«В саду влюбленные сидели
Под дубом, молча, вдалеке —
У соловьев дрожали трели,
И лунный свет дрожал в реке…
У ног красавицы смущенной
Любовник страстно изнывал —
И вдруг… как призрак, иступленный
Пред ними грозный муж предстал, —
И рыцарь в панцире и каске
На землю рухнулся в крови, —
Таков конец и нашей сказке
И нашей жизни и любви…»
Моя любовь сияет ярко
Красою мрачною своей,
Как сказка летней ночи жаркой,
Унынья полная страстей.
В саду волшебном трепетали
Влюбленные… Была весна…
И соловьи все рокотали,
И томный свет лила Луна…
И пред немой, как мрамор, девой
Склонился рыцарь… Вдруг схватил
Его гигант, дрожа от гнева,
И деву в бегство обратил.
В крови пал рыцарь безоружный;
Исчез гигант, пустынь жилец…
Похоронить меня лишь нужно, —
Тогда и сказке всей конец.
Есть в старых сказках золотые замки,
Где арфы раздаются, пляшут девы,
Блестят одежды слуг и ароматом
Жасмин и мирт и розы сладко дышат.
Но стоит произнесть зарок волшебный
И вмиг вся эта пышность разлетится,
И старые останутся обломки,
Да крик совы полночной, да болото.
Вот так и я одним волшебным словом
Со всей природы снял очарованье.
Бледна, мертва и холодна, лежит
Она передо мной, как царский труп,
Что нарядили в гроб: покрыли щеки
Румянами и в руки дали скипетр.
Но все желты поблекшие уста:
Их позабыли также нарумянить…
И мыши скачут под носом и дерзко
Над золотом и пышностью смеются.
Как луна сквозь сумрак тучи
Робко льет свой нежный свет,
Так твой образ милый светит
Мне сквозь тьму далеких лет.
Все на палубе сидели,
Гордо старый Рейн шумел,
Берег, зеленью покрытый,
В блеске солнечном горел.
Я у ног твоих безмолвно
Пенью светлых волн внимал,
Солнца луч дрожащий, яркий
На лице твоем играл.
Звуки музыки звенели,
Светлой радостью дыша,
Ярче небо разгорелось,
Ярче вспыхнула душа!
Точно в сказке, мчались мимо
Горы, замки на горах,
Точно в сказке, негу счастья
Я читал в твоих глазах!
На безлюдном морском берегу
Я сидел одинокий и думами грустно томимый;
Солнце склонялось все ниже, бросая
Красные полосы света на воду;
И белые дальние волны,
Приливом гонимые,
Пенились, шумели, все ближе и ближе.
Чудный, таинственный шум, и шепот, и свист,
И смех, и журчанье, и вздохи, и хохот,
И тихая, полная тайн, колыбельная песня…
Чудилось мне, что я слышу давно позабытые сказки,
Старые милые сказки,
Те, что когда-то ребенком
Слыхал от соседних детей,
Когда в летний вечер,
Мы, перед домом, на каменных сидя ступеньках,
К тихим рассказам склоняли
Детское чуткое сердце
И пытливые, умные глазки…
А взрослые девушки, в доме,
Подле душистых цветочных горшков
У окошек сидели,
И лица цветущие их
Смеялись, луной освещенные…
Я помню, как она, чаруя,
Предстала взору в первый раз.
Звенел волшебно голос сладкий,
И сердце билось в лихорадке,
И слезы тихие украдкой
Невольно полились из глаз.
Я был обят очарованьем;
Вернулись снова детства сны:
Мерцает лампа еле-еле,
И я, усевшись на постели,
Под шум и свист ночной мяте ли
Читаю сказки старины.
И сказки дивно оживают,
Из гроба рыцари встают;
Турнир сегодня в Ронсевале,
Роланд спешит в броне из стали,
Герои в свите прискакали,
И Ганелон меж ними, плут.
Он гнусно предал господина;
Роланд в крови, насмерть сражен;
Он рог берет, слабея, в руки,
И Карл Великий слышит звуки;
Бледнеет рыцарь в смертной муке —
И вместе с ним бледнеет сон.
Громовый гул рукоплесканий
Меня вернул из царства ска;
Померкла дней волшебных слава,
В ладоши бьет людская лава,
Шум без конца и крики «браво!»
И — всех благодарит она.
Беззвездна холодная ночь.
Море кипит, и над морем,
Ничком распластавшись, на брюхе лежит
Неуклюжею массою северный ветер.
И таинственным, старчески сдавленным голосом он,
Как разыгравшийся хмурый брюзга,
Болтает с пучиной,
Поверяя ей много безумных историй,
Великанские сказки с бесконечными их чудесами,
Седые норвежские сказки;
А в промежутках грохочет он с воем и смехом
Заклинанья из Эдды,
Изречения рун,
Мрачно суровые, волшебно могучие…
И белоглавые чада пучин
Высо́ко кидаются вверх и ликуют
В своем упоении диком.
Меж тем, по низкому берегу,
По песку, омоченному пеной кипящей,
Идет чужеземец, с душой
Еще более бурной, чем вихорь и волны.
Что́ он ни сделает шаг,
Взвиваются искры, ракушки хрустят.
Закутавшись в серый свой плащ,
Он быстро идет во мраке ночном,
Надежно свой путь к огоньку направляя,
Дрожащему тихой, приветною струйкой
Из одинокой рыбачьей лачужки.
Брат и отец уехали в море,
И одна-одинешенька дома осталась
Дочь рыбака.
Чудно прекрасная дочь рыбака,
У очага приютившись,
Внемлет она наводящему сладкие грезы
Жужжанью воды, закипающей в старом котле,
Бросает трескучего хворосту в пламя
И раздувает его.
И красный огонь, зазмеившись и вспыхнув,
Играет волшебно красиво
На милом, цветущем лице,
На нежных, белых плечах,
Стыдливо глядящих
Из-под грубой, серой рубашки,
И на хлопочущей маленькой ручке,
Поправляющей юбку
У стройного стана.
Вдруг дверь растворяется настежь
И входит ночной чужеземец;
С ясной любовью покоятся взоры его
На девушке белой и стройной,
В страхе стоящей пред ним,
Подобно испуганной лилии.
Бросает он наземь свой плащ,
Смеется и так говорит:
«Видишь, дитя, я слово держу —
Являюсь; и вместе со мною приходит
Древнее время, когда вековечные боги
Сходили с небес к дочерям человеков
И дочерей человеков в обятья свои заключали,
Зачиная с ними могучие,
Скиптроносные царские роды
И героев, чудо вселенной.
Полно, однако ж, дитя, дивиться тебе
Божеству моему.
Свари мне, пожалуйста, чаю, да с ромом.
На дворе было холодно нынче,
А в стужу такую
Зябнем и мы, вековечные боги,
И легко наживаем божественный насморк
И кашель бессмертный».