Недолог счастья был обман
Обещанного ложно,
И образ твой, как лживый сон,
В душе прошел тревожно.
Блеснуло солнце, и туман
Бесследно разогнало,
И мы покончили с тобой,
Едва познав начало.
Нас счастье, как девчонка тешит,
На месте долго не сидит:
Рукой нам волоса причешет,
Даст поцелуй —и улетит.
Несчастью, добренькой старушке,
Другое дело —спеху нет:
Она подсядет к вам, к подушке,
И ну, вязать —хоть на̀ сто лет.
Не долго счастье лгало мне,
Что лживо ты сулила,
Твой образ, как неверный сон,
Душа не сохранила.
Уж утро, солнце льет лучи,
Туман клубится, тая,
И мы покончили с тобой,
Почти не начиная.
Вчера меня ласкало счастье,
А уж сегодня нет его!
Мне привязать не удавалось
К себе надолго никого.
В мои обятья любопытство
Толкало женщин много раз,
Но, заглянув мне в сердце глубже,
Спешили прочь они сейчас.
Одна в молчаньи уходила,
Другая — весело смеясь.
И только ты, меня бросая,
Слезами горько залилась!
То счастье, что меня вчера еще лобзало,
Сегодня вдруг, пропало без следа…
Ах, небо верною любовью никогда
На долгий срок меня не наделяло!
В обятия мои уж не одну
Толкала любопытства сила;
Но каждая, взглянувши в глубину
Моей души, сейчас же уходила.
Одни ушли, насмешливо шутя,
Другие — вздрогнув от испуга,
И Китти, только ты, ты, покидая друга,
Рыдала, как дитя.
Когда благоухали розы
И пели в рощах соловьи,
С любовью нежною сжимали
Меня обятия твои.
Сорвала осень листья с розы,
Далеко прогнан соловей,
И ты тоже улетела,
И я один с тоской моей.
Как холодны, как длинны ночи!
Скажи — тебя ждать долго мне?
Иль суждено былым блаженством
Мне наслаждаться лишь во сне?
Как горестный Атлант, я должен мир носить:
Тот мир — тяжелый мир скорбей невыносимых.
Под тяжестью его нет сил мне больше жить,
Мне сердце рвет в груди от мук невыразимых.
Ты, сердце гордое, само хотело ты
Иль в счастье быть, но в беспредельном счастье,
Иль в горе беспредельном, — вот мечты
Твои исполнились: дано тебе несчастье…
В те дни, как светило мне счастье,
Я видел повсюду участье,
Друзья окружали толпой
И братски делили со мной
Обеды мои и монеты,
И все остальные предметы.
Я с счастем навеки простился,
Совсем кошелек истощился,
Померкнула радость моя —
И все дорогие друзья,
С своим неподдельным участьем,
Ушли за исчезнувшим счастьем.
Забота, сиделкой ночною,
Угрюмо сидит надо мною,
Одетая в черный колпак,
И нюхает скверный табак, —
И нюханье слух мой терзает
И гадко старуха кивает.
Порою мне грезится: снова
Вернулись дни счастья былого,
И солнце, и дружеский круг…
Но скрип отвратительный вдруг
Касается бедного слуха, —
То нос утирает старуха.
Тот же сон, что снился прежде!
Прежним счастьем вновь живу я…
В той же вешней мир одежде,
Та же нега поцелуя.
Тот же месяц все двурогий
Светит нам; беседка та же;
Те же мраморные боги
У дверей стоят на страже.
Сладкий сон — увы! — минует,
И сердечные обманы
Осень холодом обдует,
Как весенние поляны.
Да! цвести недолго счастью:
И поблекнет и сомнется…
И, покинутое страстью,
Сердце к сердцу не прижмется.
Все понимая, большими глазами
Взглянула ты, и я прочел,
Что нету общего меж нами:
Ты так добра, а я так зол.
Да, я так зол, что вот бездушно
Насмешку в дар несу со зла
Той, что мила так, и радушна,
И даже искренна была.
Знаешь повара и кухню,
Дырки, норки уследишь,
И куда б с тобой ни шли мы,
Ты всегда опередишь.
Вот невесту отбиваешь,
Милый друг, — ведь это смех;
Но смешней, что я же должен
Поздравлять тебя при всех.
«Счастье нам любовь дарует
И богатство заодно!» —
В песнях громко так толкует
Вся империя давно.
Песни смысл ты понимаешь,
Сердце у тебя поет,
И, ликуя, ожидаешь,
Что великий день придет.
Краснощекую невесту
Взять за ручку он сулит,
И папаша, очень к месту,
Кошелем благословит.
И кошель тот не пустует:
Деньги, платье — все дано, —
Счастье нам любовь дарует
И богатство заодно.
Нагую почву уж покрывает
Покров цветочный, зеленый лес.
Победный свод он воздвигает,
И марш триумфальный звучит с небес.
Верхом везжает апрель чудесный;
Глаза блистают, играет кровь.
На нашей свадьбе он гость уместный:
Побыть приятно, где есть любовь.
Меркнет вечернее море,
И одинок, со своей одинокой душой,
Сидит человек на пустом берегу
И смотрит холодным,
Мертвенным взором
Ввысь, на далекое,
Холодное, мертвое небо
И на широкое море,
Волнами шумящее.
И по широкому,
Волнами шумящему морю
Вдаль, как пловцы воздушные,
Несутся вздохи его —
И к нему возвращаются, грустны;
Закрытым нашли они сердце,
Куда пристать хотели…
И громко он стонет, так громко,
Что белые чайки
С песчаных гнезд подымаются
И носятся с криком над ним…
И он говорит им, смеясь:
«Черноногие птицы!
На белых крыльях над морем вы носитесь,
Кривым своим клювом
Пьете воду морскую;
Жрете ворвань и мясо тюленье…
Горька ваша жизнь, как и пища!
А я, счастливец, вкушаю лишь сласти:
Питаюсь сладостным запахом розы,
Соловьиной невесты,
Вскормленной месячным светом;
Питаюсь еще сладчайшими
Пирожками с битыми сливками;
Вкушаю и то, что слаще всего, —
Сладкое счастье любви
И сладкое счастье взаимности!
Она любит меня! Она любит меня!
Прекрасная дева!
Теперь она дома, в светлице своей, у окна,
И смотрит на вечерний сумрак —
Вдаль, на большую дорогу,
И ждет, и тоскует по мне — ей-богу!
Но тщетно и ждет, и вздыхает…
Вздыхая, идет она в сад,
Гуляет по́ саду
Среди ароматов, в сиянье луны,
С цветами ведет разговор
И им говорит про меня:
Как я — ее милый — хорош,
Как мил и любезен, — ей-богу!
Потом и в постели, во сне, перед нею,
Даря ее счастьем, мелькает
Мой милый образ;
И даже утром, за кофе, она
На бутерброде блестящем
Видит мой лик дорогой
И страстно седает его — ей-богу!»
Так он хвастает долго,
И порой раздается над ним,
Словно насмешливый хохот,
Крик порхающих чаек.
Вот наплывают ночные туманы;
Месяц, желтый, как осенний лист,
Грустно сквозь сизое облако смотрит…
Волны морские встают и шумят…
И из пучины шумящего моря
Грустно, как ветра осеннего стон,
Слышится пенье:
Океаниды поют,
Милосердные, чудные девы морские…
И слышнее других голосов
Ласковый голос
Среброногой супруги Пелея…
Океаниды уныло поют:
«Безумец! безумец! Хвастливый безумец!
Скорбью истерзанный!
Убиты надежды твои,
Игривые дети души,
И сердце твое — словно сердце Ниобы —
Окаменело от горя.
Сгущается мрак у тебя в голове,
И вьются средь этого мрака,
Как молнии, мысли безумные!
И хвастаешь ты от страданья!
Безумец! безумец! Хвастливый безумец!
Упрям ты, как древний твой предок,
Высокий титан, что похитил
Небесный огонь у богов
И людям принес его,
И, коршуном мучимый,
К утесу прикованный,
Олимпу грозил, и стонал, и ругался
Так, что мы слышали голос его
В лоне глубокого моря
И с утешительной песнью
Вышли из моря к нему.
Безумец! безумец! Хвастливый безумец!
Ты ведь бессильней его,
И было б умней для тебя
Влачить терпеливо
Тяжелое бремя скорбей —
Влачить его долго, так долго,
Пока и Атлас не утратит терпенья
И тяжкого мира не сбросит с плеча
В ночь без рассвета!»
Долго так пели в пучине
Милосердые, чудные девы морские.
Но зашумели грознее валы,
Пение их заглушая;
В тучах спрятался месяц; раскрыла
Черную пасть свою ночь…
Долго сидел я во мраке и плакал.