Взят из постельки на небо ты прямо,
тихо вокруг и светло,
встретил ты Ангела, думал, что мама.
Ангела взял за крыло!
Ангел смеется: «Здесь больше не будет
тихий органчик звенеть,
пушку с горохом здесь братец забудет,
станет за нами он петь!»
Ангел, как брату, тебе улыбнулся,
ласково обнял, и вот
Мать задремала в тени на скамейке,
вьется на камне блестящая нить,
видит малютка и тянется к змейке,
хочет блестящую змейку схватить.
Тихо и ясно. Не движутся тучки.
Нежится к кашке прильнув мотылек.
Ближе, все ближе веселые ручки,
вот уж остался последний вершок.
Я дремал, свеча чадила,
над поникшей головой
чья-то тень, грозя, ходила,
словно хмурый часовой.
Но лишь трижды, засыпая,
имя Милой произнес,
белый Ангел, Ангел рая
сердце в небо перенес.
Свет торжественный и яркий,
сердце дышит белизной,
Помнишь, вы песенку жалобно пели:
«Умер у нас мотылек!»
Был я тогда над тобою. Ужели
было тебе невдомек?
Помнишь, вы пели: «Душа Великана,
плача, летит к небесам!»
Горько я думал: «Ужели так рано
в путь ты отправишься сам?»
Долго я медлил, вдруг горестным хором
грешники взвыли, скорбя,
Ее безумный крик извилистый и гибкий
вдруг срезал серп смычка…
Мне ветерок донес издалека
твое дыханье, Ангел скрипки,
и расцвела в твоей улыбке
моя тоска.
Она, как женщина, со мной заговорила,
как Ангел, душу обняла
и мне на сердце положила
два грустные крыла,
Она ему с тоскою раз сказала:
«Зачем в твоих очах немой укор?
Зачем твой хладен смех и твой насмешлив взор?..
Ужель души твоей ничто не умиляло?»
Он ей сказал: «О, ты еще не знала
Сомненья муки, но, поверь, с тех пор,
Как в первый раз оно мне в грудь запало,
Мой смех звучит безжалостно остер!..»
Она сказала: «Разве сам Спаситель
И Ангелы, и сонмы душ в раю
На тех холмах, где Годефруа, Танкред
предстали нам, как горняя дружина
во славу рыцарских и ангельских побед,
пылают желтые знамена Саладина.
Король в цепях, на площадях купцы
на рыцаря, смеясь, меняют мула,
от радостного, вражеского гула
вселенной содрогаются концы.
Давно не умолкают Mиsеrеrе
на улицах, во храмах, во дворцах,
Я черных душ вожатый бледный,
я пастырь душ, лишенных крыл,
я, призрак смутный и бесследный,
лишь двери Рая им раскрыл.
Здесь душ блаженных вереница
течет, как звезды, предо мной,
и падших душ, укрывших лица,
стеня, влечется хмурый строй.
Моя стезя одна и та же
Здесь он бродил, рыдая о Христе,
здесь бродит он и ныне невидимкой;
вокруг холмы, увлажненные дымкой,
и деревянный крест на высоте.
Здесь повстречался первый с ним прохожий,
здесь с ним обнялся первый ученик.
здесь он внимал впервые голос Божий
и в небе крест пылающий возник.
Железный змей, безумием влекомый,
вдали бежал со свистом на закат,