Зарю твою утренней тучей
Покрыла ли горести мгла?
Исчезла ли тенью летучей
Пора, где и грусть нам мила?
И в жизни навек ли завяли
Все чувства души молодой? —
Приди ты ко мне, дочь печали,
Приди, я заплачу с тобой!
Была ли, о дева младая,
Любовь для тебя как рудник,
В который, блеск злата встречая,
Впервые взор жадный проник?
Там, сверху, вес светится щедро,
Несметный там чудится клад,
Но глубже спустясь в его недро,
Нашла ль ты лишь мрачность и хлад?
Надежда манила ли рано
Тебя, как та птица—дитя,
С добычей драгой талисмана
Все с ветки на ветку летя?
Тебе она так ли казала
Вблизи свой волшебный приман?
И так ли опять улетала,
С собой унося талисман?
Так грустно, так быстро прошли ли
Сквозь горе блестящие дни?
Во всем, что надежды сулили,
Нашла ль ты обманы одни?
И в жизни навек ли завяли
Все чувства души молодой? —
Приди ты ко мне, дочь печали,
Приди, я заплачу с тобой!
(ИЗ ТОМАСА МУРА).
—
С холодным и бледным, как мрамор, лицом,
Немая от горя и муки,
Была предо мной ты живым мертвецом
В минуту печальной разлуки,
И твой поцелуй без души, без огня
Предвестием скорби обвеял меня.
Чело мое холодно было; на нем,
Я помню, роса леденела;
Тогда я почувствовал то, в чем потом
Уверился грустно, но смело…
Где клятвы, невинность и верность твои?
Одно твое имя—мне стыд пред людьми!
Как звон похоронный и душу оно,
И сердце во мне потрясает…
Тебя понимал я, поверь мне, давно, —
Но кто-ж из людей это знает!
О, да, дорога ты тогда мне была,
И мысль о тебе хоть грустна, но мила…
Я виделся тайно с тобой, и с тех пор
Терзает меня убежденье,
Что в праве душе моей дать я укор
В обмане, a сердцу—в забвеньи.
И если судьба где столкнет вас с тобой —
Не словом я встречу тебя, a слезой.
Н. Лунин.
О Боже! не являй очам виновных ныне
Величья грознаго, которым Ты сиял
В пылавшей купине пред избранным в пустыне,
Когда закон народу изрекал.
Прийди, Господь, в таинственной одежде,
И облекись. в тот кроткий полусвет,
Которым Ты во дни святые—прежде
Быть благодатию ддя грешника одет,
Как в грозну ночь, когда червленны волны
Сокрыли мощь Израиля врагов,
И стан Египетский стоял, смятенья полный,
Под мраком сдвинутых Тобою облаков.
Твои избранные межь тем, в моленьи жарком,
Пророка слушая, стояли средь ночи,
Из туч Твоих на них, в сияньи ярком,
Лилися света тихие лучи.
Господь! когда на нас Твой гнев могучий,
Грозя, с небес готов излиться вновь,
Не разражай над нами грозной тучи,
Не правосудие яви нам, а любовь!
Подойди, отдохни здесь со мною, мой израненный, бедный олень.
Пусть твои от тебя отшатнулись, здесь найдешь ты желанную сень.
Здесь всегда ты увидишь улыбку, над которой не властна гроза,
И к тебе обращенные с лаской, неизменно-родные глаза!
Только в том ты любовь и узнаешь, что она неизменна всегда,
В лучезарных восторгах и в муках, в торжестве и под гнетом стыда.
Ты была ли виновна, не знаю, и своей ли, чужой ли виной,
Я люблю тебя, слышишь, всем сердцем, всю, какая ты здесь, предо мной.
Ты меня называла Защитой в дни, когда улыбались огни,
И твоею я буду Защитой в эти новые, черные дни.
Перед огненной пыткой не дрогну, за тобой не колеблясь пойду
И спасу тебя, грудью закрою или рыцарем честно паду!
Когда мне светятся глаза, зерцало счастья,
Глядящие на жизнь так радостно, светло,
Как будто б никогда под облаком ненастья
Им небо чистое затмиться не могло,
Мне грустно: думаю, что в горе недалеком
Потухнуть может взор с весельем заодно
И сердце вольное забыть в бореньи с роком,
Что с жизнью некогда играло и оно.
Так! Время в свой черед существенность прогонит:
В надеждах недочет и недочет в друзьях,
Любовь, но вслед за ней, где искру ни заронит,
Иль пепел тлеющий, иль охладевший прах.
А юность светлая, на солнце жизни ясной
Блестящая, как снег, не тронутый дождем,
Когда в слезах тоски утратит блеск прекрасный,
Уж не взыграет вновь померкнувшим огнем.
Кн. Вяземский
Я слышал преданье. С глубокой тоской
Сирена жила под пучиной морской
И на берег моря, где ива стояла,
Она выходила и все поджидала
Кого-то, — и слезы в полуночный час
На влажные кудри роняла из глаз,
И по ветру стоны и вопли носились:
Пловцы, их услыша, в испуге крестились,
Завидя сквозь сумрак полоску земли…
Но стоны сирены до неба дошли.
И чудо с сиреной тогда совершилось:
В прекрасную арфу она обратилась,
А кудри красавицы в струны свились
И грустные звуки от них понеслись.
***
Так годы промчались, но струны звучали,
Исполнены прежней, глубокой печали,
И только рукою коснусь я до них,
Угрюмей становится каждый мой стих.
Мир вам, почившие братья!
Честно на поле сраженья легли вы;
Саваном был вам ваш бранный наряд.
Тихо несясь на кровавые нивы,
Вас только тучи слезами кропят.
Мир вам, почившие братья!
Смерть приняла вас в обятья.
Дуб, опаленный грозой, опушится
Новою зеленью с новой весной;
Вас же, сердца, переставшие биться,
Кто возвратит стороне вас родной?
Смерть приняла вас в обятья.
На победившем проклятье!
Вечная месть нам завещана вами.
Прежде чем робко изменим мы ей,
Ляжем холодными трупами сами
Здесь же, средь этих кровавых полей.
На победившем проклятье!
Т. С. Вдмрв-ой
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!