Поклонитесь крылатому солнцу — Ашуру,
Нашему Богу!
Расстелите, покорные, львиную шкуру
Пред ним на дорогу.
Вы, плененные нами, рабы и рабыни,
Радуйтесь с нами!
Вы великого Бога утешите ныне
Красными снами.
Как трепещут священные листья Ашеры
В дымах кадильных,
Трепещите пред таинством нашей веры,
Пред радостью сильных!
Вот пронзят ваши очи лучами Мардука
Копья златые!
Да вольется невинная сладкая мука
В гимны святые.
Ибо так все стоим у святого порога —
Нищие все мы,
И зовем, и взываем, и ищем бога,
Слепы и немы…
Через красный огонь поведем вас к Ашуру,
К нашему Богу!
Расстелите, покорные, львиную шкуру
Пред ним на дорогу!
Каждый день чрез мост Аничков,
Поперек реки Фонтанки,
Шагом медленным проходит
Дева, служащая в банке.
Каждый день на том же месте,
На углу, у лавки книжной,
Чей-то взор она встречает —
Взор горящий и недвижный.
Деве томно, деве странно,
Деве сладостно сугубо:
Снится ей его фигура
И гороховая шуба.
А весной, когда пробилась
В скверах зелень первой травки,
Дева вдруг остановилась
На углу, у книжной лавки.
«Кто ты? — молвила, — откройся!
Хочешь — я запламенею
И мы вместе по закону
Предадимся Гименею?»
Отвечал он: «Недосуг мне.
Я агент. Служу в охранке
И поставлен от начальства,
Чтоб дежурить на Фонтанке».
Разгоралась огней золотая гирлянда,
Когда я вошла в шатер
Были страшны глаза царя Эруанда,
Страшны, как черный костер! И когда он свой взор опускал на камни,
Камни те расспалися в прах…
И тяжелым кольцом сжала сердце тоска
Тоска, но не бледный страх! Утолит моя пляска, как знойное счастье
Безумье его души!
Звенит мой бубен, звенят запястья —
Пляши! Пляши! Пляши! Кружусь я, кружусь все быстрее, быстрее,
Пока не наступит час,
Пока не сгорю на черном костре я
На черном костре его глаз!.. И когда огней золотая гирлянда,
Побледнев, догорит к утру —
Станут тихи глаза царя Эруанда
Станут тихи и я умру…
Спрятав лик в пальто бобровое
От крамольников-врагов,
Получивши место новое,
Едет Трепов в Петергоф.
Покидая пост диктатора,
Льет он слезы в три реки.
Два шпиона-провокатора
Сушат мокрые платки.
«Ах! Подобного нелепого
Я не ждал себе конца:
Генерал-майора Трепова,
Благодетеля-отца,
Кто порядки образцовые
Ввел словами: „Целься! Пли!“ -
В коменданты во дворцовые
Не спросяся упекли!
Ведь для них я был мессиею,
Охранял и строй, и трон,
Был один над всей Россиею
Покровитель и патрон!…»
Трепов! Не по доброй воле ли
С места вам пришлось слететь?
Сами вы учить изволили,
Чтоб патронов не жалеть!
Не по-настоящему живем мы, а как-то «пока»,
И развилась у нас по родине тоска,
Так называемая ностальгия.
Мучают нас воспоминания дорогие,
И каждый по-своему скулит,
Что жизнь его больше не веселит.
Если увериться в этом хотите,
Загляните хотя бы в «The Kitty».
Возьмите кулебяки кусок,
Сядьте в уголок,
Да последите за беженской братией нашей,
Как ест она русский борщ с русской кашей.
Ведь чтобы так — извините — жрать,
Нужно действительно за родину-мать
Глубоко страдать.
И искать, как спириты с миром загробным,
Общения с нею хоть путем утробным.
Перевод с французскогоТри юных пажа покидали
Навеки свой берег родной.
В глазах у них слезы блистали,
И горек был ветер морской.— Люблю белокурые косы! -
Так первый, рыдая, сказал.-
Уйду в глубину под утесы,
Где блещет бушующий вал,
Забыть белокурые косы! -
Так первый, рыдая, сказал.Промолвил второй без волненья —
Я ненависть в сердце таю,
И буду я жить для отмщенья
И черные очи сгублю! Но третий любил королеву
И молча пошел умирать.
Не мог он ни ласке, ни гневу
Любимое имя предать.
Кто любит свою королеву,
Тот молча идет умирать!
Да будет проклята Луна!
Для нас, безумных и влюбленных,
В наш кубок снов неутоленных
Вливает мертвого вина…
Да будет проклята Луна! Томлений лунных не зови!
Для тех, кто в страсти одиноки,
Они бесстыдны и жестоки,
Но слаще жизни и любви…
Томлений лунных не зови! Кто звал Луну в ночные сны,
Тем нет возврата, нет исхода,
Те встретят зарево восхода
Рабами бледными Луны,
Кто звал Луну в ночные сны! Ей власть забвенья не дана!
Она томлением отравит
И бросит в жизнь и жить оставит,
Она бессильна и жадна!..
Да будет проклята Луна!
О, как я жду тебя! Как долго, долго жду я!..
Затихло все… Должно быть, близок ты…
Я ветер позвала. Дыханьем смерти дуя,
Он солнце погасил и, злясь и негодуя,
Прогнал докучных птиц и оборвал цветы.
О, дай мне грез твоих бестрепетных и чистых!
Пусть будет сон мой сладок и глубок…
Над цепью туч тоскующих и мглистых
Небесных ландышей воздушных и пушистых
Ты разорви серебряный венок!
Как белых бабочек летающая стая,
Коснешься ты ресниц опущенных моих…
Закинув голову, отдам тебе уста я,
Чтоб, тая, мог ты умереть на них!
Я синеглаза, светлокудра
Я знаю — ты не для меня…
И я пройду смиренномудро,
Молчанье гордое храня.И знаю я — есть жизнь другая,
Где я легка, тонка, смугла,
Где от любви изнемогая,
Сама у ног твоих легла… И, замерев от сладкой муки,
Какой не знали соловьи,
Ты гладишь тоненькие руки
И косы черные мои.И, здесь не внемлющий моленьям,
Как кроткий раб, ты служишь там
Моим несознанным хотеньям,
Моим несказанным словам.И в жизни той живу, не зная,
Где правда, где моя мечта,
Какая жизнь моя, родная, —
Не знаю — эта, или та…
Три юных пажа покидали
Навеки свой берег родной.
В глазах у них слезы блистали,
И горек был ветер морской.
— Люблю белокурые косы! —
Так первый, рыдая, сказал. —
Уйду в глубину под утесы,
Где блещет бушующий вал,
Забыть белокурые косы! —
Так первый, рыдая, сказал.
Промолвил второй без волненья—
Я ненависть в сердце таю,
И буду я жить для отмщенья
И черные очи сгублю!
Но третий любил королеву
И молча пошел умирать.
Не мог он ни ласке, ни гневу
Любимое имя предать.
Кто любит свою королеву,
Тот молча идет умирать!
Иду по безводной пустыне
Ищу твой сияющий край.
Ты в рубище нищей рабыни
Мой царственный пурпур узнай! Я близко от радостной цели…
Как ясен мой тихий закат!
Звенят полевые свирели,
Звенят колокольчики стад… Ты гонишь овец к водопою —
Как ясен твой тихий закат!
Как сладко под легкой стопою
Цветы полевые шуршат! Ты встанешь к стене водоема,
Моим ожиданьям близка,
Моею душою влекома
В далекие смотришь века… Замучена зноем и пылью,
Тоскою безводных степей,
Так встречусь я с тихой Рахилью
Блаженною смертию моей…
Вот реченное о ней.
Вот конец кровавой тризны —
Враг в реках ее отчизны
Напоил своих коней!
Положи на сердце руку
И внемли живому стуку.
Слышишь, как оно звучит?
Это щит стучит о щит.
Это значит, что мы рядом,
Вместе все, плечо с плечом,
По спаленным вертоградам
За одной звездой идем.
Пусть грядущий вихрь годов
Сеет пепел городов,
Нас, бежавших в лес и горы,
Нас, заблудших меж дорог,
Скликнет старца Вернигоры
Громозвонный вещий рог.
А пока тот рог молчит —
Слушай! Щит стучит о щит!
Лучами обманно-влекущими,
Лучами небес опьянен,
Он, грезящий райскими кущами,
Зеленый и радостный днем,
Ночью горит
Александрит,
Вкованный в перстне моем!
Чрез пламя огней очищающих,
Отринув надежду и страх,
Иду я к блаженству сгорающих
В безогненных черных кострах…
Прокляты дни,
Жизни огни…
Солнцем рождаемый прах!
Разрушу я грани запретные
Последним кровавым мечом…
Открой же мне тайны двуцветные,
Ты, вкованный в перстне моем!
Жги и гори!
Жди до зари!
В солнце мы вместе умрем.
Тоска, моя тоска! Я вижу день дождливый,
Болотце топкое меж чахнущих берез,
Где голову пригнув, смешной и некрасивый,
Застыл журавль под гнетом долгих грез.Он грезит розовым, сверкающим Египтом,
Где раскаленный зной рубинность в небе льет,
Где к солнцу, высоко над пряным эвкалиптом
Стремят фламинго огнекрылый взлет… Тоска моя, тоска! О будь благословенна!
В болотной темноте тоскующих темниц,
Осмеянная мной, ты грезишь вдохновенно
О крыльях пламенных солнцерожденных птиц!
Мне сегодня как будто одиннадцать лет —
Так мне просто, так пусто, так весело!
На руке у меня из стекляшек браслет,
Я к нему два колечка привесила.
Вы звените, звените, колечки мои,
Тешьте сердце веселой забавою.
Я колечком одним обручилась любви,
А другим повенчалась со славою.
Засмеюсь, разобью свой стеклянный браслет,
Станут кольца мои расколдованы,
И раскатятся прочь, и пусть сгинет их след
Оттого, что душе моей имени нет
И что губы мои не целованы!
Мою хоронили любовь…
Как саваном белым тоска
Покрыла, обвила ее
Жемчужными нитями слез.
Отходную долго над ней
Измученный разум читал,
И долго молилась душа,
Покоя прося для нее…
Вечная память тебе!
Вечная — в сердце моем!
И черные думы за ней
Процессией траурной шли,
Безумное сердце мое
Рыдало и билось над ней…
Мою схоронили любовь.
Забвенье тяжелой плитой
Лежит на могиле ее…
Тише… Забудьте о ней!
Вечная память тебе!
Вечная — в сердце моем!
Я — белая сирень. Медлительно томят
Цветы мои, цветы серебряно-нагие.
Осыпятся одни — распустятся другие,
И землю опьянит их новый аромат!
Я — тысячи цветов в бесслитном сочетанье,
И каждый лепесток — звено одних оков.
Мой белый цвет — слиянье всех цветов,
И яды всех отрав — мое благоуханье!
Меж небом и землей, сквозная светотень,
Как пламень белый, я безогненно сгораю…
Я солнцем рождена и в солнце умираю…
Я жизни жизнь! Я — белая сирень!
Когда я была царица,
Я на пышном ложе лежала.
Две девы, две черные жрицы,
Колыхали над ним опахала.
Приходил ты, мой царь и любовник,
В истоме темных желаний…
На груди моей алый шиповник
Зацветал от твоих лобзаний…
Ни одна из жриц не смотрела
На ласки твои, но я знала,
Что трепещет их черное тело,
Что дрожат в руках опахала!..
Когда я была царица,
Я тебя целовала тоже,
Для того, чтоб бледнели лица
Тех двух, что стояли у ложа!
Не тронь моих цветов! — Они священны!
Провидя темный путь их жертвенной судьбы!
Великие жрецы и кроткие рабы
Служили им, коленопреклоненны.Сплетешь ли ты венок из этих фьялок!
Замученных цветов для радости не рви.
Их горький аромат на пиршестве любви
Смутит тебя, томителен и жалок… О, царственная скорбь — их увяданье!
Забудь лазурный день и солнечную высь,
Приди к моим цветам, молитвенно склонись,
Земле моей отдай свое лобзанье!
Полны таинственных возмездий
Мои пути!
На небесах былых созвездий
Мне не найти… Таит глубин неутоленность
Свой властный зов…
И не манит меня в бездонность
От берегов! Сомкнулось небо с берегами,
Как черный щит,
И над безмолвными морями
Оно молчит… Но верю я в пути завета,
Гляжу вперед!
Гляжу вперед и жду рассвета,
И он придет!.. Пусть небеса мои беззвездны,
Молчат моря…
Там, где сливаются две бездны,
Взойдет заря!