О, какая рука у ней маленькая, какая белая!
Словно водная расцветность, что склонилась онемелая…
Она спит, она в успокоении,
Смерть коснулась ея.
Нет в ней чувства, она легка в своем успении,
На земле она совершила свое.
Можешь взять ее теперь, Господь, она
Счастья прикоснулась гранью сна.
На лице ея луна, луны покров,
А в глазах ея дымка облаков.
Ея рот полуоткрыт, невозмутим,
Как у края кубка, который незрим.
Пряди длинных волос ея легли волной,
Как колосья, которые легли под косой.
Вся она кроткое успокоение,
От нея отошли все тревожности прочь.
Безшумно, медленно, без потрясения,
Дверь открывается в тихую ночь.
О, какая рука у нее маленькая, какая белая!
Словно водная расцветность, что склонилась онемелая…
Она спит, она в успокоении,
Смерть коснулась ее.
Нет в ней чувства, она легка в своем успении,
На земле она совершила свое.
Можешь взять ее теперь, Господь, она
Счастья прикоснулась гранью сна.
На лице ее луна, луны покров,
А в глазах ее дымка облаков.
Ее рот полуоткрыт, невозмутим,
Как у края кубка, который незрим.
Пряди длинных волос ее легли волной,
Как колосья, которые легли под косой.
Вся она кроткое успокоение,
От нее отошли все тревожности прочь.
Бесшумно, медленно, без потрясения,
Дверь открывается в тихую ночь.
К грудям моим руки мои приложив,
И от игр и от прялок усталые,
Руки-подруги, чей белый свет так красив, —
Как будто я в водах дремлю,
Я сплю,
И зори над ними горят запоздалые.
Далеко от печальных и тщетных скорбей,
На престоле моей красоты светодарственном,
Эти хрупкие дремлют царицы в бестрепетной чаре своей,
Снится рукам моим о владычестве царственном.
И одна, в белокурых моих волосах,
Закрыв, как когда-то, глаза в блаженном бессилии,
Я ребенок, что держит миры, и в мирах
Я дева, что держит лилии.
Когда ежевики багряные зрели,
Оне мои губы поцелуйные пропели,
И мои длинные волосы, теплые, теплые,
Как летний дождь.
Когда золотые лозы созрели,
Оне полузакрытые глаза мои пропели,
Истомные, светящиеся, дымкою сокрытые,
Как в осень небеса.
Во мне все дразненья вкуса, все зыби тумана,
Все разные светы. И зыбкая я как лиана.
Очертанья грудей у меня,
Как у огня
И цветов.
Когда ежевики багряныя зрели,
Оне мои губы поцелуйныя пропели,
И мои длинные волосы, теплые, теплые,
Как летний дождь.
Когда золотыя лозы созрели,
Оне полузакрытые глаза мои пропели,
Истомные, светящиеся, дымкою сокрытые,
Как в осень небеса.
Во мне все дразненья вкуса, все зыби тумана,
Все разные светы. И зыбкая я как лиана.
Очертанья грудей у меня,
Как у огня
И цветов.
Протяни свои руки в зыби мои,
Это покров мой муаровый,
Это покров мой из мирры,
Нарда, бензоя;
Все мое тело умащено,
Дышит оно,
Бедра мои
Поддались благовонной волне.
Что еще из одежды осталося мне,
Это волны моих распустившихся кос,
Это волны моих золотых волос,
Это — солнце, в котором сюда я пришла,
Это — солнце, где я обнаженной была.
Когда твои глаза глядят в мои глаза,
Я вся, я вся в моих глазах.
Когда твой рот размыкает мой рот,
Вся любовь моя, вся, есть мой рот.
Когда до волос ты коснешься моих,
Вся жизнь, вся жизнь моя в них.
Когда ты рукою ласкаешь мне грудь,
Как огонь я внезапный вхожу в мою грудь.
Неужели тобою выбрана я?
Тут моя душа, тут вся жизнь моя.
Она развязала на поясе узел, и стала, нагая,
Вся в трепете, руки свои в полумгле приходу его раскрывая.
Касания рук его были — до воздуха, ветерков, молчанья, и ночи,
И солнце явилось в глазах у нее, ослепило ей очи.
И его поцелуй, дрожащий и дикий, божеским полный сном,
Был как цветок, как цветок раскрытый, который срывают ртом.
Почему ты приходишь из прошлаго, из минувшаго,
С мечтами усталыми?
Что̀ мне в том, что ты грезил в тех «что-то» уснувшаго,
Когда я еще не была с губами этими алыми?
Не трогай прах мертвых. Дым.
Я светла.
Мои юные годы не более тяжки мыслям моим,
Чем нежная тяжесть моих волос,
И цветы, что любовь в них вплела,
В брызгах рос.
Почему ты приходишь из прошлого, из минувшего,
С мечтами усталыми?
Что мне в том, что ты грезил в тех «что-то» уснувшего,
Когда я еще не была с губами этими алыми?
Не трогай прах мертвых. Дым.
Я светла.
Мои юные годы не более тяжки мыслям моим,
Чем нежная тяжесть моих волос,
И цветы, что любовь в них вплела,
В брызгах рос.