О, какая рука у ней маленькая, какая белая!
Словно водная расцветность, что склонилась онемелая…
Она спит, она в успокоении,
Смерть коснулась ея.
Нет в ней чувства, она легка в своем успении,
На земле она совершила свое.
Можешь взять ее теперь, Господь, она
О, какая рука у нее маленькая, какая белая!
Словно водная расцветность, что склонилась онемелая…
Она спит, она в успокоении,
Смерть коснулась ее.
Нет в ней чувства, она легка в своем успении,
На земле она совершила свое.
Можешь взять ее теперь, Господь, она
К грудям моим руки мои приложив,
И от игр и от прялок усталые,
Руки-подруги, чей белый свет так красив, —
Как будто я в водах дремлю,
Я сплю,
И зори над ними горят запоздалые.
Далеко от печальных и тщетных скорбей,
На престоле моей красоты светодарственном,
Эти хрупкие дремлют царицы в бестрепетной чаре своей,
Снится рукам моим о владычестве царственном.
Когда ежевики багряные зрели,
Оне мои губы поцелуйные пропели,
И мои длинные волосы, теплые, теплые,
Как летний дождь.
Когда золотые лозы созрели,
Оне полузакрытые глаза мои пропели,
Истомные, светящиеся, дымкою сокрытые,
Как в осень небеса.
Когда ежевики багряныя зрели,
Оне мои губы поцелуйныя пропели,
И мои длинные волосы, теплые, теплые,
Как летний дождь.
Когда золотыя лозы созрели,
Оне полузакрытые глаза мои пропели,
Истомные, светящиеся, дымкою сокрытые,
Как в осень небеса.
Протяни свои руки в зыби мои,
Это покров мой муаровый,
Это покров мой из мирры,
Нарда, бензоя;
Все мое тело умащено,
Дышит оно,
Бедра мои
Поддались благовонной волне.
Что еще из одежды осталося мне,
Это волны моих распустившихся кос,
Когда твои глаза глядят в мои глаза,
Я вся, я вся в моих глазах.
Когда твой рот размыкает мой рот,
Вся любовь моя, вся, есть мой рот.
Когда до волос ты коснешься моих,
Вся жизнь, вся жизнь моя в них.
Когда ты рукою ласкаешь мне грудь,
Она развязала на поясе узел, и стала, нагая,
Вся в трепете, руки свои в полумгле приходу его раскрывая.
Касания рук его были — до воздуха, ветерков, молчанья, и ночи,
И солнце явилось в глазах у нее, ослепило ей очи.
И его поцелуй, дрожащий и дикий, божеским полный сном,
Был как цветок, как цветок раскрытый, который срывают ртом.
Почему ты приходишь из прошлаго, из минувшаго,
С мечтами усталыми?
Что̀ мне в том, что ты грезил в тех «что-то» уснувшаго,
Когда я еще не была с губами этими алыми?
Не трогай прах мертвых. Дым.
Я светла.
Мои юные годы не более тяжки мыслям моим,
Чем нежная тяжесть моих волос,
И цветы, что любовь в них вплела,
В брызгах рос.
Почему ты приходишь из прошлого, из минувшего,
С мечтами усталыми?
Что мне в том, что ты грезил в тех «что-то» уснувшего,
Когда я еще не была с губами этими алыми?
Не трогай прах мертвых. Дым.
Я светла.
Мои юные годы не более тяжки мыслям моим,
Чем нежная тяжесть моих волос,
И цветы, что любовь в них вплела,
В брызгах рос.