Не раз предо мною из тьмы восставало виденье
И снился мне странный, не раз повторявшийся сон:
Я видел за гранью навек отошедших времен,
Когда чередою в могилу сойдут поколенья —
Я видел себя одиноким в пределах земли.
Все было кругом тишиною могильной обято,
Людей голоса, оглашавшие землю когда-то,
И вопль океана, — затихли вдали…
Оставив орбиту, красы лишена и убранства,
Нарушив собою созвездий расчисленный ход,
В хаосе вселенной, среди мирового пространства —
Земля уносилась бесцельно вперед.
Моря пересохли; из их опустевшей пучины,
Подобно обломкам, вздымались наверх острова.
Как факел могильный, луна озаряла равнины,
И мертвой казалась небес синева.
Не зная желаний и чуждый навек сожаленью,
Последний из смертных, почивших под сенью могил,
По воле судьбы — позабытой и бледною тенью —
И сам я бесцельно во мраке бродил.
Но вдруг в отдаленье увидел я призрак прекрасный,
Как будто паривший над высью заоблачной гор.
На мертвую землю и мертвенный неба простор
Безмолвно взирал он, спокойно-бесстрастный.
И был этот призрак подобен Олимпа богам.
Он высился гордо среди своего пьедестала,
Как в дни золотые, когда наполнявшая храм
Колена толпа перед ним преклоняла.
Но, брошены рядом, покоились лук и колчан,
Откуда летели волшебные стрелы желаний,
Собой зажигавших безумную жажду лобзаний
В сердцах недоступных Юнон и Диан.
И отблеск лучей над челом беззаботного бога
Померкнул, погас, и не билося сердце его —
Источник любви, где таилася страсти тревога
И ее торжество.
И снова во мне пробудилися с силой могучей
Тоска и восторг позабытых порывов любви;
Отравы ее, сладострастно, мучительно жгучей —
Я почувствовал пламень в крови.
И в призраке том, в неподвижном и бледном кумире,
Узнали тогда пораженные очи мои
Того, кем живет, без кого умирает все в мире:
Последнего бога, великого бога любви!
1894 г.
Не раз предо мною из тьмы возставало виденье
И снился мне странный, не раз повторявшийся сон:
Я видел за гранью на век отошедших времен,
Когда чередою в могилу сойдут поколенья—
Я видел себя одиноким в пределах земли.
Все было кругом тишиною могильной обято,
Людей голоса, оглашавшие землю когда-то,
И вопль океана,—затихли вдали…
Оставив орбиту, красы лишена и убранства,
Нарушив собою созвездий расчисленный ход,
В хаосе вселенной, среди мироваго пространства—
Земля уносилась безцельно вперед.
Моря пересохли; из их опустевшей пучины,
Подобно обломкам, вздымались наверх острова.
Как факел могильный, луна озаряла равнины,
И мертвой казалась небес синева.
Не зная желаний и чуждый навек сожаленью,
Последний из смертных, почивших под сенью могил,
По воле судьбы—позабытой и бледною тенью—
И сам я безцельно во мраке бродил.
Но вдруг в отдаленье увидел я призрак прекрасный,
Как будто паривший над высью заоблачной гор.
На мертвую землю и мертвенный неба простор
Безмолвно взирал он, спокойно-безстрастный.
И был этот призрак подобен Олимпа богам.
Он высился гордо среди своего пьедестала,
Как в дни золотые, когда наполнявшая храм
Колена толпа перед ним преклоняла.
Но, брошены рядом, покоились лук и колчан,
Откуда летели волшебныя стрелы желаний,
Собой зажигавших безумную жажду лобзаний
В сердцах недоступных Юнон и Диан.
И отблеск лучей над челом беззаботнаго бога
Померкнул, погас, и не билося сердце его—
Источник любви, где таилася страсти тревога
И ея торжество.
И снова во мне пробудилися с силой могучей
Тоска и восторг позабытых порывов любви;
Отравы ея, сладострастно, мучительно жгучей—
Я почувствовал пламень в крови.
И в призраке том, в неподвижном и бледном кумире,
Узнали тогда пораженныя очи мои
Того, кем живет, без кого умирает все в мире:
Последняго бога, великаго бога любви!
1
С душой печальною три тени неразлучны,
Они всегда со мной, и вечно их полет
Пронзает жизни сон, унылый и докучный.
С тоской гляжу на них, и страх меня берет,
Когда чредой скользят они безгласны,
И сердце точит кровь, когда их узнает;
Когда ж зеницы их в меня вольются властно,
Терзает плоть мою их погребальный пыл,
Мне кости леденит их пламень неугасный.
Беззвучно горький смех на их устах застыл,
Они влекут меня меж сорных трав и терний,
Туда, под тяжкий свод, где тесен ряд могил…
Три тени вижу я в часы тоски вечерней.
2
Уста землистые и длани ледяные —
Но не считайте их за мертвецов.
Увы! Они живут, укоры сердца злые!
О, если бы я мог развеять тучи снов,
О, если б унесла скорее месть забвенья
Цветы последние торжественных венцов!
Я расточил давно мне данные куренья,
Мой факел догорел, и сам алтарь, увы!
В пыли и копоти лежит добычей тленья.
В саду божественном душистой головы
Лилее не поднять, — без страсти, без желаний
Там влагу выпили, там корни выжгли вы,
Уста землистые и ледяные длани.
3
Но что со мной? О нет… Теней светлеют вежды!
Я солнце, я мечту за ними увидал:
В какой блаженный хор слились вокруг Надежды!
О вы, которых я безумно так желал!
Кого я так любил, коль это ваши тени,
Отдайте счастья мне нетронутый фиал!
За робкую любовь, за детский жар молений,
О, засияйте мне, лучи любимых глаз,
Вы, косы нежные, обвейте мне колени!
Нет! Ночь… Все та же ночь. Мираж любви погас,
И так же, с сумраком таинственно сливаясь,
Три тени белые в немой и долгий час
Мне сердце леденят, тоской в него впиваясь…
Морозом дышит ночь, и кровью снег окрашен,
Спят витязи в снегу без пышных похорон,
Мечи у них в руках, застывший взор их страшен,
И каркает, кружась, густая тьма ворон.
Холодный месяц льет свой бледный свет рекою…
Средь трупов Хиальмар приподнялся едва;
На сломанный свой меч слабеющей рукою
Он опирается… Вся в ранах голова.
— Гей! У кого из вас жив дух в могучем теле?
Так весело звучал сегодня поутру
Ваш смех раскатистый, и радостно вы пели,
Как птица вольная поет в густом бору!
Молчат… Мой шлем разбит, иссечена кольчуга,
И с древка сорвался топор мой боевой.
Мне кровь слепит глаза… Разбушевалась вьюга,
Иль это слышится волков голодных вой?
О, ворон, мрачный гость, сегодня другом будь мне,
Ты нас и завтра тут в снегу еще найдешь,
У Ильмера есть дочь… Железным клювом грудь мне
Открой и сердце вынь: ты ей его снесешь.
В Упсале ярлы все собрались нынче вместе,
Поют и пиво пьют из золотых ковшей.
Туда что духу есть лети к моей невесте
И сердце теплое неси в подарок ей.
На башне высоко, где галки вьют лишь гнезда,
Она стоит, и вихрь волной ее волос
И серьгами ее играет, и, как звезды,
Блестят ее глаза. Там ждет она без слез.
Посланник черный мой, скажи ей, что я страстно
Люблю ее и шлю ей это сердце: нет
В нем бледной трусости, оно сильно и красно,
Дочь Ильмера тебе улыбкой даст ответ!
Вот смерть… Пей кровь мою, свирепый волк голодный,
Мой дух течет из ран. Жизнь прожита сполна.
Иду к богам в чертог, отважный и свободный,
Веселый, молодой, без страха, без пятна.
Качаясь на цепях из золотых светил,
Сиянье льет свое небесная лампада
На дальнюю страну, где протекает Нил,
На синеву морей и бездну водопада.
Когда царит в полях вечерняя прохлада,
Качаясь на цепях из золотых светил,
Сиянье льет свое небесная лампада.
И что такое ты, волшебница — луна, —
Не солнце ли для тех, что сном заснули вечным?
Не та ли чудная, блаженная страна,
Где грезят души их блаженством бесконечным,
Где пробужденья нет от сладостного сна?
И что такое ты, волшебница — луна, —
Не солнце ли для тех, что сном заснули вечным?
О, если б эта ночь с собою принесла
Забвенье навсегда, бесчувствие нирваны!
Все позабыть; любовь, которая лгала,
И ненависти яд, и разума обманы,
Гнет вековечного насилия и зла!
О, если б эта ночь с собою принесла
Забвенье навсегда, бесчувствие нирваны!
Качаясь на цепях из золотых светил,
Зачем сияешь ты небесная лампада?
Померкни навсегда, чтоб вечный мрак покрыл
И синеву морей и бездну водопада,
И дальнюю страну, где протекает Нил.
Качаясь на цепях из золотых светил,
Зачем сияешь ты, небесная лампада?
1894 г.
Во мгле холодного тумана,
На всем просторе океана,
От полюса до южных стран —
Бушует дико ураган.
Отчаянья и злобы полный,
Вздымает он горою волны,
С седою пеной на хребтах.
В нависших низко небесах
Рождает тучу он за тучей,
И блеском молнии летучей
На миг бывает озарен
Покрытый мраком небосклон.
И только царь морей безбрежных,
Паря над бездной волн мятежных,
Где гибнут кит и кашалот, —
Свершаешь смелый свой полет
Без колебаний и усилья…
Раскинув царственные крылья,
Вперяя вдаль спокойный взор,
Как будто бы небес простор
Им измеряя, — над туманом,
Над беспощадным ураганом,
Ниспровергающим утес, —
Победно реет альбатрос!
1894 г.
Во мгле холоднаго тумана,
На всем просторе океана,
От полюса до южных стран—
Бушует дико ураган.
Отчаянья и злобы полный,
Вздымает он горою волны,
С седою пеной на хребтах.
В нависших низко небесах
Рождает тучу он за тучей,
И блеском молнии летучей
На миг бывает озарен
Покрытый мраком небосклон.
И только царь морей безбрежных,
Паря над бездной волн мятежных,
Где гибнут кит и кашалот,—
Свершаешь смелый свой полет
Без колебаний и усилья…
Раскинув царственныя крылья,
Вперяя вдаль спокойный взор,
Как будто-бы небес простор
Им измеряя,—над туманом,
Над безпощадным ураганом,
Ниспровергающим утес,—
Победно реет альбатрос!
Для радости толпы, циничной, плотоядной,
Пусть льет, кто хочет, кровь своих сердечных ран,
Как зверь, что на цепи под шумный барабан
И пляшет, и рычит в пыли арены смрадной.
Чтоб взор толпы на миг зажегся, дик и пьян,
Чтоб жалость вызвать в ней иль хохот кровожадный,
Кто хочет, пусть с себя срывает беспощадно
Покров стыд и страсти трепетный туман.
Я, гордый и немой, без славы в гроб зарытый,
Хочу лежать в земле, навек людьми забытый,
Но тайных мук своих не вынесу на торг,
И освистать не дам свой пламенный восторг,
И не пойду плясать на пошлые подмостки,
Как женщины продажные иль гаер плоский.
Разгадка тайны бытия
Понятной станет в час кончины;
Существования причины
Тогда умом постигну я.
Когда в конце — вся цель начала,
А жизнь — обман и суета —
Зачем, о, лживая мечта,
Ты нас для жизни пробуждала?
Во все века и времена,
Обятый скорбью, иль экстазом, —
Одно постиг бессильный разум:
Что всем могила суждена.
Не будь ее — любви и славы,
И добродетели святой,
Цветов, и счастья, и отравы —
И жизни не было б самой.
Живущие, не бойтесь смерти!
В могильном сумраке ея
Скрывается для нас, поверьте,
Разгадка тайны бытия. —
1895 г.
Ты, взором гения поэта,
В порыве творческой мечты,
Искавший жадно красоты
И жаждавший душою света, —
Простись с земною суетой.
Ничтожно все: и жизнь и слава.
— Любовь?.. Но в чаше золотой
Таится горькая отрава.
Подобно древним божествам,
Плененный гордою свободой,
Покинь и ты свой тесный храм,
Чтоб слиться с матерью природой.
Оплакан будешь ты, поэт,
И признаваем или нет
Своим пустым и жалким веком —
Завиден жребий твой! Не знать,
Не чувствовать, не сознавать,
Стыда родиться человеком!
1894 г.
Когда красовалася роза Лагора
Хоть день посреди дорогого сосуда —
Вы можете вылить всю воду оттуда
Но запах чудесный исчезнет нескоро.
Краса этой розы была скоротечна,
Как пламя угасшей безвременно страсти,
Но даже в сосуде, разбитом на части,
Ее аромат сохраняется вечно.
И сердцем исполненным прежде любовью,
Теперь же — разбитым, сочащимся кровью
И горькою мукой обятом,
Не шлю я проклятий погибшей святыне:
Она наполняет его и доныне
Бессмертным своим ароматом.
1894 г.