О, их любовь была сильна!
Без пошлой лжи, без светской фальши,
Он был те-эс'ом, а она
Была красивой генеральшей…
Ее красой заворожен
Он позабыл про циркуляры
И все, что делал, делал он
Для милой Клары, милой Клары.
Дабы не знать в любви препон
И быть одним у генеральши,
Сумел ее супругу он
Командировку дать подальше.
Пред генералом трепетал
Всяк, кто был дерзок и крамолен…
И был дoвoлен генерал,
И был те-эс весьма дoвoлен.
Сегодня, кончивши прием
И cделaв все распоряженья,
Он едет к ней — она письмом
Ему прислала приглашенье.
В карете мягкой, по торцам,
Слегка качаясь на рессорах,
Он едет, пpедaнный мечтам
О чудных ручках, нежных взорах…
Он предвкушает аромат
Ее дyxoв, куря сигару,
Он точно мальчик, счастлив, paд,
А кучер гонит, гонит пару…
Но кто там, бледный, на углу
Стоит, прижавшись к серой стенке?
Те-эс припал лицом к стеклу—
Дрожат, дрожат его коленки.
Ах, нет сомненья! Смерть близка!
Прощай на веки Клара, Клара,
Занесена уже рука
Для беспощадного удара!
Те-эс отпрянул в уголок—
Он видит смерть, он видит муку…
А тот в карман засунул руку
И вынул… носовой платок.
Груди, груди, спелые гранаты,
Вы пленили юнаго Рустана! —
На охоту вышел без колчана,
О Влюбленный! Как ты стал разсеян —
Только б видеть Милую почаще!
Нету кожи поцелуям слаще, —
Словно шербет праздничных кофеен!
Если ночью ты увидишь косы
Милой, скажешь: Стало вдруг три ночи.
Если близко ты увидишь очи
Милой, скажешь: Сердце жалят осы.
Цвет миндальный, ветки яблонь, руки!
Вы ласкали юнаго Рустана, —
Крепче жмите! Поздно или рано
Смерть приходит Матерью Разлуки.
Груди, груди, спелые гранаты,
Вы пленили юнаго Рустана! —
На охоту вышел без колчана,
О Влюбленный! Как ты стал разсеян —
Только б видеть Милую почаще!
Нету кожи поцелуям слаще, —
Словно шербет праздничных кофеен!
Если ночью ты увидишь косы
Милой, скажешь: Стало вдруг три ночи.
Если близко ты увидишь очи
Милой, скажешь: Сердце жалят осы.
Цвет миндальный, ветки яблонь, руки!
Вы ласкали юнаго Рустана, —
Крепче жмите! Поздно или рано
Смерть приходит Матерью Разлуки.
Жил на свете таракашка —
Таракан, как таракан:
Вицмундир потертый, шпажка,
Восприимчивый карман,
Вечно — грязная рубашка,
Галстук черный вечно рван.
Жил на свете таракашка —
Таракан, как таракан.
Милый, добрый таракашка
Жил на свете много лет,
Не одна пошла бумажка
От него на Божий свет…
Bдpyr случилась с ним промашка:
Цапнул радужный билет.
Глупый, добрый таракашка
Жил на свете много лет.
Где знакомства? Где поблажка?
Где заслуги, честь и труд?
Не прошла его замашка,
Упекли его noд суд,
И открыла каталажка
Перед ним свой злой уют.
Где знакомства? Где поблажка?
Где заслуги, честь и труд?
Бедный, глупый таракашка!
Ты был жаден, ты был мал,
Обломала зуб фисташка,—
Не по чину милый взял…
Обвила кадык подтяжка
И язык зеленым стал…
Бедный, глупый таракашка!
Tы погиб — зане был мал.
(Место действия не указано)
Хилков.
«Всегда лишь техник. По минутам
Из машинистов — машинист».
Грибоедов.
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом
И больно на руку нечист.
Хилков (услышав слово Камчатка).
Чтоб армию в Манджурию отвезть,
Ума и сил я положил немало.
Грибоедов.
Кому ума не доставало?
Услужлив, скромненький, в лице румянец есть!
Хилков (не обращая внимания).
Шестнадцать в день часов работал я, как вол,
И далеко в чинах и орденах пошел.
Грибоедов.
Чины людьми даются,
А люди могут обмануться.
Хилков (замечая Грибоедова).
Вы не читали? — На началах новых
Я речь сказал — таланта образец.
Грибоедов.
Я глупостей не чтец,
А пуще образцовых!
(Поворачивается и снова ложится в гроб. Хилков в недоумении).
Ах!
Шах!
Меджилис
Уважать вы клялись!
Нынче ж — «розами Ирана»
У кого спина не драна?
И «иранский соловей»
Чьих не видывал лядвей?
Уважать вы клялись
Меджилис.
Шах!
Ах!
Оборвалась пугвица в штанах!
Это скверная примета—
Это значит, брюки
Отделятся от жилета—
Это значит, что бамбуки
Доберутся до поэта!
И кричу я впопыхах:
«Не дерите в пух и прах!
Ах!
Шах!
Меджилис
Уважать вы клялись!»
Наняв газетчик Таратайку,
Пук Манифестов вез с собою,
Но, подвернувшись под нагайку,
Лечим был преданной женой.
Читатель в басне сей откинув манифесты
Здесь помещенные не к месту.
Ты только это соблюди:
Чтоб не попробовать нагайки
Не езди ты на Таратайке,
Да и пешком не выходи.
Придя к Дубасову, копеечная Свечка
С ним о заслугах стала толковать
И утверждать,
Что он пред ней смиренная овечка.
«Превосходительный, судите сами вы, —
Так Свечка говорила. —
Сожгли вы только треть Москвы,
А я так всю Москву спалила».
Однажды нам была дарована Свобода,
Но, к Сожалению, такого рода,
Что в тот же миг куда-то затерялась.
Тебе, Читатель мой, она не попадалась?