(Народная легенда)
Каждой ночью к водам Вана
Кто-то с берега идет
И без лодки средь тумана
Смело к острову плывет;
Он могучими плечами
Рассекает лоно вод,
Привлекаемый лучами,
Что маяк далекий шлет.
Вкруг поток, шипя, крутится,
За пловцом бежит вослед,
Но бесстрашный не боится
Ни опасностей, ни бед.
Что ему угрозы ночи,
Пена, волны, ветер, мрак?
Точно любящие очи,
Перед ним горит маяк!
Каждой ночью искры света
Манят лаской тайных чар;
Каждой ночью, тьмой одета,
Ждет его к себе Тамар.
И могучими плечами
Бороздит он лоно вод,
Привлекаемый лучами,
Что маяк далекий шлет.
Он плывет навстречу счастью,
Смело борется с волной.
А Тамар, обята страстью,
Ждет его во тьме ночной.
Не напрасны ожиданья…
Ближе, ближе… вот и он!
Миг блаженства! Миг свиданья!
Сладких таинств райский сон!
Тихо. Только волны плещут,
Только, полны чистых чар,
Звезды ропщут и трепещут
За бесстыдную Тамар.
И опять к пучинам Вана
Кто-то с берега идет
И без лодки средь тумана
Вдаль от острова плывет.
И со страхом остается
Над водой Тамар одна,
Смотрит, слушает, как бьется
Разяренная волна.
Завтра — снова ожиданья,
Так же искрится маяк,
Тот же чудный миг свиданья,
Те же ласки, тот же мрак.
Но разведал враг жестокий
Тайну любящих сердец:
Был погашен свет далекий,
Тьмой застигнут был пловец.
Растоптали люди злые
Ярко блещущий костер,
Небеса молчат ночные,
Тщетно света ищет взор.
Не заискрится, как прежде,
Маяка привет родной, —
И в обманчивой надежде
Бьется, бьется он с волной.
Ветер шепчет непонятно,
Над водой клубится пар, —
И вздыхает еле внятно
Слабый возглас: «Ах, Тамар!»
Звуки плача, звуки смеха…
Волны ластятся к скале,
И, как гаснущее эхо,
«Ах, Тамар!» звучит во мгле.
На рассвете встали волны
И примчали бледный труп,
И застыл упрек безмолвный:
«Ах, Тамар!» средь мертвых губ.
С той поры минули годы,
Остров полон прежних чар,
Мрачно смотрит он на воды
И зовется «Ахтамар».
(Народное предание)
Лишь ночь обнимет небосклон,
Лампады свет неугасимый
Заблещет ярко, — озарен
Им край Армении родимой!
Где Арагац, престол-гора,
Возносит черные громады,
Она повисла без шнура,
Весь мир ласкает луч лампады…
Она сияет звезд светлей
На высотах недостижимых;
Слеза святителя — елей
Ее лучей неугасимых…
И вихрь, что мчится над землею,
Не властен луч ее порвать,
И человеческой рукою
Лампады чудной не достать!
Пусть мрак навис с зловещим воем,
Стране родимой смерть тая,
Пусть содрогнулась перед боем
Душа ничтожная твоя:
Кто не смыкал позорно вежды,
Но, верой движимый одной,
Взирал, исполненный надежды,
В судьбу Армении родной, —
Увидит над собой, высоко,
Висящий над землею свет,
И землю охранит от бед
То светлое, Господне око!..
Когда в последний миг, в тяжелый миг прощальный,
Увижу я твой взор, унылый и печальный,
При виде слез твоих, в сердечной глубине
Пойму, что всей душой горюешь обо мне…
И, если буду знать, что обо мне душою
Ты будешь тосковать, расставшися со мною, —
Любовью нашею, мой друг, тебе клянусь,
Спокойно я умру: я смерти не боюсь!
Когда услышу я из сумрака могилы
Твои рыдания и голос твой унылый, —
Утешусь я тогда в моем могильном сне,
Что любишь ты меня, что помнишь обо мне.
С зеленого трона спокойной вершины
Поднявшись тревожно в темнеющий свод,
Гонимые бурей, по краю стремнины
Две тучки печальные мчались вперед.
* * *
Но даже и буря, в порыве жестоком,
Одну от другой оторвать не могла, —
Хоть злобой дышала и в небе широком
Их, с места на место бросая, гнала.
* * *
И вместе, все дальше, по темной лазури,
Прижавшись друг к другу, в безбрежную высь,
Гонимые злобным дыханием бури,
Две тучки, две грустные тучки неслись.
Волны тяжелые вдоль океана
С ревом вздымались, громады живые…
В пене их клубы густого тумана
Мрачно вились… Бушевала стихия
В сфере своей бесконечной —
И беспредельной, и вечной!
* * *
— Стойте! — воскликнул бушующим волнам,
С кистью в руке, их маэстро великий…
Голосу гения вняли покорно
Темные волны — и, в ярости дикой,
Вот за волною волна
Дышит грозой с полотна.
С горных высей стремится ручей;
Ниспадая, о камни он бьется,
И журчит, и ворчит, и смеется,
И звенит под сияньем лучей.
Сочетанию радостных звуков
Лес кругом слабый отзвук дает;
Так старик еле внятно поет,
Слыша звонкое пение внуков.
Но безмолвствует вечный утес;
Наклонившись громадой угрюмой,
Он охвачен загадочной думой,
Он исполнен неведомых грез…