Моя душа осаждена
Безумно странными грехами,
Она — как древняя жена
Перед своими женихами.
Она должна в чертоге прясть,
Склоняя взоры все суровей,
Чтоб победить глухую страсть,
Смирить мятежность буйной крови.
Как конквистадор в панцыре железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.
Порою в небе смутном и беззвездном
Растет туман… но я смеюсь и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцыре железном.
Скульптура Кановы
Его издавна любят музы,
Он юный, светлый, он герой,
Он поднял голову Медузы
Стальной, стремительной рукой.
И не увидит он, конечно,
Он, в чьей душе всегда гроза,
Как хороши, как человечны
Н. В. Анненской
Солнце скрылось на западе
За полями обетованными,
И стали тихие заводи
Синими и благоуханными.
Сонно дрогнул камыш,
Пролетела летучая мышь,
Рыба плеснулась в омуте…
Все чисто для чистого взора,
И царский венец, и суму,
Суму нищеты и позора,
Я все беспечально возьму.
Пойду я в далекие рощи,
В забытый хозяином сад,
Где-б ельник корявый и тощий
Внезапно обрадовал взгляд.
Все ясно для тихаго взора —
И царский венец и суму,
Суму нищеты и позора,
Я все безпечально возьму.
Пойду я в шумящия рощи,
В забытый хозяином сад,
Чтоб ельник корявый и тощий
Внезапно обрадовал взгляд.
Все ясно для тихого взора —
И царский венец и суму,
Суму нищеты и позора,
Я все беспечально возьму.
Пойду я в шумящие рощи,
В забытый хозяином сад,
Чтоб ельник корявый и тощий
Внезапно обрадовал взгляд.
Я песни слагаю во славу твою
Затем, что тебя я безумно люблю,
Затем, что меня ты не любишь.
Я вечно страдаю и вечно грущу,
Но, друг мой прекрасный, тебя я прощу
За то, что меня ты погубишь.
Так раненный в сердце шипом соловей
О розе-убийце поет все нежней
И плачет в тоске безнадежной,
А роза, склонясь меж зеленой листвы,
Юные, светлые братья
Силы, восторга, мечты,
Вам раскрываю обятья,
Сын голубой высоты.
Тени, кресты и могилы
Скрылись в загадочной мгле,
Свет воскресающей силы
Властно царит на земле.
Как я скажу, что я тебя буду помнить всегда,
Ах, я и в память боюсь, как во многое верить!
Буйной толпой набегут и умчатся года,
Столько печали я встречу, что радость ли мерить?
Я позабуду. Но, вечно и вечно гадая,
Буду склоняться над омутом прежнего я,
Чтобы припомнить, о чем позабыл… и седая,
Первая прядка волос, помни, будет твоя.
И
Люблю я чудный горный вид,
Остроконечные вершины,
Где каждый лишний шаг грозит
Несвоевременной кончиной.
ИИ
Люблю над пропастью глухой
В вечерний час на небосклоне
Порой промчится метеор.
Мелькнув на миг на темном фоне,
Он зачаровывает взор.
Таким же точно метеором,
Прекрасным огненным лучом,
Пред нашим изумленным взором
И Вы явились пред полком.
В очень-очень стареньком дырявом шарабане
(На котором после будет вышит гобелен)
Ехали две девушки, сокровища мечтаний,
Сердце, им ненужное, захватывая в плен.
Несмотря на рытвины, я ехал с ними рядом,
И домой вернулись мы уже на склоне дня,
Но они, веселые, ласкали нежным взглядом
Не меня, неловкого, а моего коня.
Ты говорил слова пустые,
А девушка и расцвела:
Вот чешет косы золотые,
По-праздничному весела.
Теперь ко всем церковным требам
Молиться ходит о твоем,
Ты стал ей солнцем, стал ей небом,
Ты стал ей ласковым дождем.
Вдали от бранного огня
Вы видите, как я тоскую.
Мне надобно судьбу иную —
Пустите в Персию меня!
Наш комиссариат закрылся,
Я таю, сохну день от дня,
Взгляните как я истомился, —
Пустите в Персию меня!
На все мои вопросы: «Хуя!» —
Вы отвечаете, дразня,
Милый мальчик, томный, томный,
Помни — Хлои больше нет.
Хлоя сделалась нескромной,
Ею славится балет.
Пляшет нимфой, пляшет Айшей
И грассирует «Ça y еst».
Будь смелей и подражай же
Кавалеру де Грие.
Как путник, препоясав чресла,
Идет к неведомой стране,
Так ты, усевшись глубже в кресло,
Поправишь на носу пенсне.
И, не пленяясь блеском ложным,
Хоть благосклонный, как всегда,
Движеньем верно-осторожным
Вдруг всунешь в книгу нож… тогда.
Мне отраднее всего
Видеть взор твой светлый,
Мне приятнее всего
Говорить с тобою.
И однако мы должны
Кончить наши встречи,
Чтоб не ведали о них
Глупые соседи.
Мне на Ваших картинах ярких
Так таинственно слышна
Царскосельских столетних парков
Убаюкивающая тишина.
Разве можно желать чужого,
Разве можно жить не своим…
Но и краски ведь тоже слово,
И узоры линий — ритм.
Полковнику Мелавенцу
Каждый дал по яйцу.
Полковник Мелавенец
Сел много яец.
Пожалейте Мелавенца,
Умеревшего от яйца.
<начало 1921 года>
Во тьме пещерной и утробной
Аму-Дарьяльских котловин
Всегда с другим себе подобный,
Холодный греется рубин…
после 23 августа 1919? года
…И взор наклоняя к равнинам,
Он лгать не хотел предо мной.
— Сеньоры, с одним дворянином
Имели мы спор небольшой…
Июнь 1909 г.
С тобой мы спорим из-за поцелуя
Как дети из-за кубаря
Когда ты видишь, что тебя люблю я
Ты розовее, чем заря.
Очарованием не назови
Слепую музыку моей любви.
С тенями вечера плывут слова…
до 3 августа 1921 года
Первый гам и вой локомобилей…
Дверь в вигвам мы войлоком обили.
1911 — до лета 1914 года