Мы на крутом остановились спуске,
Там, где упрям дороги поворот,
А склоны скользки и тропинки узки.
Невольно медлит робкий пешеход.
Спускается, за столбики хватаясь.
То вслух бранясь, то втайне усмехаясь,
Он еле подвигается вперед.
Он вдруг долину взором обведет
И замолчит. И хорошо вздохнет.
А перед ним отчетливей и шире
И неба край, синеющий вдали,
И дальние леса, и снежный берег Свири.
Там в бороздах чернеющей земли
Несется вьюга белыми клоками
Вдоль рельсовых путей и от костра к костру.
Оттуда шум работ машинными гудками
То долетит, то смолкнет на ветру.
Там бревна, как рассыпанные спички,
Там дымы, словно пух из птичьего гнезда,
И в шуме трудовом, как в братской перекличке,
К обрывам подбегают поезда.
Дымки паровиков белеют, отлетая,
Как будто, тая, отлетает звук,
И темной насыпи черта крутая
У берега очерчивает круг.
А за рекой просторно и отлого
Поднялся склон. О, зимняя краса!
Синеющая санная дорога
И сизые прозрачные леса.
Я был бы рад и зимнему туману,
Когда метель и паровозов дым
Покроют реку облаком густым,
Но думалось: и сам таким же стану,
Как эта даль, и ясным и простым.
Все отдаленное мне представлялось рядом
И так отчетливо. Открыто. На виду.
Хотел бы я таким же чистым взглядом
Глядеть на все, что на земле найду.
Родимый север мой! Не кинем мы друг друга,
И свежесть бодрую мы понесем с собой
И к морю запада, и на предгорья юга,
В спокойный труд и в беззаветный бой.
Кидай в лицо горстями снега, вьюга,
Шуми, метель, и наши песни пой.
И ты, река, родная мне, как Волга,
Как половецкий Днепр. Петровская Нева.
Твоя под снегом дремлет синева…
Хотел бы я остаться тут надолго, —
Тут, как степной ковыль, былинная трава,
Вся бурая, дрожит на косогоре,
И галька сыплется со снегом пополам,
И пыль морозная дымится по холмам…
О русская краса! На всем земном просторе
Милей всего, всего желанней нам.
Затейница в недорогом уборе,
Подруга верная и в радости и в горе.
И кто с тобой не весел и не боек,
Кто в деле не удал и в горести не стоек?
Или не знали наши небеса
И косарей на зорьке голоса,
И глухарей заливистее троек,
И строгие леса заветных наших строек,
И наших заповедников леса.
И вдруг по залу глуховато
Толпы дыханье пронеслось.
Оно с жужжаньем аппарата
В один и трудный вздох сошлось.
Так от колесиков зубчатых
Большая повернется ось,
Так струны: запоет одна —
Другая задрожит струна.
Так свет изображенье строит —
Далекий раскаленный день
Прошел, но долго целлулоид
Хранит живые свет и тень.
Ряды бойцов и небо юга,
Вот кто-то смотрит к нам сюда.
Я, может быть, такого друга
Не встречу больше никогда.
Винтовку взял шутя и взвесил.
Пусть поглядел он наугад,
Но взгляд его упрям и весел!
Мы здесь, товарищ! Все глядят.
Мы сжали пальцы, ручки кресел
У нас в руках, а не приклад.
Так мысль идет мгновенным чудом
На всех народов языки,
И смотрят женщины оттуда,
К плечам поднявши кулаки.
Там день, здесь вечер темный, ранний,
Там свет, но между нами нет
Ни дней пути, ни расстояний,
И все мы поняли привет.
Бойцы нам свой пароль сказали.
И дети закивали нам.
Они глядят как будто в зале,
А мы глядим как будто там.
Свои вершины приближая,
Идут вдали покатые холмы.
Твои дороги, родина чужая,
Как сказки детства, узнавали мы.
«Испания!» — мы повторяем глухо,
Мы узнаем, как имя произнесть,
Чтоб оглянулась шедшая старуха,
Чтобы друзья услышали: мы здесь!
Мы здесь глядим, мы знаем все кругом.
Как мы глядим! В экран ворваться можем,
Как будто кинемся к прохожим,
Детей их на руки возьмем,
Я узнаю дороги жесткий камень
И матерей усталые глаза.
Покачивая серыми вьюками,
Проходит мул — и трудно дышит зал.
Как мы глядим! Мы здесь. Мы узнаем
Обломки баррикад, пустые окна зданий.
Они живут в дыхании моем
И в горькой тишине воспоминаний.
Мы узнаем. Мы знаем все вокруг:
Шипенье пуль и крик гортанный.
О, если бы перешагнул я вдруг
На серую траву экрана!
Не подвиги, не воинская слава!
И клятвы ни одной не произнесть!
К чужой земле, к чужим горячим травам
Прижаться грудью! Родина, ты здесь!
О, если бы… Но это только чудо!
О, если бы… Но это полотно!
Комок земли хотя бы взять оттуда,
Уж если мне там быть не суждено!
А. Гитовичу
…Калган — растение простое.
О нем поэты не поют,
Его, на перекрестках стоя,
Букетами не продают.
И не ведутся обсужденья,
Что-де — лекарство или яд?
Своим знакомым в день рожденья
Его в горшочках не дарят.
Забыт, а нам какое дело —
Хвалу калгану вознесу.
Я этот корень почернелый
Ножом выкапывал в лесу.
В местах, исхоженных заране,
В траве колючей и густой,
У пней корявых на поляне
Мелькает крестик золотой.
И вьется стебель невысокий,
Чуть перехваченный листом,
Уходит вглубь. И что за соки
Таятся в корешке простом!
И мы его простым приемлем,
Как говорили в старину,
И приобщаем нашу землю
Простому нашему вину.
Пускай он дух лесной и жадный
В душе, как птицу, поселит,
Похмельем легким и отрадным
Сердца людей развеселит.
Слепым он возвращает зренье,
Глухим он музыкой звучит,
И всех скорей к закуске клонит,
Земли плоды, листы, коренья
И осладит и огорчит,
К желудку сок волнами гонит, —
И тут, в моем стихотвореньи,
Приятным зовом прозвучит.
На берегу желтели доски,
И в ручейках краснела глина.
Река легла светло и плоско,
Кусты и небо опрокинув.
Она текла и не журчала,
В какую сторону — забыла.
И синий катер у причала
Одной чертою обводила.
Корму очерчивая тонко,
К бортам прижалась, как лекало.
И только темная воронка
Из-под руля вдруг выбегала.
И мне казалось, что сегодня
Так стройно этих струй движенье,
Что если бы убрали сходни —
Осталось бы их отраженье.
Таврический сад совершенно внезапен —
Как будто деревья по улицам шли,
Нигде не оставив следов и царапин,
Нигде на камнях не просыпав земли.
Как будто сегодня неслышной походкой
Пришли, а надолго ль останутся тут?..
Спокойно стоят за железной решеткой,
Стоят добровольно и завтра уйдут.
Весной над кустиком терновым
Всю ночь просвищет соловей,
Но дремлет над гнездом готовым.
И нас порой замучит скука,
Мы не найдем в себе ни звука,
Хотим чего-то поновей…
А для меня безделье — мука.
Да просветит меня разлука
Печалью ласковой своей!